Виталий Щербо: "За курение меня выгнали из сборной навсегда"
СОБЕСЕДНИКИ Елены ВАЙЦЕХОВСКОЙ
Однажды, уже после того, как Виталий Щербо закончил гимнастическую карьеру, перебрался в США и начал работать в Лас-Вегасе тренером, я в шутку назвала его богатеньким Буратино. И немедленно получила в ответ: "Богатенькие не начинают бизнес с нуля. А живут на проценты. И не получают каждый день мордой об стол!". Никто из нас не подозревал в том разговоре, что встретиться нам придется лишь через 18 лет – во время моей совершенно не гимнастической командировки в Лас-Вегас. Что за это время Виталий реализует свою заветную мечту – построит собственный зал и сделает его известным на всю Америку.
– Знаю, что с некоторых пор ты стал мечтать о том, чтобы расширить площадь зала, пристроить к нему еще одну арену. Зачем?
– Думал о том, чтобы перевести туда основную команду. А в старом зале оставить “физкультуру” – все детские группы. Но сразу возникли проблемы. Во-первых, никакой банк не даст мне миллион триста тысяч, необходимые для строительства.
– Почему?
– Потому что это слишком большие деньги. Теоретически за большой процент в Америке можно получить и такую сумму, но нужно ведь думать, каким образом ты будешь этот кредит выплачивать. Если разбить выплаты на тридцать лет, получится порядка десяти тысяч долларов в месяц, если не больше. А я и так ежемесячно плачу восемь тысяч – за предыдущий кредит. И выплачивать его должен еще 15 лет.
– То есть в совокупности получилась бы реально неподъемная для тебя сумма?
– Сейчас она для меня абсолютно реальна. Но ведь никто не знает, что будет завтра?
* * *
– Неоднократно доводилось слышать, что с точки зрения бизнеса тренеру в США выгоднее работать с теми, кто не стремится к выдающемуся результату.
– Конечно. Поездка со своим спортсменом на тот же национальный чемпионат – это, прежде всего, финансовые потери. Тут все, как в любом другом виде спорта: если тренер часто уезжает, родители тут же начинают смотреть по сторонам, начинают искать клубы, где с их ребенком будут заниматься больше. Просто если твой бизнес устойчив и приносит доход, начинает хотеться большего, нежели просто зарабатывание денег. Поэтому начинаешь выбирать более способных детей, даешь им лучших тренеров, ставишь уже совсем другие программы и пытаешься что-то “слепить”. Но это можно себе позволить лишь в том случае, если ты в своем бизнесе король.
– Ты – король?
– Ну, я все-таки варюсь в этой каше восемнадцать лет. Могу позволить себе нанять больше тренеров, без опасения оставить на них своих детей. Да и вообще много чего могу себе позволить.
– Кто разрабатывает программы для занимающихся в зале?
– Я сам. Занялся этим сразу после того, как открыл зал. Детей-то множество. Как и тренеров. Сейчас ты этого не видишь, потому что суббота. А с понедельника по пятницу зал кишит как муравейник. Есть утренние классы, потом небольшой перерыв, после которого работа продолжается до половины девятого вечера. Поэтому мне было важно, чтобы у каждого тренера имелось подробнейшее расписание, причем по каждому снаряду. Где какая группа, сколько она занимается, куда и откуда переходит. Это было сложно, но постепенно я составил график, который посчитал оптимальным.
Потом уже все шло по накатанной – разве что изредка делались какие-то поправки. Именно так строится работа во всех американских гимнастических залах.
– Язык ты учил уже перебравшись в США?
– Я же учился в спецшколе, где язык преподавали с первого класса. Причем до того, как перевелся в спортивный интернат, был отличником. Грамматически знал язык очень хорошо. В Америке просто набрал словарный запас и освоил сленг.
* * *
– Большинство тренеров в твоем зале – русские?
– Да. Хотя раньше было больше американцев.
– А как же твои слова 18-летней давности о том, что никогда не возьмешь на работу соотечественника?
– Видишь ли, когда работаешь в Америке с детьми, нужно знать кучу вещей – как себя вести, как разговаривать. Поэтому нанимать русских на начальном этапе было просто нецелесообразно. Но русские тренеры знают гимнастику лучше.
Американская тренировка, конечно же, сильно отличается от российской или китайской. Здесь дети другие. Они не то, чтобы не уважают тренера, но никакого пиетета у них перед ним нет. Ты что-то объясняешь, а человек просто смотрит сквозь тебя. Психология проста: я заплатил деньги за сервис, будь добр целовать меня в задницу и делать все, как я хочу.
А русский тренер может гаркнуть, шлепнуть, за что в Америке вообще могут засудить. Сдерживаться бывает трудно. Потому что ты вроде бы знаешь все, понимаешь, как научить, объясняешь это спортсмену, а все твои слова как об стенку горох. Плюс – родители, от которых никогда не знаешь, чего ждать.
Многие, допустим, думают, что нет ничего проще, чем научить ребенка делать кувырок. Да, это просто, но только в том случае, если ты набираешь детей, как когда-то набирали у нас, когда тренер приходил в школу на урок физкультуры, щупал каждого ребенка, чтобы понять, какие у него мышцы, отбирал человек сорок, из которых десяток отсеивался на первом занятии, а еще десяток или два – через неделю. На то, чтобы научить делать кувырок тех, кто остался, уходило ровно две минуты.
Здесь же тебе приводят детей с таким набором физических дефектов, что по-хорошему вообще не приходится думать ни о каком спорте. Тем более – о гимнастике. Им нянька нужна, а не тренер. И ты должен быть такой нянькой ничем не проявляя своих истинных эмоций на этот счет. А это не так просто.
– Получается, что нанимая русского тренера, ты тащишь в клуб пороховую бочку?
– Именно.
– Сам поначалу тоже попадал в такие ситуации?
– До сих пор попадаю. Просто сейчас я имею определенное имя в американском гимнастическом мире. Мои олимпийские титулы не имеют к этому никакого отношения. Думаю, что даже в моем зале процентов 70 детей и родителей не имеют ни малейшего понятия, кто я такой. Это и не важно. А важно то, что марку Scherbo Gimnastics уже знают во всей Америке. У нас занимается двукратный чемпион США в юниорской категории, два человека входят в юниорскую сборную, я сам – координатор молодежной национальной команды, регулярно выезжаю на сборы. В этом плане сильно от большой гимнастики не отрываюсь.
В зале же у меня есть определенные правила. Я никогда не придерживался популярной среди больших американских боссов позиции "My way, or highway" ("Делай по моему – или гуляй". - Прим. Е.В.). Но тем, кто приходит, сразу даю понять, что нянчиться ни с кем не буду. Не нравится – иди в другой зал. В Лас-Вегасе их 12.
– Ты сказал, что русские тренеры сильнее американских, но на международном уровне сборные США побеждают значительно чаще российских. Почему?
– Сама не понимаешь? Потому что на Америку работает весь мир. Не только в гимнастике, кстати. Все тренеры только сюда и ломятся. Я, например, сейчас забираю к себе из Черкесска одного парня, с которым выступал на Играх в Атланте. У себя дома он работает без выходных с утра и до вечера и получает за это сто долларов в месяц. Денег нет, снарядов в зале нет, детей нет... Даже если повезет и попадешь тренером в сборную, будешь зарабатывать в лучшем случае тысячу долларов в месяц. А что такое – тысяча долларов?
* * *
– Работу в цирке Du Soleil тебе не предлагали после окончания карьеры?
– Предлагали – не то слово. Много раз. Уговаривали, когда я только перебрался в Америку, чтобы за три тысячи долларов в неделю я делал в одном из шоу тридцатисекундное соло на коне. В те времена таких денег в Du Soleil не платили вообще никому.
Я подрабатывал одно время, но не там, а в передвижной арене возле одного из крупных отелей. Делал на специальном батуте три связки. Все выступление от начала и до конца занимало 15 минут. То есть по нашим понятиям занимался откровенной фигней и получал каждую неделю 1500 долларов. Поэтому могу сказать точно: после большого спорта цирк – это очень быстрые и легкие деньги. Которые, к слову, так же легко и уходят.
Но дело-то даже не в этом. Сама посуди, для чего мне мог быть нужен цирк? Чтобы кувыркаться до сорока лет, а в сорок оказаться на улице без денег, без профессии и идти куда-нибудь работать за восемь или десять долларов в час?
Да и потом, ты же знаешь: я всегда мечтал о том, чтобы построить собственный зал – как только попал в Америку.
– В какой момент своей жизни ты успел развестись и заново жениться?
– В 2006-м. Отношения с Ириной у меня сохранились нормальными, мы общаемся, дочери 23 года. Младшей, ту что родила мне Валентина, в феврале будет шесть. Сейчас ее увидишь – она тренируется у меня в зале.
– Когда-то помню в самолете из Барселоны ты выкрикивал на весь салон: “Чтобы я своих детей – и в гимнастику отдал?”
– Ну это же не спорт, а так, физкультура. Кристинка тоже в свое время занималась в зале, даже выигрывала на каких-то снарядах чемпионат штата. А с Ириной совместная жизнь не сложилось. Она никогда не работала, пока мы жили вместе, поэтому ей было тяжело понять, каково это – зарабатывать деньги. Не понимала, чего стоит та жизнь, которую я ей обеспечиваю. Возможно, поэтому и не очень ценила.
– Валентина – тоже бывшая гимнастка?
– Да. Мы познакомились, когда она работала в цирке и приехала на гастроли в Лас-Вегас. Потом контракт закончился, труппа разъехалась, а Тина осталась. Встретились спустя какое-то время совершенно случайно, вот все у нас и закрутилось.
– Дом покупали уже готовый?
– Да. В тот период сильно падали цены на недвижимость, и все старались от нее избавиться. За бесценок, можно сказать, жилье купил. Правда, вокруг был пустырь. Все, что сейчас растет – фруктовый сад, эвкалиптовый – это все сам потом посадил. Дом гостевой построил. С друзьями мы там часто собираемся – играем в преферанс. Там же – баня, бильярд, который я из России в Лас-Вегас привез. Я еду на всех готовлю, много.
– Сытый противник играет хуже?
– Выпивший играет хуже. А сытый… Против меня в любом состоянии играть тяжело. Хотя если я сам выпиваю лишку, то начинаю “мизерить”. А это уже может закончиться нехорошо.
– Когда ты научился готовить?
– Я всю жизнь готовлю, причем не только для друзей. Дома котлет всегда много делаю, пельменей. Специально выбираем с Тиной день, покупаем уже готовое тесто в китайском магазине – оно там уже раскатано и на кружочки нарезано, садимся и лепим. Полчаса – 150 штук. Фарш готовлю сам – есть у меня в этом плане свои секреты. Хочешь, открой морозильник – там и котлеты, и пельмени, причем котлеты любые, даже рыбные. Ка-акие у меня получаются рыбные котлеты…
Мне тут предлагали на американское кулинарное шоу забубениться. Я отказался. Сказал: “Ребята, у меня вся жизнь – сплошное кулинарное шоу. Так что ваших мне не надо”.
– Как же ты с такими гастрономическими наклонностями в гимнастике выживал, где спортсменам есть не дают?
– Да кто тебе сказал, что не дают? Это девочкам не дают. А мне никто никогда этого не запрещал, хотя я был достаточно кругленьким лет до 15-ти. У меня даже прозвище в зале было – Пончик.
* * *
– Я как-то встречалась с главным тренером вашей барселонской сборной Леонидом Аркаевым и думала о том, что спортсмены вашего поколения очень многим обязаны ему на самом деле. Просто понимают это не сразу.
– Все мы понимаем такие вещи не сразу. У меня с Аркаевым, кстати, после спорта сложились близкие отношения. Они, собственно, всегда были хорошими.
– Даже когда Леонид Яковлевич заставлял пахать в зале до изнеможения?
– Меня он как-то берег. Разве что следил, чтобы я по молодости ни в какую чепуху не влетел. Ну так я и не влетал. Не я угодил на моей машине в кювет с водой, не я разбивался вдребезги, а потом валялся по операциям, а если и выпивал иногда по субботам, так это не мешало прийти на следующий день в зал, отработать всю тренировку и при этом не получить травму.
– А не тебя ли в 1989 году Аркаев на два месяца выгонял из сборной?
– Выгонял он меня тогда навсегда, а не на два месяца. Я ведь был первым, кого взяли в основную сборную СССР с 17-ти лет. В виде исключения. На чемпионате СССР Аркаев в нарушение всех правил поставил меня вне конкурса – выступать со всеми великими. И на втором снаряде – на вольных упражнениях – у меня отрывается пяточная связка.
Я всю комбинацию тогда сделал, встал в доскок, но боль-то дикая. И вдруг слышу, как Аркаев через весь зал кричит моему тренеру Сергею Шинкарю: “Забирай его оттуда немедленно!” Шинкарь успел меня подхватить как раз в тот момент, когда я от болевого шока начал падать в обморок. Как Аркаев это почувствовал – ума не приложу. Отвезли меня прямо из зала в ЦИТО и решили, что оперировать – значит терять слишком много времени. И не факт, что я смогу после этой операции восстановиться. Но врачи сказали, что есть новый метод – внутрикостные блокады.
– Это больно.
– Больно?! Меня четыре человека держали во время этих уколов. Я орал на все отделение. А мне говорили: “Ничего страшного, Виталик, кричи”. Сделали мне тогда три таких блокады. Месяц я провел в больнице, потом приехал на Круглое за три дня до начала очередного сбора, база пустая, лежу в номере, курю. За этим занятием меня застал массажист. И немедленно доложил Аркаеву. Ну а через три дня на первом же построении Лева вывел меня из строя, зачитал список прегрешений и со сбора выгнал. Это был май 1989 года.
Коля Андрианов, у которого я тренировался в молодежной сборной (семикратный олимпийский чемпион Николай Андрианов. – Прим. Е.В.), всю голову тогда сломал, пытаясь придумать, как уговорить Аркаева, чтобы тот взял меня обратно. Даже с бутылкой к нему приходил. В общем, тот пообещал, что подумает, а Коля тут же позвонил Шинкарю, чтобы тот заставил меня тренироваться. И я через два месяца выиграл на молодежных играх шесть золотых медалей.
Начался очередной сбор, а вызова на Круглое как не было, так и нет. День, второй, третий… Я уже совсем надумал бросать гимнастику, и вдруг Аркаев звонит Шинкарю: мол, какого хрена вы до сих пор не на сборе? Крутые что ли такие? Чтобы ко второй тренировке Щербо у меня в строю стоял! Позвонил он в восемь утра, а в 9.30 мы с Шинкарем уже сидели в самолете.
Ну а осенью я поехал запасным на чемпионат мира в Штутгарт. На опробовании снарядов Аркаев вроде бы невзначай выпустил меня на помост. А у меня на вольных – два бланша с двумя винтами, которые даже близко никто в мире делать не пробовал, прыжок уникальный. Народ понятное дело сбежался: “Кто это?” А Аркаев так, небрежно: “Да это – наш запасной”.
Психологом он, конечно же, всегда был величайшим. Команда, разумеется, все в Штутгарте повыигрывала, сам я потом поехал на Кубок мира, потом на Игры доброй воли в Сиэтл – разорвал там всех. Вот с того момента карьера в гору и пошла. Хотя честно скажу: когда выиграл шесть золотых олимпийских медалей в Барселоне, точно не отдавал себе отчета в том, что это такое. Доходить начало только когда закончил карьеру.
* * *
– Когда мы с тобой разговаривали в 1997-м, ты сказал, что вернешься через двадцать лет в Россию и построишь зал.
– Ну во-первых 20 лет еще не прошло. Во-вторых, я конечно же не думал, что страна будет развиваться таким образом. Но вопрос не закрыт. Просто сейчас мне этого никто не позволит, да и тех, кто готов платить за тренировки, я вряд ли найду. Получается, буду вынужден платить тренерам зарплату из собственного кармана. Карман же у меня, к сожалению, не безразмерный.
– А если совсем честно, ты рассматриваешь возможность возвращения?
– Думаю, что уже нет. Даже дома в Минске я выдерживаю максимум две недели. Здесь же чувствую себя, как рыба в воде. Хотя с водой в Лас-Вегасе напряженка.
– Не устаешь от местной жары?
– Ты знаешь, в последнее время стал ее чувствовать. Наверное, из-за того, что повысилось давление.
– А если попробовать сбросить вес?
– Видела бы ты меня десять лет назад! Сейчас по сравнению с тем, что было, я можно сказать худой – сумел привести себя в порядок. За последнее лето еще на семнадцать фунтов похудел. На работе-то постоянные стрессы. Старший тренер женской команды развелась с мужем, а он тоже работает у меня в зале – с парнями. Соответственно ей пришлось уйти, а команда девочек – в общей сложности человек сто – осталась без присмотра. Новые тренеры тоже русские, американскую систему работы пока не очень понимают, в общем – сплошная головная боль и давление 180/120. Вот и живу – на таблетках. С утра выпил – вроде до вечера все нормально. А жара да, надоела.
– Уехать на лето в более прохладные места не получается?
– Раньше мы всей семьей уезжали. Сейчас тоже иногда получается вырваться на несколько дней. Я тут купил себе фургон – целый дом на колесах. Восемь человек внутри разместиться может. Последний раз выбирались с друзьями в Юту на рыбалку. Весь там сгорел – до сих пор кожа облезает.
В целом же стараюсь держать себя в форме. Три – четыре раза в неделю хожу в зал, качаюсь, бегаю.
– Не говори только, что любишь бегать.
– Ненавижу. Но я не бегаю тупо, как идиот. Пять минут – исключительно для разминки, а потом кручу велосипед. Иногда, знаешь, так хочется плюнуть, перестать истязать себя, завалиться на диван с компьютером, поиграть в преферанс, друзей пригласить…
– В карты ты играешь на деньги?
– Я вообще никогда ни во что не играю на деньги. Если бы играл, давно жил бы не в Лас-Вегасе, а непонятно где. Как многие другие, кого выпотрошил этот город. Если здесь живешь, играть нельзя.
