Рафаэль Арутюнян: "Я знаю, что Плющенко знает..."
СОБЕСЕДНИКИ Елены ВАЙЦЕХОВСКОЙ
Он тренировал чемпиона России Александра Абта, чемпионок США Сашу Коэн и Мишель Кван. В 2008-м сразу двое его подопечных – Мао Асада и Джеффри Баттл выиграли золото мирового первенства. О себе же Рафаэль Арутюнян говорит просто: "Фигуристы звонят мне, как в службу 911, – когда все совсем плохо..."
КОЭН, КЭРОЛЛ И НИКС
– Она маленькая совсем была... – Арутюнян на мгновение замолкает, улыбаясь каким-то своим воспоминаниям. – Но именно она "продюсировала" меня в Лейк-Эрроухед на место Фрэнка Кэролла – порекомендовала владелице катка. Хотя я тогда тренировать Сашу отказался. Поскольку считался уже американским тренером, не мог взять к себе спортсменку, не получив на это официального согласия ее прежнего наставника. Помню, Коэн даже рассмеялась, сказала: "Как же так? Я тебя сюда привезла, а ты мне отказываешь?" Но вызвалась сама поговорить с Джоном Никсом, у которого каталась в Лос-Анджелесе. Никс, которому тогда было уже за 70, сел в машину и лично приехал в Лейк-Эрроухед, чтобы встретиться со мной. Сказал, что ему нравится, как я работаю, и что он не против, чтобы Саша каталась не только у него, но и у меня. Так она и стала ко мне приезжать. А год или полтора спустя заявила, что хочет вообще уйти от Никса и тренироваться только у меня. Я отказал.
– Боялись нарушить американские представления об этике?
– Нет. Для меня гораздо важнее свои собственные представления на этот счет. Как я мог забрать спортсменку у человека, который сам мне ее доверил? Если бы я сказал Саше "да", то никогда в жизни внутренне не отмылся бы.
Коэн все равно ушла – к Татьяне Тарасовой. Потом перешла к Робин Вагнер, потом вернулась к Никсу, потом вообще закончила кататься. Через какое-то время снова позвонила мне, спросила, не возьмусь ли я подготовить ее к Играм в Ванкувере. Начала приезжать на тренировки, но потом передумала. Сказала, что того времени на подготовку, что считаю необходимым я, у нее просто нет.
КВАН
– После Коэн к вам пришла Мишель Кван?
– Да. Она сначала пришла за чисто технической помощью – у нее тогда разладились все прыжки, да и общее состояние оставляло желать лучшего. А проработали мы в общей сложности два года. Помню, мне позвонил из Детройта Олег Эпштейн и спросил: "Рафик, ты что, правда на тренировках кричишь на Мишель? У нас весь город уже об этом говорит".
Я тогда действительно работал с Кван достаточно жестко. Но должен сказать, что она – потрясающий профессионал. И в работе, и в отношении к себе. Однажды она появилась на тренировке за 15 минут до начала льда. Я сделал замечание: мол, разминаться перед катанием следовало бы получше. Мишель посмотрела на меня и говорит: "Ты думаешь, я дома чай пила?"
У нее, оказывается, дома был зал, и Кван всегда очень тщательно готовила себя к каждому занятию. Разминалась, растягивалась. Просто ко мне Мишель пришла уже серьезно травмированная, и "кроить" программы приходилось из того, что было. Но даже при этом случались тренировки, когда из-за боли она ничего не могла делать – только молча ездила по кругу.
УРОК НА ВСЮ ЖИЗНЬ
– Вы когда-нибудь жалели о том, что не смогли продолжить работу с Мао Асадой?
– Жалею до сих пор. Последний раз я был с ней в конце декабря 2007-го: сначала на финале "Гран-при" в Турине, где Асада стала второй, выиграв произвольную, затем на чемпионате Японии. Потом уехал в США. Мы договорились, что Мао приедет ко мне 14 января. Вся ее подготовка к чемпионату мира в Гетеборге у нас уже была расписана самым подробным образом, но в назначенный срок Мао не явилась. По телефону она спросила, не могу ли я приехать к ней сам. Я, разумеется, не мог, поскольку работал с Джеффри Баттлом. Но послал в Японию свою помощницу. И сказал Мао, что по-прежнему жду ее в Лейк-Эрроухед.
Дело в том, что в Японии Асада всегда очень плохо тренировалась: слишком много отвлекающих факторов, как вокруг любой звезды. Мао это не нравилось, она замыкалась в себе, перенося это состояние на лед... В общем, закончилось все тем, что я достаточно жестко поставил условие: либо она возвращается, либо мы больше не работаем вместе.
А потом я узнал, что у мамы Асады как раз тогда диагностировали рак. Семья держала эту информацию в секрете, вот и мне ничего не сказали. Хотя я, естественно, нашел бы в таком случае возможность поехать в Японию сам. И уж как минимум не стал бы ставить столь жесткие условия.
Тот случай, кстати, очень многому меня научил. В частности, тому, что тренер никогда не должен принимать решение, не докопавшись до причин. Ведь получилось, что не Асада от меня ушла. А что я сам вынудил ее уйти, хотя она до последнего не хотела этого делать. Даже на чемпионате мира моя фамилия стояла у Асады в протоколе вплоть до начала произвольной программы: Мао, видимо, рассчитывала, что я приеду в Гетеборг с Джеффри Баттлом и встану у борта, когда она будет кататься. А я не приехал в Швецию вообще.
– Почему?
– Да именно потому, что понимал, что должен буду встать у борта и тем самым возобновить с Асадой отношения. Пошел на принцип, короче говоря. Как дурак. Думаю, такого прецедента в истории фигурного катания вообще не случалось ни разу: два ученика становятся чемпионами мира, а тренера вообще нет на катке.
ЭТАЛОНЫ ТРЕНЕРСКОГО ЦЕХА
– Почему Баттл так быстро закончил карьеру?
– Он пришел ко мне и сказал: "Извини, я больше не могу себя заставлять". К сожалению, это случилось не сразу после чемпионата мира, а в сентябре, когда уже не было возможности получить сильных учеников. Поэтому какое-то время я занимался всем подряд. А сейчас работаю с Эшли Вагнер, которую тоже отправил ко мне Никс.
– Видимо, американские тренеры за что-то вас любят…
– Я думал об этом. Возможно, дело в том, что я никогда не пытался кого-то к себе переманить: ни с одним из спортсменов, которые у меня катались, я не вел предварительных переговоров. А в Америке на это обращают внимание. Там вообще в этом плане все очень четко. В российской системе, думаю, ни один из американских тренеров выжить бы просто не смог.
– Вы ведь больше не работаете в Лейк-Эрроухеде?
– Нет. Отработал там 12 лет, а 1 сентября ушел – на каток Мишель Кван. И сразу после моего ухода центр в Лейк-Эрроухед закрылся – владелец посчитал его нерентабельным. Сама Мишель работает в Белом доме, вышла замуж, у нее все хорошо. А катком руководит ее отец. Когда он узнал, что я собираюсь уезжать из Лейк-Эрроухеда, позвонил мне со словами: "Скажи, что тебе нужно для работы, и приходи. Все будет".
– В разговоре со мной вы как-то сказали: "Ну я же не Фрэнк Кэролл". А чем, собственно, вы хуже?
– Во-первых, я намного моложе.
– Разве это минус для тренера?
– Понимаете, для меня такие глыбы тренерского цеха, как Никс и Кэролл, – это совершенно особые люди. Эталонные во всех отношениях. Образцы того, как тренер должен себя вести. Тот же Никс, решив в начале июля прислать ко мне Вагнер, позвонил и сказал, что хотел бы приехать и рассказать о некоторых моментах, о которых я как тренер должен, на его взгляд, знать. Я попытался его отговорить от поездки: все-таки Джону в этом году исполнилось 84 года, а дорога в Лейк-Эрроухед местами такая, что у молодого и здорового человека может закружиться голова от перемен атмосферного давления. Но он все равно приехал, посадив на всякий случай в машину свою дочь. Мы разговаривали целый час. Знаю, что Вагнер к нему приезжает до сих пор, если нужно посоветоваться. Когда Никс узнал, что я перебираюсь из Лейк-Эрроухед вниз, тут же предложил свою помощь – он совладелец одного из катков. Мне это было приятно, потому что Никс – легенда фигурного катания. И Кэролл легенда.
Я ЗНАЮ, ЧТО ОН ЗНАЕТ
– Вы сейчас работаете с фигуристкой, вполне способной стать чемпионкой США и поехать на Олимпиаду первым номером американской сборной. Ответственность не давит?
– Тут дело в другом. Вся база на сезон закладывается в основном в апреле. А Эшли пришла ко мне летом. Все говорят, что она стала лучше. Но мы, безусловно, были крайне лимитированы по времени. Вообще могу сказать, что тренеру, для того чтобы его работа со спортсменом проявилась полностью, одного-двух лет недостаточно. С тем же Баттлом я работал четыре года. И мне было достаточно обидно читать статью одного из американских комментаторов, который после чемпионата мира написал, что Баттл "пробежал под каплями дождя и занял первое место". А ведь Джеффри тогда, не имея четверного прыжка, обыграл людей, которые по своему потенциалу обязаны были его бить.
– Кстати, как вы вообще относитесь к таким ситуациям? К победе Эвана Лайсачека на Олимпийских играх в Ванкувере, например.
– Очень просто отношусь: если мы придумали определенную систему очков, то вопрос, на чем именно ты набрал эти очки, становится совершенно второстепенным. Не нравится – придумайте другую систему, в которой четверной прыжок стоил бы миллион. И тогда вообще не стоял бы вопрос, что делать на льду. А как иначе? У меня, например, в этом сезоне 14-летний мальчик Натан Чен со всеми тройными прыжками, кроме акселя, выиграл два этапа юниорского "Гран-при". Опередил, в частности, 18-летнего японца, который прыгает два тройных акселя и четверной. А дело всего лишь в том, что практически за все элементы мой мальчик получает плюсы и делает четыре прыжка на последней минуте программы.
Вообще четверной прыжок, по моему разумению, должен быть у фигуриста, как вишенка на торте. Есть она – все вообще классно. Еще лучше, когда этих вишенок несколько. Но если их нет – торт все равно останется тортом. Хотя должен сказать, что иметь сейчас в мужском катании один четверной – стыдно. Плющенко в свое время прыгал их четыре, причем разных. Я точно знаю, что еще десять с лишним лет назад помимо четверных тулупа и сальхова он пробовал в тренировках и четверной лутц, и четверной риттбергер. Причем отдельные попытки были весьма успешны.
А вот у всех остальных – тех, кто якобы с Плющенко соперничал, – четверные прыжки были, как поход на рыбалку. Когда сидишь с удочкой и гадаешь: клюнет или не клюнет? А если клюнуло – то вытащишь или не вытащишь? Понятно, что для самого Плющенко в те годы лутц и риттбергер были такой же рыбалкой. Но четверной тулуп он мог исполнить, что называется, с закрытыми глазами в любое время дня и ночи. Поэтому и был столько лет совершенно недосягаем. Сейчас – нет. Сейчас в мужском катании совсем другая ситуация. И сам Плющенко гораздо лучше, чем кто другой, это понимает. Как и то – способен он что-то "наловить" в Сочи или уже нет. Я это не обсуждаю, но точно знаю, что он – знает. Такие ребята, как он, как Лайсачек, как Мишель Кван, знают все.
ИКОНА СТИЛЯ
– Каким видится вам женский олимпийский турнир?
– Какие-то прогнозы делать сложно. За пределами первого-второго места там может случиться все, что угодно.
– Две первые позиции вы отдаете Юне Ким и Мао Асаде?
– Возможно.
– А вас не смущает, что Асада хронически недокручивает прыжки и приземляет аксель на две ноги?
– Покажите мне протокол, в котором вы это увидели.
– Хотите сказать, что судьи смотрят на лед под другим углом?
– С недокрутами все на самом деле достаточно просто: когда спортсменам тяжело, они все начинают недокручивать прыжки. Просто иногда судьи это "видят", а иногда – нет.
– Другими словами, Международный союз конькобежцев настолько заинтересован в Асаде как в спортсменке, что заведомо предоставляет ей своего рода зеленый коридор?
– Это сказали вы. Я же не исключаю, что для судей Асада просто очень большая икона фигурного катания. Мао, в отличие от Ким, никуда не уходила после Олимпиады, она способна в любом состоянии "держать" зал. Она прыгает тройной аксель, в конце концов. А это, с одной стороны, уникальный для женского катания элемент, а с другой – упрек всем тренерам мира. Это ненормально, что тройной аксель до сих пор не прыгает никакая другая спортсменка. Думаю, в ближайшее время ситуация изменится, причем произойдет это, скорее всего, в России. Слишком много там сейчас собралось сильных девочек. Кто-то из них наверняка попытается прорваться вперед за счет сложности. Я бы и сам хотел найти девочку, которая реально захочет делать такие прыжки.
– Ну так возвращайтесь, что мешает?
– Поздно. Я уже слишком привык к комфорту и хорошей погоде.
