Елена Дементьева: "Заниматься теннисом сейчас просто нет времени"
Елена ДЕМЕНТЬЕВА
Родилась 15 октября 1981 года в Москве.
Обладательница двух олимпийских медалей в индивидуальном разряде: золота Игр в Пекине (2008) и серебра Игр в Сиднее (2000).
Участница двух финалов турнира "Большого шлема" в одиночном разряде – Roland Garros и US Open (2004). Двукратная финалистка US Open в парном разряде (2002, 2005).
Наивысшая позиция в рейтинге WTA – 3-я (апрель 2009).
Замужем за известным хоккеистом Максимом Афиногеновым. Имеет двоих детей.
Устроить свою жизнь после окончания спортивной карьеры – задача не менее сложная, чем завоевать медаль на самых престижных соревнованиях. Достаточно просто услышать голос Елены Дементьевой, чтобы понять – у нее в этом смысле все хорошо. Она теперь уже не просто умница, красавица и спортсменка, но и любящая жена, и заботливая мать. А еще – наша коллега, спортивная журналистка. Сегодня Дементьева отметит свой день рождения: накануне этого события олимпийская чемпионка рассказала обозревателю "СЭ", чем были наполнены шесть лет, которые прошли после ее ухода из тенниса.
"Когда наступает момент прощания, ты осознаешь это очень четко. Тут важно переключиться, ведь жизнь одним спортом не заканчивается. Надо развиваться, пытаться реализовать себя в других областях".
ПОСЛЕ КАЖДОГО ПОРАЖЕНИЯ РЫДАЛА НАВЗРЫД
– Почти все спортсмены очень боятся завершения карьеры: встает вопрос о том, чем себя занять, возникает проблема дальнейшей самореализации. Мне показалось, что у вас этот процесс прошел совершенно безболезненно.
– Просто я всегда понимала, что рано или поздно такой момент настанет. "Боятся" – наверное, не самое правильное слово. Скорее многие опасаются неизвестности и подсознательно стараются продлить свою карьеру. Хотя, когда наступает момент прощания, ты осознаешь это очень четко. Тут важно переключиться, ведь жизнь одним спортом не заканчивается. Надо развиваться, пытаться реализовать себя в других областях. Женщине это сделать проще – она всегда может уйти в семью, материнство. Мужчинам такой переходный момент дается сложнее. У меня все произошло легко, практически само собой. Я сразу с головой ушла в учебу, потом был переезд в Санкт-Петербург, свадьба, дети… Все случилось настолько естественно и плавно, что я и не заметила, как началась другая жизнь.
– Был ли период после окончания карьеры, когда вас непреодолимо тянуло на корт?
– Не было, хотя я не устала от тенниса ни физически, ни морально. Помню, на одном выставочном турнире в Санкт-Петербурге встретила австрийца Томаса Мустера. "Знаешь, когда я закончил, собрал все ракетки в кучу, отнес на чердак и больше никогда в руки не брал", – сказал он мне. У меня никогда не было ощущения, что я переиграла и от тенниса меня тошнит. Просто настолько закрутили дела, что я почти год не выходила на корт. Но потом меня настоятельно попросили принять участие в одном показательном матче. Поскольку ко всему в жизни я отношусь ответственно, это стало главной мотивацией, чтобы снова взять ракетку в руки. Правда, сейчас я снова отложила ее в сторону: дочери Веронике – два с половиной года, сыну Сергею – четыре месяца. Заниматься теннисом просто нет времени.
– Свой потенциал вы реализовали на сто процентов?
– Исходя из имевшихся условий и возможностей, я сделала все, что могла. У меня нет претензий к самой себе. Можно, конечно, смотреть на карьеру других теннисисток и сравнивать со своей. Но я не сторонница этого, для меня куда важнее мое собственное ощущение.
– Вы много раз говорили, что выше всего ставите победу на Олимпийских играх в Пекине. Что вспоминается о тех событиях?
– Знаете, такого ощущения, как на тех Играх, у меня никогда не было. Почему-то чувствовалась невероятная уверенность в том, что все получится. Видимо, сложились огромное желание выиграть золото и большой опыт – как удачный в Сиднее, так и неудачный в Афинах. Плюс – серьезная и очень тяжелая подготовка, которая предшествовала турниру. Несмотря на сложные климатические условия и массу других проблем, я ощущала непробиваемую уверенность в себе. Чувствовала: сделаю это, несмотря ни на что! Раньше я всегда была склонна скорее недооценивать свои возможности, а тут даже какая-то самоуверенность появилась.
– Видеозаписи олимпийских матчей просматриваете часто?
– Не поверите, ни разу не смотрела! Просто времени не было… По телевидению несколько раз показывали фрагменты финального поединка, но единственное, что я видела,, – последние розыгрыши и матчбол. Все откладываю, думаю: посмотрю, когда будет свободное время.
– Было ли что-то в теннисной карьере, о чем вы жалеете – не довели до конца или сделали не так?
– Всегда есть о чем пожалеть: эх, мне бы другую подачу, я бы тогда… Но я не люблю такие разговоры. Никогда не бывает все идеально, но нужно уметь преодолевать и себя, и обстоятельства. Всего, чего я добилась, – это наша с мамой заслуга. Мы во многом были первопроходцами, у нас даже примера перед глазами не было. Считаю, этот путь мы прошли очень достойно. И сожалений о том, что можно было что-то сделать по-другому, у меня не осталось.
– То есть вы не склонны к переживаниям?
– Наоборот, после каждого поражения я рыдала в гостиничном номере со страшной силой. Это были такие слезы, что мама начинала за меня бояться. Каждая неудача на турнире казалась концом света. А сейчас спросите меня, какое поражение стало самым болезненным, – не отвечу. Нет такого проигрыша, который я бы вспоминала всю жизнь.
– И даже проигранные финалы на Roland Garros и US Open в 2004 году?
– Нет, абсолютно. В Париже был мой первый финал "Большого шлема" – событие, о котором я мечтала еще с детства. Я не то что спать не могла в преддверии этого дня, я просто захлебнулась в своих ожиданиях и волнении. Если оценивать объективно, Настя Мыскина лучше справилась с важностью момента, прежде всего психологически. В Нью-Йорке Света Кузнецова превосходила меня в плане "физики"... Упрекнуть себя в чем-то я не могу. Сыграла так, как смогла.
"Исходя из имевшихся условий и возможностей, я сделала все, что могла. У меня нет претензий к самой себе".
НА ЭКЗАМЕНАХ ВОЛНОВАЛАСЬ БОЛЬШЕ, ЧЕМ НА ТУРНИРАХ "БОЛЬШОГО ШЛЕМА"
– Вы несколько лет отработали ведущей на спортивных телеканалах. Что оказалось самым сложным в этой профессии?
– Взять интервью у мужа (смеется). Мне-то казалось, что все будет легко и просто, а оказалось невероятно трудно. Я совершенно не ожидала, что после команды: "Камера, мотор!" – Максим начнет разговаривать со мной, как с посторонним журналистом. Совсем не так доверительно, как мне бы хотелось. Я попыталась вызвать его на откровенность, но поняла, что ему некомфортно. Стало ясно: делать интервью с близкими гораздо сложнее, чем с людьми, с которыми ты только что познакомился.
– Разговорить собеседника в эфире непросто? Большинство спортсменов ведь совсем не Цицероны.
– Прежде всего, я основательно готовилась к интервью. Человек может быть интересным, но закрытым или не очень расположенным к общению с журналистами. Поэтому заранее продумывала разговор, пыталась найти точки соприкосновения. Например, моя программа на хоккейном канале по хронометражу была небольшой, длилась всего 13 – 14 минут, но записывалась часа полтора. До начала съемок я знакомилась с героем программы, общалась с ним. Старалась понять, что ему интересно, чтобы зацепить по ходу интервью. В итоге часто получалось так, что после записи люди не хотели уходить из студии.
– Кто из ваших героев раскрылся с неожиданной стороны?
– Раньше я думала о хоккеистах, что это очень суровые, жесткие, иногда даже жестокие парни. На деле же большинство ребят оказалось очень доброжелательными. В этом смысле они сильно отличаются от теннисистов. Видимо, свой отпечаток накладывает специфика вида спорта. Хоккей – командная игра, и спортсмены вынуждены налаживать взаимоотношения друг с другом. К тому же им всегда есть с кем разделить ответственность. Если игра вдруг не пошла, партнеры всегда могут помочь, подстраховать. Теннисисты в этом смысле большие индивидуалисты. Они вынуждены выживать, подставить плечо им некому. Если теннисист сегодня "не ах", ему остается зачехлить ракетку и отправляться на следующий турнир. Отсюда твердость и жесткость, иногда даже чрезмерные.
А что касается вашего вопроса… Знаете, меня очень удивил Женя Кузнецов. Когда мы с ним общалась, он еще выступал в Челябинске и был совсем юным мальчиком. Но при этом о многих вещах говорил с совершенно недетской серьезностью. К тому же занимался благотворительностью, другими важными вещами. Своей основательностью он произвел сильное впечатление.
– С Настей Мыскиной, которая начала работать в кадре до вас, не консультировались?
– Больше всего мне дала Анна Владимировна Дмитриева, которая и открыла путь на телевидение. Это она пригласила вести авторскую программу на теннисном канале. Со всеми вопросами я обращалась именно к ней, и всегда получала точный и дельный совет. Анна Владимировна вела и контролировала меня, но при этом давала свободу действий. Мне было очень интересно оказаться по другую сторону камеры, увидеть весь процесс изнутри. Кто-то перед камерой зажимается, но я на съемках чувствовала себя достаточно комфортно. Наверное, потому, что концентрировалась на общении с человеком, а не на том, как выгляжу в эфире.
– Вы закончили факультет журналистики. Не считаете, что между теорией, которую преподают в вузе, и живой практической работой мало общего?
– Как-то я смотрела выступление Владимира Познера, который сказал, что не очень понимает, что такое журналистика в качестве первой профессии. Сначала человек должен получить нормальное образование, научиться многим вещам. Только тогда можно заняться журналистикой, которая дает возможность говорить о том, что ты хорошо знаешь. В моем случае так и получилось: я досконально знаю теннис, да и в спорте вообще разбираюсь неплохо. Плюс образование дает мне возможность работать и развиваться в спортивной журналистике. Одной теории, вынесенной из университетских стен и не подкрепленной жизненным опытом, маловато. В этом я с Познером абсолютно согласна.
– Как вы – успешный, состоявшийся человек – чувствовали себя на учебной скамье рядом со вчерашними школьниками?
– Я училась на заочном отделении, поэтому меня окружали люди, получавшие второе образование. В основном это были мои ровесники, относившиеся ко мне как к своей. Гораздо больше удивлялись многие преподаватели. Они никак не могли поверить в мое серьезное отношение к учебе. Высказывали недоумение, зачем мне это надо и каково это – начинать все опять с нуля, когда ты и так уже многого добился. "Почему?" – этот вопрос витал вокруг меня довольно долго. Пришлось сломать много стереотипов об ограниченных спортсменах (смеется).
– Может, вы на экзаменах еще и нервничали?
– Волновалась больше, чем на турнирах "Большого шлема", честное слово! До сих пор в памяти стоит, как сдавала свой первый экзамен – по древнерусской литературе. Представляете, сколько лет прошло, а ничего не забылось. Отвечала преподавателю, почти заикаясь и на нервной почве все время переспрашивала: "Правильно? Правильно?" В конце концов тот не выдержал: "Я что, должен одобрять каждое ваше слово?" Все экзамены я шла сдавать первой. В этом смысле группа меня очень любила: знала, что пока я отвечаю, минут двадцать на шпаргалки у них будет.
– Сейчас журналистика вам ближе, чем какая-то деятельность, связанная с теннисом – например, тренерская работа?
– Меня Максим иногда спрашивает: "Ты смогла бы тренировать нашу Веронику?". А я даже не знаю, хватит ли у меня терпения. Опыта, знаний, которые хочется передать, много. Но как насчет выдержки и мудрости? Это же не просто – взял и сказал. Нужно уметь донести свои знания до игрока, найти к каждому свой подход. Не попробовав себя в этом деле, я не могу дать ответа.
"Всегда есть о чем пожалеть: эх, мне бы другую подачу, я бы тогда… Но я не люблю такие разговоры. Никогда не бывает всё идеально, но нужно уметь преодолевать и себя и обстоятельства".
ХОЧУ ПРИУЧАТЬ ДЕТЕЙ К САМОСТОЯТЕЛЬНОСТИ
– Существует расхожее мнение, что двум спортсменам тяжело ужиться вместе, поскольку спорт одновременно с лидерскими качествами воспитывает и эгоизм. Согласны с этим?
– Я всегда считала именно таким образом. Чтобы атлет мог добиться высокого результата, на него работает много людей, создающих необходимые условия. Соответственно, развивается эгоизм – но не потребительский, а рабочий. Чтобы достичь победы, ты должен взять от окружающих все лучшее, чем они располагают. Ничего плохого в этом нет, это специфика профессии. Но в быту с такими качествами тяжело. Особенно если речь идет о семейной жизни, которая предполагает заботу о других и поиск компромиссов.
– Лично вам было сложно подавить свое эго?
– Я работаю над собой до сих пор (смеется). В этом смысле мне сложнее, чем мужу – в силу специфики наших видов спорта, о которой я уже говорила. Максим привык работать в команде, и эгоизм у него никогда особенно не проявлялся. В теннисе все по-другому, каждый сам за себя. Хотя с рождением детей никакого эгоизма не осталось: ты себе уже не принадлежишь, живешь ради них и для них.
– Ваш супруг остается действующим хоккеистом, может отсутствовать дома неделями. Не уговариваете его завершить карьеру?
– Нет, что вы. Я вижу, какое удовольствие по-прежнему доставляет Максиму хоккей. Он до сих пор, как мальчишка, радуется победам своей команды. А я радуюсь за него. Мужчина должен работать, а не дома сидеть.
– Максим остается в отличной физической форме. Вы сами кормите мужа, чтобы он не набрал лишнего веса?
– Вы меня сейчас насмешили. Я думаю, что заставить мужчину есть нежирные, диетические блюда просто невозможно. Как бы я ни пыталась приучить супруга к здоровому питанию, ничего не получается. Если он идет в ресторан без меня, все равно закажет что-нибудь жирное – например, стейк-рибай. Просто в хоккее такая колоссальная нагрузка, что все лишнее моментально сжигается.
– Вы всегда очень тепло отзывались о своей маме. Много ли берете из ее воспитания?
– Мама остается для меня примером. В детстве меня окружало очень много любви – и в жизни, и в теннисе. Она никогда меня не заставляла. Наоборот, говорила: "Лена, ты устала, отдохни. Ты потянула мышцу, снимись с турнира". А я наперекор всему отвечала, что пойду и буду… Может быть, мама нас с братом даже слишком любила. Была для нас всегда и везде. Мне бы хотелось, чтобы мои дети были более самостоятельные. Жизнь сейчас другая, и в ней нужно уметь принимать решения самому – допускать ошибки, исправлять их и двигаться дальше.
– Вы уверены, что сможете легко отпустить своих детей в свободное плавание?
– Это самое сложное в процессе воспитания. В такие моменты я всегда вспоминаю о Раузе Ислановой – маме Марата и Динары Сафиных. Она вместе с мужем сама тренировала детей, но в какой-то момент приняла решение отпустить их – чтобы они пошли дальше. Это же очень трудно: переступить через себя, свою любовь. Я много раз думала об этом поступке, когда родители отправили совсем еще юного Марата в Испанию, одного. Я бы так, наверное, не смогла… Но они это сделали, и посмотрите, какой получился результат – их сын стал первой ракеткой мира!
RSS