Леонид Аркаев: "Невозможно заставить себя работать, когда есть "запасной выход"
СОБЕСЕДНИКИ
Елены ВАЙЦЕХОВСКОЙ
Есть тренеры, о которых не нужно долго рассказывать, потому что само имя – бренд. Бессмысленно подходить к таким с обычными мерками: у великих мерки всегда свои. Но можно просто открыть досье. И прочитать там, что за те 32 года, что Аркаев был во главе сначала мужской гимнастической сборной, а потом и женской, его спортсмены 63 раза становились чемпионами мира и 31 раз побеждали на Олимпийских играх.
Серебро и бронзу тогда вообще не было принято брать в расчет. Но я посчитала: на олимпийский пьедестал мальчишки и девчонки аркаевских команд поднимались более семидесяти раз.
***
– Человек, который много лет назад выступал за сборную СССР по плаванию, сказал мне однажды, что советская система подготовки была очень эффективной, но сопровождалась большим количеством человеческих "жертв" – тех, кто не дошел до цели, не выдержал нагрузок, нервного напряжения.
– Так ведь по-другому невозможно. Вот у нас сейчас появилась так называемая демократия – а это все, конец. Мы на войне, причем все время – в атаке. Где тебя постоянно хотят подстрелить. И ты должен не просто понимать это, но и быть готов.
– Вы говорите сейчас о сборной?
– Не только. Но и о людях, которые только начинают стремиться в эту команду. Это называется уровнем притязаний. Человек должен не просто действовать с позиции "я хочу", но полностью отдавать себе отчет в том, на что себя обрекает с первого и до последнего дня карьеры.
– Когда вы в 33 года только начинали свою тренерскую деятельность в сборной, догадывались, каких жертв это от вас потребует?
– Да. У меня имелся собственный и достаточно плачевный спортивный опыт. По своим данным я всегда был достаточно хорош для гимнастики. Но не добился ничего. Не понимал всей серьезности того, чем занимаюсь. Любил компании. Никогда к тому же не ставил перед собой задачи стать чемпионом мира или олимпийским чемпионом, Попал в сборную и на этом успокоился.
Прошло достаточно много времени, прежде чем я задал себе вопрос: "Чем я хуже других?"
– И чем же были хуже?
– Да ничем. Все мог, имел прекрасные условия для тренировок, хорошего тренера. Но время-то ушло.
Как раз тогда я начал понимать, что в большом спорте дорог каждый день. Как в поговорке: "День год кормит". Я бы еще добавил: не просто день, а каждый день. Спортсмен должен постоянно быть в этом труде. Только тогда у него будет результат.
– Получается, что возглавив сборную СССР, вы стали реализовывать те амбиции, которые не сумели реализовать, будучи спортсменом?
– Да. Знаете, почему из хороших спортсменов крайне редко получаются хорошие тренеры? Потому что они свои амбиции уже удовлетворили. Дошли до верха совершенства и осознали это. Если и начинают кого-то тренировать, то идут тем же путем, которым когда-то шли к успеху сами. А спорт непрерывно уходит вперед. Надо все время искать что-то новое. Сам я до сих пор учусь – у тренеров, у спортсменов. Сейчас ведь даже лексика изменилась. Бывает, слышу от молодых какое-то слово, начинаю мысленно его на "свой" язык переводить. Я ж должен их понимать?
***
– Какое из гимнастических поколений, с которыми вам доводилось работать, было наиболее сложным?
– Последнее. Когда начала разваливаться страна. В команде стала падать дисциплина, да и сам я почувствовал, что устал от того, что вынужден ежедневно, как цербер, продолжать всех душить.
– То есть вы понимали, что ведете себя по отношению к людям, как цербер?
– А как же? Конечно. Просто моя сила была не в этом. А в том, что прежде всего я очень хорошо понимал гимнастику. Более того, мне всегда казалось, что в каких-то вещах нужно быть еще более жестким и строгим. Я и настраивал всегда себя соответственным образом. Интересно ведь другое: после того, как спорт остается в прошлом, все начинают понимать, что вся эта жесткость была необходимым условием. Потому что давала результат.
– Неужели вам было комфортно круглосуточно находиться в обстановке, где вас ненавидят и боятся?
– На это мне было наплевать. Я делал свою работу. Причем делал ее честно и справедливо. Ты заработал – ты получил. У меня были любимчики, но именно с ними я больше всего ругался.
– Имена назовете?
– Коля Андрианов, например. Я любил его за то, что он постоянно шел мне наперекор. Был фантастически талантлив. Мог выигрывать все подряд. Понятно, что где-то случались судейские ошибки, где-то – лично мои. Например, на чемпионате мира в Варне в 1974 году я попросил Колю сделать в соскоке на перекладине тройное сальто. Он сделал и уселся на мат. И остался вторым. Но именно он много лет вел меня как тренера. Я бы даже сказал, что Коля был в нашей паре лидером в плане новизны идей. Когда он замечал у кого-то в комбинациях или тренировках что-то новое, немедленно начинал пробовать это сам.
На Олимпийских играх в Монреале Андрианов сильно меня удивил. Заключительным видом у мужчин там был конь, Коля выходил первым и попросил подготовить ему снаряд как можно раньше. Арбитром на том виде сидел японец Акитомо Канеко, который сам был гимнастом, потом тренировал сборную Японии. Выходит Коля, начинает работать, я смотрю на него и чувствую, как начинаю покрываться холодным потом: мой спортсмен не сделал в комбинации ни одной сложной связки.
А Коля, оказывается, просчитал все до мелочей: что он начнет выступать, когда на других снарядах спортсмены еще будут разминаться, в том числе и японские, что внимание Канеко наверняка будет несколько рассеянным, и что в этом состоянии ему и в голову не придет, что Андрианов способен повыкидывать из комбинации все сложные элементы. А значит, оценка будет высокой.
Так и получилось. Коля получил 9,65 и выиграл.
– Вы всегда говорили, что главная медаль в гимнастике – командная. Почему?
– Потому что команда – это шесть человек. Чтобы подготовить шестерых, должна работать система. Есть система – будет результат. Есть команда – будет и многоборье. Будет многоборье, значит, и на отдельных снарядах можно рассчитывать на высокие места.
Понятно, что сейчас гимнастика становится все более и более специализированной и многоборцам все сложнее бороться с теми, кто готовит один снаряд. Но посмотрите на американку Симону Байлз: она прекрасная многоборка, при этом у нее совершенно сумасшедшие вольные упражнения и опорный прыжок. И запас прочности таков, что она без проблем способна сделать ударными видами и бревно, и брусья. Ее так готовят – я это вижу.
Кроме того, тренер обязательно должен понимать: главная задача заключается не в том, чтобы подтягивать к лидеру тех, кто слабее. А в том, чтобы лидер непрерывно уходил вперед, увеличивал отрыв. Только в этом случае гонка за ним станет эффективной и создаст максимальную мотивацию тем, кто сзади.
***
– Вы ведь пришли в команду в 1973-м, когда там работали известные и опытные специалисты. Притирались долго друг к другу?
– Я первым делом провел анализ. Постарался понять, например, почему в мужской гимнастике мы проигрываем японцам. Уступали мы прежде всего в сложности. Чтобы ее повысить, нужно было пахать. То есть, требовалась совершенно иная физическая подготовка. С этого я и начал.
Понятно, что резко выросшие нагрузки и требования не нравились никому. Приходилось идти на конфликт. Мне тогда очень сильно помог Виктор Иванович Чукарин. У него в то время тренировался Владимир Сафронов, вот я и пригласил их в команду вдвоем. На всех собраниях, когда мы начинали собачиться с тренерами по поводу нагрузок, Чукарин неизменно меня поддерживал. А его мнение было не так просто игнорировать.
Ну а когда пошел результат, вместе с ним появилось и доверие. Хотя в той тренерской обойме я был самым молодым. А закончил самым старым...
– Когда в команде звездами становятся не только спортсмены, но и тренеры, работать с ними сложнее?
– Безусловно. Прежде всего я воспитывал именно тренеров: относился к ним гораздо более сурово, нежели к спортсменам. Невзирая ни на какие заслуги. Понимал, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы люди успокоились. С каждым из спортсменов, который попадал в сборную, я в обязательном порядке вызывал его личного наставника – независимо от его квалификации. Да, кого-то при этом я тренировал сам. Но тренер постоянно находился рядом и постоянно учился.
Вы вот говорите, что я жестко с них требовал. Но ведь точно так же я требовал и с себя. У нас в команде всегда были "сухой закон" и железобетонная дисциплина.
– И что, никто не позволял себе втихаря выпить?
– Тренеры – нет. Ребята могли, но прекрасно знали, что вечером я их проверю. Или утром. Когда сам не пьешь, начинаешь по запаху безошибочно определять не только что пили, но и чем закусывали. Как полицейская собака.
– Не думаете сейчас, что закончить работу в сборной следовало бы раньше, до того, как на вас со всех сторон обрушатся тонны критики, упреков и обвинений?
– Я никогда не сожалею о том, чего не случилось. Там ведь что вышло: после того, как из страны в поисках заработка разъехались почти все тренеры, что работали в сборной СССР, в команду пришло очень много новых людей. Которые не столько добились места в сборной, сколько оказались в ней благодаря сиюминутному стечению обстоятельств. Тем не менее уже один этот факт вызвал у них ощущение собственного величия. Оттуда и пошли все проблемы.
– В отношениях с вами?
– Да нет. В том, что они не довели своих спортсменов до того уровня, где те могли бы быть, исходя из своих потенциальных способностей. Да, эти спортсмены были лучшими в России. Но на мировом уровне раз за разом оказывались неконкурентоспособными.
***
– В последние годы вашей работы меня не покидало чувство, что вы считаете себя если не господом богом, то, как минимум, человеком, который всегда прав, и чьи указания вообще не могут и не должны оспариваться.
– Так я и сейчас так считаю. Главный тренер вообще не должен сомневаться в том, что делает. И уж никак не должен допускать, чтобы его сомнения становились заметны тем, кто работает с ним рядом.
– А вы понимали, что взяв на себя, помимо обязанностей главного тренера, еще и должность президента федерации гимнастики, сильно подставились в плане уязвимости?
– Так я ведь не от хорошей жизни пошел на это совмещение. Причем не тогда, когда брал федерацию в 1992-м, а гораздо раньше. Не знаю, чем в свое время проштрафился Юрий Титов, когда за два года до Игр в Сеуле его убрали с должности начальника управления в Спорткомитете. На его место должен был прийти другой человек, который начал с того, что еще не будучи официально назначенным, напыщенно сказал мне: "Так, как ты работал раньше, у меня работать не будешь".
Сказать, что я был тогда разъярен, значит, ничего не сказать. Поэтому я немедленно отправился к министру, им тогда был Марат Грамов, и по сути выставил ему ультиматум: либо в команде остаюсь я, либо тот человек – на своем посту. Грамов тогда спросил: "А кого назначать-то?" я и ответил: "Назначайте меня!"
– Это был чисто эмоциональный порыв?
– Конечно. За это потом и поплатился, можно сказать.
– В каком смысле?
– На Играх в Сеуле, где я был старшим тренером мужской команды, мои ребята выиграли восемь золотых медалей из восьми. Не считая пяти серебряных. Женской командой руководил нынешний главный тренер российской сборной Андрей Родионенко, но отвечал за обе команды я – как начальник управления гимнастики. И по совокупности, вместо того, чтобы получить второй орден Ленина, был представлен всего лишь к ордену Дружбы народов.
Ну а потом, когда в 1992 году все тренеры уехали, мне пришлось взять обе команды и работать уже в трех ипостасях – и там, и сям, и президентом федерации. Я ж ведь и сам хотел тогда уехать – в Японию. Но пока думал над этим предложением, разбежались все остальные. Тогда-то до меня дошло, что если в этой ситуации уеду еще и я, гимнастика как вид спорта перестанет существовать вообще. Потому что все развалится.
– Вы до такой степени патриотичны?
– Мне прежде всего было жалко свою собственную работу. Ну да, я подгреб все под себя – точно так же, как сейчас все подгребли под себя те, кто стоит во главе нынешней команды. Просто в отличие от них я четко понимал, что и как нужно делать, чтобы был результат.
Прекрасно ведь знал, что после меня никакого результата уже не будет – видел, что происходит в команде. Понимал, что люди, которые остались, для начала не способны заставить работать сами себя. И уж тем более не в состоянии смотреть на несколько лет вперед.
Почему я сейчас до такой степени пессимистично смотрю на то, что происходит в российской сборной? Да потому, что в ней перестали стремиться быть лучшими. Нет ни одного снаряда, где наш спортсмен считался бы сильнейшим. Когда такое было?
Понятно, что в такой ситуации можно рассчитывать только на то, что соперники ошибутся. Но ведь они давно уже перестали ошибаться. Попробуй, догони сейчас Симону Байлз. У нее в комбинациях самые слабые связки сложнее, чем у наших девочек – самые сильные. А ведь нынешний главный тренер нашей сборной занимает свой пост уже восемь лет. Это – достаточно большой срок, чтобы произошли хоть какие-то сдвиги.
Другой вопрос, что очень тяжело на что-то рассчитывать, когда в команде нет дисциплины, но есть деньги. Невозможно заставить себя работать с полной отдачей, когда знаешь, что есть "запасной выход".
***
– Вы говорите о жесткой дисциплине и режиме, но та же Светлана Хоркина в свободное от тренировок время играла в театре.
– Я совершенно спокойно относился к этому – даже на премьеру приглашен был. На качестве тренировок это не сказывалось: Хоркина даже как раз тогда в третий раз абсолютной чемпионкой мира стала. Что до остальных – ну, поймите: не бывает результата без "кнута". Даже сейчас, работая в Саранске, я это вижу каждый день. Захожу в зал – все тут же начинают работать совершенно иначе. И тренеры, и спортсмены. Не потому, что я злой. А потому что все замечаю. Никогда не сижу на скамейке, всегда на ногах, чтобы была возможность подойти поближе к снаряду.
Просто тренер должен понимать: нельзя работать только одним "кнутом" и на всех орать без передышки: люди просто привыкнут к этому и перестанут реагировать.
– Мне кажется, вы никогда не смогли бы работать за границей. Ведь ни в одной стране – за исключением разве что Китая – не приветствуется позиция "положить все на кон ради результата".
– Может быть, вы и правы. Но после того, как мне, образно говоря, дали под зад ногой, я целый год проработал в Корее. С хорошей зарплатой, втрое превышавшей те деньги, что я получал в Москве, замечательными условиями. Мне очень быстро стало там неинтересно.
– Было обидно чувствовать себя выброшенным из российской гимнастики?
– Да. Я 12 лет входил в Исполком европейской гимнастической федерации, два олимпийских цикла был в исполкоме ФИЖ (Международная федерация гимнастики. – Прим. "СЭ"). Искренне полагал, что мне хотя бы приличия ради скажут о том, что федерация гимнастики больше не намерена выдвигать мою кандидатуру в международные организации. Но все было сделано за спиной – я узнал об этом от кого-то из иностранных членов ФИЖ, приехав на соревнования. Ну а когда уже в Москве меня не пригласили на олимпийское совещание, мне все стало понятно.
С другой стороны, та обида быстро ушла. Пришло облегчение, что этот этап жизни закончен.
***
– Мой отец как-то признался, что на московской Олимпиаде поставил в эстафетную команду пловца в нарушение всех спортивных принципов – ради того, чтобы тот стал трехкратным олимпийским чемпионом. Вам приходилось нарушать спортивный принцип ради каких-то целей?
– Никогда. Это был очень важный для меня вопрос. Я же готовил не отдельных спортсменов, а команду. Где каждый с самого начала четко понимал свою задачу.
Однажды, перед каким-то чемпионатом мира, у меня травмировал ногу Валерий Люкин. Я собирался его заменить, уже собрал ребят, и тут Валера говорит: "Я смогу выступать". "Хорошо, – отвечаю. – Вот прямо сейчас при всех делай на ковре с места фляк – двойное сальто назад".
Это страшная связка: угловая скорость такова, что нагрузка на ногу сразу увеличивается в несколько раз. Валера все сделал, после чего я сказал, что он в команде. А на чемпионате мира Люкин заканчивал выступление перекладиной и сделал "в доскок" тройное сальто. Приземлился он в состоянии болевого шока. Когда я увидел это, сразу обнял Валерку и унес его с помоста. Представляете, какие у меня ребята были?
– Кто-нибудь из них хоть раз говорил вам в глаза, что вы сломали ему жизнь?
– Нет, никогда. Я очень много всегда вкладывал в тех, с кем работал. Думал об этом постоянно. Пытался предусмотреть все возможные ситуации. Чтобы у людей не случалось травм, например. Никогда не пытался требовать, предварительно не объяснив, для чего нужна та или иная работа. Тот же Виталий Щербо, помню, кричал на тренировках: "Это же натуральный застенок, концлагерь!" Но Щербо у нас кто? Правильно, шестикратный олимпийский чемпион. А недавно сказал: "Только сейчас начинаю понимать, что такое тренерская работа и как много вы на самом деле для меня сделали".
***
– Кто из выступающих ныне гимнастов вызывает у вас восхищение?
– Байлз. Она не просто ушла вперед, но, я бы сказал, опередила всех на два шага. У мужчин – Эпке Зондерланд. Его работа на перекладине удивляет меня каждый раз, когда я ее вижу. Именно такие спортсмены двигают гимнастику вперед.
– А что скажете о Кохее Учимуре?
– Столь талантливые спортсмены рождаются раз в сто лет. Но там есть и другой момент: Учимура на протяжении нескольких лет, по большому счету, не имел жесткой конкуренции. Когда такая конкуренция появляется, японцы начинают "сыпаться". Как и китайцы. У нас ведь тоже есть прекрасный многоборец – Давид Белявский. Ну добавь ты ему по элементу на каждом снаряде – он начнет рвать этого японца, как захочет. Наши тренеры, к сожалению, никак не могут понять: не вдогонку бежать надо. А работать на опережение. Мало того, что у людей нет ни малейшего представления о стратегии, так они еще и не способны в нужный момент подвести спортсменов к пику формы – как Сашка Александров подвел Алию Мустафину к Играм в Лондоне. Но он ведь после этого еще и виноватым остался.
– Вывод спортсмена на пик формы – сложная задача?
– Очень. Сейчас ведь никто не вспоминает, что у моей сборной было по сто дней в году всевозможных выступлений. Каждый сбор я начинал с двухдневных соревнований. Знал, что это заставит спортсмена и тренера хорошо работать, пока они находятся дома. И заканчивался сбор соревнованиями – чтобы было видно, что человек наработал за это время. Чемпионаты страны мы проводили всегда с таким расчетом, чтобы до первого дня главного старта оставалось ровно шесть недель, каждый день из которых был у меня расписан самым тщательным образом. Причем не по наитию, а с учетом всего прежнего опыта. Который, к тому же, постоянно корректировался. Поэтому мы и выступали хорошо.
– Вам греет душу, что гимнастическая школа в Саранске носит ваше имя?
– Я спокойно отношусь к тому, что написано на фасаде. Важнее другое. Откройте гимнастическую энциклопедию и просто посчитайте медали наших спортсменов. К каждой из них – начиная с 1973-го и по 2004 год – я в той или иной мере причастен.
– Свой нынешний возраст вы ощущаете?
– Нет. И знаете, страшно боюсь того момента, когда начну ощущать. Раньше бегал по утрам, но пару раз попадал в ситуации, когда меня сильно напугали машины. Поэтому сейчас ограничиваюсь зарядкой – гимнастикой тибетских монахов. У меня даже книжка есть. Эта гимнастика построена на дыхательных упражнениях, а вентиляция организма – залог хорошей работы сердца.
– А суставы?
– Для суставов я дважды в день делаю разминку – специальный комплекс упражнений. Если провожу у себя в зале тренировочный сбор, то занимаюсь четыре раза, а не два. Делаю упражнения вместе с маленькими детьми. А что? Корона с меня точно не упадет.
– Вы по-прежнему считаете, что завоеванные медали стоили всех принесенных ради них жертв?
– Медаль ведь не самоцель, даже олимпийская. Скорее – это символ того, что ты сумел преодолеть себя. Совершенно иная уверенность в своих силах. Другой взгляд на жизнь, наконец. Вот на кой черт вам сдалось учить очередной иностранный язык? Это все – та самая медаль. Очередной вызов себе.
– Получается, что выращивая чемпионов, мы тем самым выращиваем некую элиту общества?
– Однозначно. Ну, если, разумеется, человек не пускается во все тяжкие от свалившегося на него успеха и не начинает считать, что все вокруг ему должны. Ничем хорошим это, как правило, не заканчивается.
