Газета Спорт-Экспресс № 232 (6883) от 16 октября 2015 года, интернет-версия - Полоса 5, Материал 1

ФУТБОЛ

В понедельник на “Открытие Арене” был представлен памятник Федору Черенкову. Он вызвал неоднозначную реакцию общественности. “СЭ” предоставляет слово автору скульптуры и двум обозревателям, чьи мнения разошлись.

ЗАКАЗ НА ЧЕРЕНКОВА

Игорь РАБИНЕР

Никогда не думал, что можно так волноваться перед мгновением, когда с нового памятника сдернут покрывало. С десятиминутным опозданием всеми правдами и неправдами прорываюсь к Южной трибуне “Открытие Арены”, обнаруживаю, что церемония открытия памятника Федору Черенкову еще не началась, - сначала выдыхаю с облегчением, а потом нервничаю с удвоенной силой.

Ловлю себя на этом ощущении и задумываюсь: почему? Ответ из одного слова. Любовь. Та самая любовь к кумиру детства и скромнейшему из людей, которая заставляет меня считать Черенкова лучшим футболистом всех времен и народов. Не претендуя ни на какую объективность, которой, если тебе не все равно, вообще не бывает. И, более того, с негодованием отбрасывая ее в сторону...

Покрывало еще на памятнике, волнение внутри бушует яростнее, чем перед любым матчем. И тут коллега знакомит меня с весьма эпатажно - в черную шубу и синие кроссовки - одетым человеком. Внешний контраст со всеми остальными пришедшими огромен.

Человек оказывается Филиппом Рукавишниковым, модным скульптором и сыном скульптора, а главное - автором памятника Черенкову. Грешно не воспользоваться случаем и не поговорить с творцом, правда?

Разговор длится около пяти минут. И с каждой его секундой я прихожу во все больший ужас. С каждой новой фразой все сильнее хочу оборвать диалог на полуслове - но профессиональный инстинкт перевешивает.

“Футболист - значит, футболист. Оригинальным все равно не будешь”... “Это же официальная деятельность, поэтому всегда делаешь то, что хочет заказчик”... “Простора для творческого самоутверждения нет”... “Скульптур футболистов по миру тысячи. Мяч, кеды”... “Мы обычно быстро все делаем”... “Делали этакого победителя. Все-таки воин, некий идол”... “Игру Черенкова не видел. В футболе ничего особо не понимаю”... “Нужно было создать оптимистичный образ. Тем более памятник располагается около стадиона”... “Говорить о том, как любители футбола смотрят на искусство - только обижать их”...

И, как последний гвоздь, - о братьях Старостиных, которых лепил тоже он: “ГУЛАГ, то да се”...

За пять минут я с содроганием понял, что автор памятника Черенкову ничего о Черенкове не знает. Хуже того - и не хочет знать. И с какой-то даже, как показалось, гордостью, парадоксальной и необъяснимой, это подчеркивает.

Важно то, что это говорилось под диктофон. В ином случае все сказанное можно было бы расценить как доверительный, немного даже интимный рассказ художника, не предназначенный для выноса на публику. Что, правда, было бы странно, учитывая, что мы только что познакомились и я представился журналистом. Но диктофон был, и рассказ этот для публикации и предназначался.

Спасибо Рукавишникову-младшему, конечно, за честность - мог ведь и навести тень на плетень. Но, наверное, ему было невдомек, что есть на свете миллионы людей, которые относятся к этому чудовищно рано, в 55 лет, ушедшему от нас волшебнику совершенно иначе. Не как к “официальной деятельности”, а с точностью до наоборот. И если тебе доверяют изваять его памятник, то это - огромная ответственность перед чувствами этих людей. И такое подчеркнутое безразличие не может их не покоробить.

После этого я уже был готов ко всему. И, когда Сергей Родионов, гендиректор “Спартака” и ближайший друг Черенкова, снял покрывало, в первую секунду выдохнул с некоторым облегчением. Не потому, что был в таком восторге от памятника. А потому, что эта беседа заставляла меня ожидать худшего.

Уже потом я узнал, что ситуацию отчасти спасли четыре приезда родственников и друзей Черенкова, всякий раз довольно сильно корректировавших детали. И что первый вариант был отбракован ими единогласно.

В итоговом варианте черты лица Черенкова вполне узнаваемы. Со знаменитой фотографии в журнале “Огонек” калька сделана добротно. Но эта выпяченная, как у Криштиану Роналду, грудь (ах да, он же “этакий победитель”, “воин, некий идол” - трудно подобрать менее подходящие для него характеристики)... Это отсутствие щемящей Фединой грустинки во взгляде... Эти длинные мускулистые ноги, которые не имеют с настоящим Черенковым ничего общего...

Какими бы правильно воспроизведенными ни были черты лица, в них не передать душу. А как ее передашь, не зная о человеке ничего? Как почувствуешь, если “памятников футболистам по миру тысячи. Мяч, кеды”? Рукавишников лепил абстрактного футболиста (один из знакомых знатоков искусства увидел в нем даже больше сходства с “Давидом” Микеланджело). Для пущей убедительности - с гладиаторскими мотивами.

А надо было - Черенкова.

Нет, “Спартак” сделал великое дело, увековечив память Федора. Перед матчами люди будут ему поклоняться, класть цветы, а дети - спрашивать отцов, кем был этот кудрявый дядя. Это в конце концов - главное.

Вот только жизнь в нашем перевернутом с ног на голову современном мире такова, что в погоне за броским именем - тем, что есть у Рукавишникова, - забывается суть. Мода оказывается важнее любви. Сиюминутное кладет на лопатки вечное.

А эта надменность, высокомерие к футболу и его поклонникам? “Говорить о том, как любители футбола смотрят на искусство, - только обижать их”. Это кого же обижать? Марка Розовского, произнесшего у подножия памятника блистательный монолог о Черенкове? Олега Табакова, Родиона Щедрина, Дениса Мацуева, Михаила Ефремова, Леонида Куравлева, Александра Розенбаума, Сергея Мигицко, Артура Смольянинова - и далее по списку?

...Скажу честно: долго сомневался, прежде чем написать эту колонку. Уж слишком щепетильна тема, уж больно велика опасность кого-то ненароком обидеть и задеть. И если бы не было этого интервью - наверняка промолчал бы. Потому что памятник как таковой, впечатление от него - вещь сугубо субъективная и вкусовая.

Да даже и после интервью легче было поаплодировать самому грандиозному факту его открытия - а об остальном забыть. Вернее, заставить себя забыть.

Но это значило бы - предать СВОЕГО Черенкова.

Не тех или иных деталей в памятнике я не смог вынести, все-таки решившись об этом написать. А равнодушия художника к человеку, который влюбил меня в футбол.

Нет, никто не требовал полюбить футбол 41-летнего (то есть по возрасту имевшего все шансы видеть Федора в игре и по крайней мере слышать о нем) скульптора. Это невозможно ни за какой гонорар. Но то, что у творческого человека даже не возникло желания побольше узнать о своем герое, увлечься им, влюбиться в него хоть на те три месяца, что продолжалась работа, - выше моего понимания. На мой вкус, каждая, даже самая крохотная тема, которой занимается творец, должна на это время становиться для него главной в мире.

Не говоря уже о целой планете, какой был Федя.

Рукавишников же просто механически выполнял заказ. Заказ на Черенкова.