Газета Спорт-Экспресс № 179 (4158) от 8 августа 2006 года, интернет-версия - Полоса 9, Материал 1

В 1995 году ушли из жизни великий хоккейный тренер Анатолий Тарасов и двукратный олимпийский чемпион по фигурному катанию Сергей Гриньков.

ГОРЬКИЙ ГОД

Елена ВАЙЦЕХОВСКАЯ

19 августа 1995 года на чемпионат Европы по водным видам спорта в Вену должен был приехать Геннадий Турецкий - тренер двукратного на тот момент олимпийского чемпиона и рекордсмена мира Александра Попова.

19 августа я направлялась в венский "Штадионбад", захватив из квартиры родителей секундомер. Российская команда еще не прилетела в Австрию, Попов же предпочел перебраться из Австралии в Европу заблаговременно, чтобы избежать сложностей акклиматизации, и тренировался в одиночку И с нетерпением ждал собственного наставника Турецкого. Согласно контракту, который был заключен у того с Австралийской федерацией плавания, российский тренер почти не имел возможности сопровождать Попова на соревнования, и тот постоянно чувствовал себя брошенным. Турецкий прекрасно понимал это и в Вену обещал вырваться во что бы то ни стало.

А секундомер был нужен Попову для того, чтобы с моей помощью хронометрировать тренировочные серии. Другими словами, у меня появился великолепный шанс почувствовать себя в тренерской шкуре.

В бассейн я немного опоздала - пловец уже был в воде. Увидев меня, с каким-то странным выражением лица выбрался на бортик и вместо приветствия произнес:

- Сигарета есть?

- Что случилось? - не поняла я.

- Турецкий в тюрьме. На Гавайях.

- А при чем здесь сигарета? Ты разве куришь?

- Нет.

И как-то по-детски Попов вдруг добавил:

- Я совершенно не знаю, что делать. Как выступать. Что будет дальше. Не понимаю, что происходит. И подумал, что в этой ситуации мне остается только закурить...

- А ну-ка полезай в воду, - рявкнула я. - Зря, что ли, пришлось в поисках секундомера всю квартиру переворачивать?

Когда наш совместный шок улегся, Попов уже спокойно сказал:

- Я правда не знаю, как сейчас себя вести. Особенно - с журналистами. Ведь спрашивать-то наверняка будут?

- Будут, - ответила я. И, ничуть в тот момент не заботясь о журналистской солидарности (слишком сильная боль стояла в глазах Попова), добавила: - Пресс-конференций не бойся. Что говорить - придумаем. Самые сволочные вопросы задают после. На них не отвечай.

Следом с не меньшим цинизмом по отношению к журналистской профессии я прочитала Попову пространную лекцию на тему: "Как использовать прессу в личных целях и извлечь из этого максимальную выгоду".

В последующие одиннадцать лет мне неоднократно приходилось делиться подобной информацией с многими другими спортсменами и тренерами. Но именно тогда, в 1995-м, я впервые оказалась, что называется, между молотом и наковальней. Набирала журналистский опыт, а в глубине души понимала, что продолжаю по-прежнему относить себя к противоположному лагерю. Тому, где появление репортера чаще вызывает раздражение, нежели симпатию. Поэтому даже в весьма оскорбительных для себя, как для журналиста, ситуациях не могла обижаться на своих героев. Ведь как ни крути, их работа - более тяжелая, нервная, чреватая непредсказуемыми проявлениями в адрес собеседника. А журналистика - сфера обслуги. Это не уставал вдалбливать в мое сознание еще отец, когда понял, что я приняла окончательное решение относительно будущей профессии. А он был выдающимся, великим тренером.

Наверное, если бы я работала в любой другой газете, которую не считала бы "своей" и в которой совершенно не требовалось бы ежедневно во время соревнований передавать подробнейшие отчеты и интервью, никакого внутреннего дискомфорта не было бы в помине. Пяток дежурных вопросов-ответов всегда можно позаимствовать у коллег на пресс-конференции (многие мои коллеги до сих пор поступают именно так), равно как и научиться выбрасывать весь этот спорт и спортсменов из головы с последним награждением на том или ином турнире.

У меня же это категорически не получалось. Потому что в сознании, которое диктовало необходимость напичкать газету самым свежим, сенсационным, а главное - эксклюзивным материалом, "свои" были и по ту и по другую сторону. И это постоянно провоцировало внутренний личностный конфликт.

Тот же самый 1995 год. Франция. Международный плавательный турнир Маrе Nostrum. Денис Панкратов впервые в жизни бьет мировой рекорд. Мечусь между французским телевидением (до этого даже не подозревала, насколько прилично могу изъясняться на их языке - по-английски-то в этой задрипанной деревне никто не понимает!), шлепаю с Панкратовым вместо доктора, которого нет, на допинг-контроль, а вечером, вернувшись в гостиницу писать отчет, попадаю прямо в объятия панкратовского тренера Виктора Авдиенко.

- Наконец-то! Бери стакан! Сейчас обмывать будем!

- Витя, мне репортаж писать.

- Кому нужен твой репортаж? Мой спортсмен - рекордсмен мира! Ты понимаешь или нет? Ре-корд-смен ми-pa!!! Получается, не уважаешь меня, что ли?

Кончилось все печально. Руганью, моими слезами и бессонной ночью, в течение которой, сидя за клавиатурой, я периодически срывалась в истерику - от усталости и обиды.

Утром кто-то из тренеров заметил, что меня нет на завтраке. Нагромоздив на поднос всевозможной снеди, отправили Панкратова доставить ее прямо в мой номер. Перешагнув порог, он замер:

- А что это у вас с лицом? Оно какое-то... опрокинутое.

- Так не ложилась еще.

- Надо же... А я все думал: каким же образом каждый день в газете ваши статьи появляются? Вроде целый день вы на трибуне загораете. Работа-то, получается, не сахар...

На недавнем чемпионате Европы в Будапеште, где Панкратов (уже несколько лет как коллега) спешно связывался с Москвой для прямого эфира по поводу того, что Дмитрий Саутин в десятый по счету раз стал чемпионом континента, он бросил мне на ходу: "Выручай. Саутин нужен мне перед камерой немедленно после награждения!"

Вцепившись в Саутина мертвой хваткой и расшвыривая по ходу венгерских волонтеров, я притащила спортсмена в телевизионный панкратовский закуток под нескрываемый восторг российского оператора: "Успели!" Денис лишь усмехнулся: "Ну так я же заранее знал, кого просить о помощи".

Там же в Будапеште я как-то спросила Панкратова, как он реагирует, когда кто-то из спортсменов отказывается разговаривать.

- Сначала переживал, что профессионально несостоятелен, не могу выполнить свою работу - пожал плечами он. - А потом понял, что мне это только на руку. Я ведь могу рассказать о каждом гораздо больше и интереснее, чем он сам. Если потом кто-то бывает недоволен репортажем, это не мои проблемы.

Насколько на самом деле неблагодарен бывает труд журналиста, можно понять, наверное, лишь оказавшись в его шкуре. В архиве любого издания наверняка найдутся пронизанные возмущением автора материалы под условным названием "Как я не взял интервью, которое должно было стоять на этой газетной полосе". Жанр, который лично мне ненавистен. Потому что работа, которой я занимаюсь в "Спорт-Экспрессе" вот уже 15 лет, неоднократно утверждала меня в мысли, что читателю совершенно неинтересно, по каким именно причинам журналист не смог написать или передать материал в газету.

Парадокс, но огромное количество спортсменов и тренеров до сих пор не понимает элементарной вещи: если ты отказываешь журналисту в общении, это вовсе не снимает с последнего необходимости писать. Тем более когда речь идет о ежедневной газете. Просто в этом случае он напишет о тебе сам. Пользуясь не всегда проверенной информацией, чужими высказываниями (а то и сплетнями завистников) - в общем, всем тем, что попадется под руку и на слух в процессе работы. Руки-то развязаны.

В этом отношении для меня навсегда останется образцом отношение к прессе выдающегося тренера Тамары Москвиной, которая однажды сказала: "Как бы ни приятно в тех или иных ситуациях мне было общаться с журналистами, лучше я расскажу о себе сама, чем на следующий день прочитаю в газете, что обо мне рассказывают другие".

1995-й стал для меня, пожалуй, тем самым годом, когда работа в газете заставила окончательно расставить многие акценты. Да, я по-прежнему готова до последнего стоять на стороне тех, о ком пишу но не позволю (в первую очередь - себе) относиться к собственной профессии с неуважением.

То был очень горький год. 23 июня не стало великого хоккейного тренера Анатолия Тарасова. Помимо всего прочего с этим человеком был знаком мой отец, его знала я, была вхожа в тарасовский дом. С Ниной Григорьевной Тарасовой, ее дочерьми Галиной и Татьяной мы проплакали тогда несколько часов, и я совершенно не представляла, как - в этот пик человеческого горя - скажу им, что мне нужны фотографии для газеты. Нужны сейчас, потому что завтра материал должен быть в газете. Татьяна словно почувствовала это. Молча достала какую-то папку выбрала снимок, на котором совершенно счастливый Анатолий Владимирович в какой-то смешной шапочке с помпоном был запечатлен на одной из тренировок: "Возьми. Я хочу чтобы отца запомнили именно таким!"

Копия той фотографии до сих пор висит у меня дома.

Несколько месяцев спустя, 20 ноября, в американском Лейк-Плэсиде прямо на льду умер еще один близкий мне человек. Двукратный олимпийский чемпион в парном катании Сергей Гриньков. С ним и с Катей Гордеевой мы несколько лет выступали за один клуб - ЦСКА. Я с удовольствием писала о них, став журналистом. Переживала и поддерживала в олимпийском Лиллехаммере в 1994-м. А тут, за день до похорон, стоя в прихожей московской квартирки, в оцепенении слушала, как кричит за тонкой стенкой Наташа, сестра Сергея: "Кто ее пустил сюда? Пусть убирается вон! Этим журналистам только и нужно, что сплясать на чужой могиле!"

Господи, как же отчаянно в тот момент я ненавидела собственную профессию!

"Кому все это нужно?" Я до сих пор периодически задаю себе этот вопрос, когда приходится приносить в жертву работе время, отнятое у собственных детей, у родных, которые не становятся моложе, у друзей, у самой себя. Каждый раз при этом вспоминаю фразу сказанную нашим главным редактором Владимиром Кучмием 15 лет назад и ставшую лозунгом "Спорт-Экспресса": "О большом спорте написано гораздо меньше, чем он того заслуживает".

В этом я полностью с ним согласна. Во всяком случае, для меня до сих пор главным остаются не очки и секунды, а люди. С их бедами, проблемами, переживаниями, радостями. И не важно при этом, свои они или чужие - иностранные.

Я была искренне тронута в Будапеште, когда во время чемпионата Европы ко мне подошел отец трехкратного олимпийского чемпиона Питера ван ден Хугенбанда - Кеес Хугенбанд, футбольный врач голландского ПСВ, с которым мы познакомились лет семь назад, когда "Летучий голландец" только начинал плавать на серьезном уровне.

- Ты знаешь, - сказал он, - Питеру было очень сложно выступать. За две недели до начала чемпионата он потерял ребенка. Минуш, его жена, была на шестом месяце беременности...

Когда я сказала, что слышала об этом, но не рискнула писать, понимая, насколько деликатна тема, Кеес ответил:

- Напиши. У сына ведь немало болельщиков в вашей стране. Они имеют право знать о его жизни. Мне бы хотелось, чтобы Питера воспринимали не как машину, штампующую победы и рекорды, а прежде всего как самого обычного человека, который так же страдает, любит, чувствует, как любой другой.

Помолчав, Кеес улыбнулся:

- Что уж тут поделаешь, если его профессия настолько публична?

В воскресенье заслал последний материал Вайцеховской из Будапешта, а завтра, знаю, она заглянет ко мне и, как всегда, спросит: "Начальник, можно?" И всучит блок "Мальборо". А я при этом, как всегда, вспомню ее первую взятку - в 1989 году.

Вайцеховская вошла тогда в мой совспортовский кабинет в роскошной шубе и в маске решительного человека, достала из пакета копченый палтус: "Из Баренцева моря". Она только что приехала из Мурманска, где служил муж, и пришла в редакцию искать работу. "Взятка?" - кивнул я на палтус. "Да, чтобы научили меня писать". Я не знал, что ей предложить и скорее из вежливости сказал:

- А вы напишите правду о спорте. Как это тяжело, как мучительно...

- Но ведь спорт - это радость, - искренне возразила она.

- Да, это все знают. А вы напишите о том, чего не знают. О том, что сами пережили.

Через неделю она принесла корявую статью, от которой исходила страшная энергия. Статья называлась "Смейся со всеми, плачь в одиночку", и написать ее мог только человек, который все это пережил сам.

Вот она говорит о том, как тяжело ей порой быть журналистом и спортсменом одновременно. Но в этом и есть ее сила. Она пишет о людях спорта изнутри, выстраданно, без фальши - и ее заметкам сразу веришь. Натура шальная, кочевая, она восторгается своими героями, с упоением мотается за ними по свету - за 15 лет, кажется, и недели не усидела на месте. У нее трое взрослых детей, но она сама искрится изнутри, и в нее, знаю, влюблена мужская часть редакции.

Шальных у нас, впрочем, много. По большей части именно среди женщин. Барменша Таня Дорогутина в свободное от разлива "Блэк лейбела" время моталась с дочкой Дашей по экстримовским турнирам, снимала там "мыльницей" и втихую отдавала фото на экспертизу Солнцеву, шефу отдела иллюстрации. Четыре года назад тот затребовал Дорогутину в свой отдел в качестве фоторедактора, а на днях положил в мою папку на подпись бумагу о переводе ее в фотокоры. Курьер Катя Маркелова пришла сама и сказала, что хочет быть стенографисткой. Она сноха нашего уважаемого водителя Володи Маркелова, и потому я сжалился над ней. Но предложил: если такая шустрая, то сразу и возглавляй стенографическое бюро. Теперь за нее стоят горой и мэтры-стенографистки, и журналисты. У нас два диспетчера - Ольга и Мария Тонких, мать и дочь. Два ретушера-художника - Наталья Косимцева и Ольга Светлая, тоже мать и дочь. Двое Борисовых - технический гений Игорь и дизайнер-график Светлана, брат и сестра. Муж моей секретарши Лены Беловой работает у нас же водителем.

Кстати, неподражаемая Маргарита Веннберг, наш директор по связям с общественностью в Западной Европе и Америке - сестра Ивана Рубина, генерального директора. Мой сын Андрей Кучмий работает в "СЭ" уже 11 лет, но не журналистом, как я мечтал (а хорошо ведь писал!), а в отделе рекламы.

В апреле 2000 года вдруг исчезла из приемной тогдашняя моя секретарша - Оксана. Я в редакции узнаю обо всем последним. Так и тогда узнал, что у нее полгода роман с Лешей Матвеевым, что они уже втайне обручились, что Оксана беременна. "Уволить!" - была первая мысль. Не уволил, конечно, а потом с удовольствием поздравил сбежавшую секретаршу и скрытного репортера с рождением сына Артема.

А первым развел семейственность в редакции Гескин. То ходил вечно небритый, полуголодный, в потертых джинсах, а то, смотрю, в его кабинет стала заглядывать Юля Русс, шеф нашего турагентства. Захожу как-то - кормит его рыбкой из рук, а у того подбородок выбрит, чистая рубашка, брюки стрелочкой. Когда же они познакомились? Ну да, как я мог забыть! В июне 1995-го, когда мы поехали на родную "помойку" отмечать наш 1000-й номер. Тогда Гескин под конец вечера и увел турагентшу. В общем, они поженились, у них растет замечательный сын Андрей - Гескин с гордостью приводит его в редакцию, а я дарю ему футбольные мячи.

Следом в 2000 году женился тихий, застенчивый Женя Федяков. И на ком? На репортере своего же отдела информации Лене Ренжиной. Теперь у них в семье двое детей, и Федяков как-то сразу повзрослел, остепенился, а первые месяцы после свадьбы ходил тенью, ошибки в заметках делал. И Ренжина расцвела: дзюдоисты в восторге от ее заметок, засыпали меня благодарственными письмами. И Кружков не где-нибудь, а на редакционном сабантуе встретил свою подружку Анюту и женился на ней...

А женщины у нас действительно шальные. И интересные. Когда-то девочкой-секретаршей Оля Линде втихую собирала мои велосипедные заметки, а теперь критикует Шумахера, создает каждый день половину наших "Ку-ку", знает все виды спорта, разводит собак в собственном питомнике - за консультациями к ней очереди выстраиваются. Лена Рерих, известная в прошлом гандболистка, ездит в Непал с альпинистами, в Рио-де-Жанейро с экстремальщиками, в Будапешт с летчиками-гонщиками, а сейчас собирается в Монте-Карло с аквабайкерами, передает захватывающие репортажи. Лина Холина, хрупкая и ранимая, мотается по автогонкам - от этапа "Формулы-1" в Бразилии до финиша ралли-рейда в Дакаре. Оля Егоренкова, шеф корректуры, гоняет Физикеллой на своей "пятерке", вечно бьет ее, а на ковер вызову - делает невинные глаза: "Это где это вы нашли ошибку?" Света Железникова, дизайнер с тонким вкусом, пять лет одна рисовала наш почти 150-страничный "СЭ" Журнал", виртуозная Галя Новикова одна же корректировала его - да кто еще такое выдержит! Дина Юрьева, юная поэтесса из Оренбурга, писала у нас поэтические заметки о Кержакове, Долматове, Гамуле, Петржеле, а тут вышла замуж за нашего бывшего сотрудника Нисенбойма, неловко упала в метро, повредила позвоночник и со слезами расставалась с редакцией на время лечения.

...Как-то похвалил на планерке Рабинера, выписал ему премию. В тот же вечер в редакционном баре он с восторгом рассказывал дружкам-коллегам: "Знаете, кто меня сегодня отметил?! Сама Вайцеховская подошла и пожала руку".

Что ж, шерше ля фам!