Газета Спорт-Экспресс № 55 (3433) от 13 марта 2004 года, интернет-версия - Полоса 8, Материал 4

БОЛЕЛЬЩИК

Великий динамовский тренер Якушин почему-то всегда морщился при слове "болельщик". Ему казалось правильнее, чтобы говорили "любитель футбола", может быть - "ценитель". О слове "специалист" Якушин в этом ряду и не вспоминал - вероятно, предполагая (не без резона), что, кроме самих футболистов и, разумеется, тренеров, никто в игре ничего по-настоящему не понимает.

При этом его ровесник и оппонент Маслов, тоже великий тренер, вслух заявлял, что и специалисты иногда ни черта не понимают и что специалистом на самом-то деле может быть и человек со стороны - добросовестный журналист, например. Или тонко чувствующий игру зритель...

Мне-то как раз, при всем моем особом уважении к Михаилу Иосифовичу Якушину, слово "болельщик" казалось бы очень точным - но при одном условии: если бы вправду доставало (в смысле хватало) людей, способных разделить чужую боль или по крайней мере посочувствовать ей. Однако все мы видим, что чисто физической боли в футболе прибавляется не по дням, а по минутам игры (визиты к доктору Пфайфферу в Германию становятся такой же обыденностью, как поездка на дачной электричке). И, главное, боль эта на трибунах не милосердное сочувствие вызывает, а только желание причинить аналогичную боль приверженцу соперничающей команды.

Только не надо меня упрекать в идеализации прошлого или в ностальгии по былым дням. Футбол никогда не был игрой вегетарианской. Иначе как получилось бы, что в одном матче один киевский защитник разом "сломал", как тогда выражались, и Федотова, и Боброва (причем Федотова - навсегда). Шел сорок шестой год. Снова начиналась полоса репрессий, безвинных людей сажали сотнями тысяч, ломали хребет (интеллектуальный - уж точно) нации, а вот такое преступление против национального достояния прошло незамеченным.

Что же, истоки сегодняшней жестокости надо искать в самом футболе? Нет, конечно. Бокс - в любом случае - суровее. Но что-то не слышим мы сообщений, чтобы регулярно и, главное, бессмысленно, с дебильной обреченностью, дрались после соревнований(или тем более в их преддверии) любители бокса. То есть ту необъяснимую жестокость, что превращает не вегетарианский, повторяю, но все же зрелищно элитарный, кто понимает (а понимают это, поверьте, многие или очень многие), жанр в сугубо гладиаторское действо, давайте уж искать в себе самих.

Безобразничают наши дети и внуки - и мы не можем не быть в ответе за них и целиком перепоручить их воспитание или перевоспитание ОМОНу. Даже в тех случаях, когда искренне начинает казаться, что заслуживают они дубинок или водометов.

А начиналось-то трогательно - и, самое главное, весьма многообещающе. Я вообще написал бы, дай Бог способности, историю российского футбола, как историю Болельщика. Играли вроде бы друг для друга - то есть футболисты для футболистов, сведущие для сведущих. Потом возле площадок появились дамы - и понеслось. Оценивать удар, пас или финт стал и тот, кто в собственной неуклюжести и шагал-то по дачной дорожке вроде медведя из цирка. Но вот надо же: без подобных недотеп и само зрелище матча оказывалось неполным.

Без контраста возможного и желаемого никакое истинное зрелище не складывается - и пришлось скамейки вокруг поля сколачивать, ряд за рядом, что и образовало трибуны. А затем и трибуны преобразовывались в социальные этажи. Северная трибуна - для одних, Восточная - для других. И не только же в цене на билет заключалась проблема. По старым деньгам "Восток" стоил на стадионе "Динамо" пять рублей, а "Север" - пятнадцать. Но ведь билеты на Северную трибуну еще и распределялись между особой публикой!

Впервые на супербольшой футбол - на открытие сезона 2-го мая - я попал второклассником с отцовским приятелем, служившим в главной тогда газете "Правда". Но все равно сидели мы на Южной - второй по значению - трибуне. Зато с Восточной можно было голубей запускать, на что по строгости советского ритуала ни один генерал или народный артист из завсегдатаев "Севера" не решился бы никогда в жизни. Раскованность в те времена очень и очень дорогого стоила, если и вовсе не была бесценной.

Конечно, велик (а уж со временем тем более) соблазн сочинить такую историю Болельщика, где можно было бы мемуарно щегольнуть самыми громкими из имен, кого я на "Севере" когда-то видел, с кем, может быть, и словцом перекинулся. Однако к старости понимаешь, что необходимая, как и в самом футболе, звезда (только звезда-болельщик) - совсем необязательно должна быть генералом, академиком или народным артистом. Но читающую публику занимают именно они, генералы и артисты, - тем более что знаменитости (от Шостаковича до Любови Орловой, от Майи Плисецкой до эстрадных наших идолов прошлых лет) не миновали футбольной болезни. И вряд ли увлеку я судьбами фигур без интригующих имен.

Поэтому от такой идеи откажемся - или отложим до появления авторов, которые будут способны построить интригу, на знаковые фамилии не опираясь. А я вполне ограничился бы сериалом, где - в своего рода "Саге об офсайдах" (шутка из репертуара Мироновой и Менакера) - за "Спартак" сначала болел профессор в пенсне, лично знакомый со Старостиным, а спустя многие десятилетия - правнук с петушиным гребнем на обритой голове и тяжелым предметом в отроческой длани.

В старых советских кинокомедиях футбольного болельщика, как правило, изображал комик, а вот сейчас его впору играть Шварценеггеру. Хорошо ли это, детки?

Александр НИЛИН