Газета Спорт-Экспресс № 123 (3210) от 7 июня 2003 года, интернет-версия - Полоса 8, Материал 4

ФИЛАТОВ

Обычно в моих заметках речь идет о спортсменах и тренерах. Но сегодня сойду с проторенной дороги - хочу вспомнить и поразмышлять о Льве Ивановиче Филатове. Болельщики, кто постарше, должны его хорошо помнить - в течение многих лет он был главным редактором еженедельника "Футбол".

Состязательность в отношениях между пишущими о спорте и теми, кто вещает о нем, используя неограниченные возможности электронной прессы (у комментаторов тут заведомая фора - ведь, ко всему прочему, они регулярно появляются на экране, на что газеты могут ответить лишь паспортного формата снимками своих корреспондентов), завязалась не вчера, а гораздо раньше. Правда, в советские времена всегда настаивали на бюрократическом равновесии. Но к спортивной журналистике это никак, пожалуй, не относилось. В ней трудились весьма одаренные люди, которые при всех запретах и ограничениях нередко выражали себя с оригинальностью, недоступной коллегам, специализировавшимся на темах вроде бы попрестижнее и посерьезнее.

Не знаю, чьей инициативой было кратковременное расширение телевизионно-комментаторского круга за счет привлечения в него газетчиков Филатова и Галинского. Но не может быть сомнений, что разрешить и лексику, и другой, чем у Николая Николаевича Озерова, строй мыслей могли только сверху. Снизу вряд ли рискнули бы поручить комментарий для миллионов самым культурным и эрудированным людям спортивной журналистики.

Галинский был создан для телевидения - говорил он лучше, чем писал. Филатов - наоборот. Задержались, однако, на телевидении ненадолго и тот и другой. На тех же верхах эксперимент посчитали, скорее всего, удавшимся, но ненужным. Озеров лучше понимал, как надо рассказывать про футбол для народа.

Я позволил себе эту неприлично долгую преамбулу для того, чтобы констатировать: даже ограничившись одним пером, оставшись газетчиком, Филатов все равно не потерял ни грана влияния на события в футболе. Намеренно избегаю в этом случае слова "популярность". Тиражи "Футбола" и "Советского спорта" (где работал Лев Иванович прежде, чем сменить Мартына Мержанова в еженедельнике на посту главного редактора) составляли по нескольку миллионов, и доля популярности выпадала всем, кто публиковался там часто. Но в те времена - для жизни трудновыносимые, но для футбола, вероятно, не самые плохие - популярность не могла быть самодостаточной и ни в какое сравнение с влиянием не шла.

Так вот Льву Ивановичу для влияния хватало своего "Футбола". Правда, он, как никто другой (кроме разве что Станислава Токарева и Виктора Васильева), часто публиковался в "Юности" лучших ее лет рядом с лучшими из молодых писателей и поэтов, дежурно относимых критикой к "шестидесятникам". Но догадываюсь, что этим публикациям он придавал значение как бы и не большее, чем своему положению лидера футбольной журналистики.

До войны Филатов учился в ИФЛИ - опять же тех знаменитых лет, когда в институте философии, литературы и истории учились молодые люди, выросшие затем в писателей, которых узнала вся страна. Твардовский, например. И Лев Иванович, несомненно, мечтал стать писателем. После фронта он служил года три в "Комсомольской правде" и написал роман. Я, как и все, кого знал из близких Филатову людей (кроме, может быть, Николая Александровича Тарасова), не читал этого произведения и не берусь судить, отчего не сложилась его издательская судьба. Но почему-то не думаю, что препятствием стала излишняя смелость автора.

Во-первых, конец сороковых не располагал к храбрости и писателей, лучше проявивших себя в дальнейшем. А во-вторых, у Льва Ивановича сложилась стойкая репутация человека отчетливо осторожного. Доходило до анекдота. Как-то во времена вполне вегетарианские - при Брежневе - я для чего-то завел с ним разговор у изнанки Северной трибуны стадиона "Динамо": захотелось уточнить место, где до пятьдесят шестого года стояла статуя Сталина. И удивился, с каким раздражением уклонился Филатов от безобидного разговора. Его однокашник Тарасов (у них, как и у всех в тогдашней редакции "Советского спорта", отношения были с непонятным мне по молодости двойным дном и близким к коварству подтекстом) объяснил мне осторожность "Левы" тем, что у него репрессировали родителей и он с юности нахлебался из-за этого.

В Филатове чувствовалась педагогическая жилка, и в редакции он привечал тех молодых людей, кто откровенно хотел у него учиться. Я не хотел - и он не любил меня, в упор не видел. Хорошими наши отношения сделались лишь незадолго до смерти Льва Ивановича. Встретились случайно у дверей издательства - и проговорили часа два обо всем. Он удивил меня теперь вдруг прорезавшейся в нем откровенностью.

Да, я не хотел у него учиться - мешала самонадеянность, свойственная мне в молодые годы, пожалуй, больше, чем сейчас. Но один урок он мне все же преподал. Я его, правда, не усвоил. Тем не менее считаю, что на судьбу мою Лев Иванович повлиял. На университетском семинаре, однажды заменяя главного редактора "Советского спорта" Новоскольцева, он за академический час дал нам, немногочисленным слушателям, картину тогдашней футбольной жизни - и я понял, что про футбол можно писать совсем не так, как про него пишут.

И тогда же он высказал свое журналистское кредо: при всех обстоятельствах оставаться с футболистами на дистанции. Не пить с ними вино, не вести бесед, которые впоследствии вынудят писать об игроке, как о приятеле или хорошем знакомом, лишат права на критику, на правду... Секрет его влияния, видимо, и заключался в пожизненном соблюдении дистанции.

Я не сумел последовать совету Льва Ивановича. Пил с футболистами вино. С кем-то и дружил, как мне казалось. И спортивного критика из меня не получилось. Поэтому кое-что и написал, но до такой книги, как "Форварды" (моя любимая из филатовских книг), не дотянулся.

Александр НИЛИН