Газета Спорт-Экспресс № 177 (2670) от 6 августа 2001 года, интернет-версия - Полоса 8, Материал 1

Продолжение. Начало - в "СЭ" от 9, 16, 23 и 30 июля 2001 года

Сегодня вы услышите еще одну диковинную историю. Связана она с первым выступлением советских конькобежцев на чемпионате мира в Финляндии в феврале 1948 года. Расскажут о событиях полувековой давности непосредственные участники - председатель Комитета физкультуры и спорта Николай Романов и конькобежцы - Константин Кудрявцев, Иван Аниканов, Евгений Гришин.

Роль автора сегодня необычайно скромна. За всем происходящим он намерен наблюдать из-за кулис. Появление его на сцене на минутку-другую не исключается: если главные исполнители сфальшивят или с эмоциями вдруг не совладает. Поначалу считаю нелишним ознакомить вас с концептуальной позицией Романова, ключевой для понимания событий, не только здесь изложенных, но и последующих.

"ЗА ИТОГИ ВЫСТУПЛЕНИЙ - ОТВЕЧАТЬ"

"Передо мной, как перед председателем Спорткомитета, всякий раз, когда речь шла об участии советских спортсменов в международных соревнованиях, вставала серьезная задача, - писал Романов в своих воспоминаниях "Трудные дороги к Олимпу" (Москва, "Физкультура и спорт", 1987). - Приняв решение участвовать в соревнованиях за рубежом, мы обязаны были обеспечить победу, иначе "свободная" буржуазная пресса будет обливать грязью не только советских спортсменов, но и весь наш народ. Так было не раз. Для получения разрешения на поездку на международные соревнования я должен был направлять на имя И.В. Сталина специальную записку, в которой давалась гарантия победы...

Нам было известно указание И.В. Сталина быстрее улучшать работу по развитию спорта, тщательно готовиться к соревнованиям и обязательно участвовать, если убеждены в победе, а за итоги выступлений - отвечать. Я считаю, что в условиях оголтелой антисоветской пропаганды по поводу даже незначительного срыва отдельных спортсменов такая постановка вопроса была правильной. Но мне это доставляло много дополнительных трудностей в работе...

Я был за риск, за участие в соревнованиях, но за риск обоснованный, когда есть полная уверенность, что при подготовке спортсменов к соревнованиям сделано все возможное. И мы шли на риск. Однако, подготавливая иной раз записку на имя И.В. Сталина, я не был уверен в победе, и в душе жила какая-то тревога...

Это было очень трудное, но и весьма интересное время! Ответственность за итоговый результат была высокой, а последствия поражения - очень суровыми. Но без преувеличения могу сказать, что эта наша требовательность, следствием которой был непрестанный поиск новых путей в тренировочной работе со сборными командами страны, помогла советскому спорту в необычно короткий срок поднять результаты в отстающих видах спорта до уровня высших международных достижений".

Не будучи уверенным в победе наших конькобежцев, Романов, следуя принципам, "удивительным" образом совпадающим с позицией вождя, намеревался докладывать ЦК партии о нецелесообразности участия конькобежцев в чемпионате мира.

ПОЗИЦИЯ КОНЬКОБЕЖЦЕВ

Спортсмены, категорически не согласные с мнением главы физкультурного комитета, свою позицию изложили в письме на имя ЦК ВКП(б), Совета Министров и лично Лаврентия Берия. Вот отрывки из него:

"Мы, ведущие мастера советского конькобежного спорта, считаем необходимым доложить о неправильной и ошибочной позиции, которую занял Всесоюзный комитет относительно участия советских конькобежцев в соревнованиях на первенство Европы и мира в текущем сезоне. Мы просим Вас реагировать должным образом на заявление тов. Романова, который 5 февраля сего года при встрече с участниками сборной команды СССР по конькам объявил нам, что мы не поедем на соревнования за границу, так как мы еще слабы и нам-де нужно вырасти на голову выше зарубежных конькобежцев...

Мы были твердо уверены, а сейчас, после проведенных в Норвегии соревнований на первенство мира и Европы, убедились, что первые места были бы за нами. Что же касается женщин, то было и остается бесспорным, что равных нашим женщинам нет ни в одной стране. Не робостью ли и близорукостью объясняется позиция руководства Всесоюзного комитета в этом вопросе?..

Поэтому с большой горечью и обидой мы встретили сообщение тов. Н.Романова о том, что ввиду якобы нашей неподготовленности поездка для участия в соревнованиях не состоится".

Письмо подписали лучшие конькобежцы страны - Константин Кудрявцев, Иван Аниканов, Павел Беляев, Николай Петров, Мария Исакова, Татьяна Карелина, государственный тренер Яков Мельников... Всего 12 человек.

ДОВОДЫ Николая РОМАНОВА

"А потом пришло это злополучное письмо, причем не только мне. Оно оказалось и у К.Е. Ворошилова, как у куратора Спорткомитета. Он не стал вызывать меня специально, но когда я в очередной раз пришел к нему по каким-то неотложным делам, Климент Ефремович достал из ящика стола несколько сколотых скрепкой листков бумаги и протянул их мне.

- Вам, Николай Николаевич, известно содержание этого письма? - спросил он меня.

Я пробежал текст глазами, который, конечно же, был мне знаком.

- Да, Климент Ефремович. Я внимательно читал, что в нем написано и хорошо помню содержание.

- И как вы расцениваете заявление наших лучших конькобежцев?

Я изложил свою точку зрения, сравнил результаты и решительно высказался против участия в первенстве мира 1948 г. нашей мужской сборной команды, добавив, что авторы письма вводят Центральный Комитет партии в заблуждение.

- Что же касается нашей женской команды, - сказал я, - то она готова к соревнованиям на мировое первенство, и наверняка одна из наших спортсменок станет в Финляндии победительницей.

Примерно за две недели до начала чемпионата мира состоялись соревнования в Норвегии, Швеции и Финляндии. Прошли состязания и в нашей стране. Их результаты показали, что мы непременно проиграем. Я доложил об этом руководству. Но мне ответили на это, что теперь поздно о чем-либо говорить, так как вопрос о поездке уже решен окончательно. Спортсмены, подписавшие письмо, хотя время еще оставалось, так и не отважились честно признаться, что нас ожидает крупное поражение. Поездка состоялась".

ДО СТАРТА

Поэт Вадим Шершеневич сказал как-то: "Воспоминания - это поединок Я и фактов". В этой части своих мемуаров Николай Романов фактам проиграл.

О женщинах. Судя по заключительной части письма и расписавшихся под ним Марии Исаковой и Татьяны Карелиной, и женской команде дорога на мировой чемпионат была заказана. Романов утверждает обратное.

Напутал он и с турнирами. Чемпионат мира у мужчин должен был состояться 28-29 февраля. За две недели до него (14-15 февраля) проводились не соревнования в скандинавских странах, как утверждал Романов, а чемпионат Европы, куда, кстати, наших не отпустили. Если же Романов имел в виду чемпионаты скандинавских стран, то прошли они в середине января.

О результатах. Цифрами, поверьте мне, можно манипулировать как угодно. Подписанты сравнивали время, показанное ими в начале года в Москве в матче четырех городов, с результатами предыдущего чемпионата мира и январских скандинавских турниров. Наши секунды оказались быстрее. Потому-то они считали, что бороться с сильнейшими конькобежцами мира можно, и небезуспешно.

Романов же сопоставлял цифры чемпионата Москвы (третья декада января) и соревнований в Горьком (начало февраля) с результатами, показанными примерно в то же время на зимней Олимпиаде в Санкт-Морице, запамятовав, что оба наших турнира проводились в оттепель и не были завершены, а в Швейцарии олимпийцы бежали на высокогорном катке, по быстрому льду и, естественно, их время было намного лучше. И победившие на Европе (исключая пятисотметровую дистанцию) бежали быстрее наших. Но с тех пор прошло полтора месяца...

В неконтактных видах спорта, где счет ведется на секунды, сантиметры, килограммы, сравнение возможно, только увлекаться им и делать далеко идущие выводы, тем более в соревнованиях на скользком льду, бессмысленно. На результат может повлиять множество факторов: качество льда, погодные условия, жребий (чем позже бежишь, тем сложнее - лед подпорчен предыдущими парами), соперник в забеге (чем сильнее, тем лучше), наконец, несчастный случай - падение или что-то еще...

Все это так, но истины ради обязан сказать об одной немаловажной детали. Выигравшим на чемпионате мира отдельные дистанции награды не полагались. В Финляндии разыгрывалась одна золотая медаль, предназначенная победителю в сумме многоборья. Лучший среди наших многоборцев, Иван Аниканов, хоть и поехал в Хельсинки, в последний момент в состав не попал. Кудрявцев был вне конкуренции на пятисотметровке, Петров считался неплохим стайером, однако в сумме четырех дистанций противостоять сильнейшим иностранцам они не могли.

Романов, предрекая поражение мужчинам, все же оказался прав. Но и спортсменов понять можно. Наверное, и они понимали, что шансов немного, но поди объясни птице в клетке, что летать опасно. Команда великовозрастная, для многих это был первый и последний шанс попасть на мировое первенство. Спортсмены, подобно горьковскому Соколу, чтобы оказаться в родной стихии и насладиться ощущением полета, готовы были погибнуть. Рожденным ползать этого не понять. Физкультурные Ужи ради собственного благополучия и спокойствия открывать клетку не желали. Будь их воля, оставили бы дома и женщин, на чем, имея в виду письмо конькобежцев, продолжаю настаивать.

Конфликт в Москве не мог не отразиться на состоянии команды. О предстартовых волнениях в Финляндии рассказывает Константин Кудрявцев (здесь и далее воспоминания конькобежцев цитируются по публикации в издании "К спорту" за январь - февраль 1995 г.): "В Хельсинки нашу делегацию возглавил ректор Государственного института физкультуры Петухов. Был у нас еще один руководитель - по политической части. Фамилию его называть не хочу. Он, я уверен, много крови нам попортил. Каждый день устраивал политические проработки. Об итогах тренировок докладывали так, словно рапортовали о государственном задании. Все это вносило нервозность в отношения, взвинченность. А когда нам прочитали телеграмму Ворошилова: следим за вашим выступлением и желаем успеха, то в команде началась чуть ли не паника. Нужно представить, каким ореолом овеяно имя маршала, чтобы понять наше волнение: "Зря мы ввязались в это дело, сами заварили кашу, которую не знаем, как расхлебаем..."

Теперь уже политические собрания назначались по нескольку раз в день, и каждый обязан был повторять, словно клятву: "Нам нужна только победа, за нами следит вся страна, и мы оправдаем ее доверие".

СТАРТ

Женщины соревновались в Турку двумя неделями раньше - в середине февраля. Наши были бесподобны: Мария Исакова - первая, Лидия Селихова - вторая, Зоя Холщевникова - третья. Еще пять советских участниц заняли места с 7-го по 11-е.

Их победа, видимо, настроила на благодушный лад. Во всяком случае, "Советский спорт", посвятивший мужскому чемпионату - дело невиданное! - более половины полосы, готовил читателей к победным реляциям из Хельсинки. Отсутствие в следующем номере фотографий наших конькобежцев на первой полосе явилось ответом на главный вопрос. Нашедшим (сделать это было не так-то просто) невзрачную карликовую заметку, вобравшую в себя результаты двухдневных соревнований, можно было ее и не читать.

А в это время в Москве... Слово Николаю Романову: "Даже сейчас трудно передать, как я волновался. Со стадионом в Хельсинки, где проходил чемпионат мира, мы поддерживали постоянную телефонную связь. Результаты уже после первой дистанции были малоутешительными. Только К.Кудрявцев в беге на 500 м занял 1-е место. Но он очень плохо бегал длинные дистанции, поэтому надеяться на его успех в многоборье не приходилось. После второго вида соревнований - бега на 5000 м - стало ясно, что наши конькобежцы выступили еще хуже, чем мы предполагали. На этой дистанции никто из них не вошел в число 12 сильнейших конькобежцев, которые во второй день допускались к участию в беге на 10 000 м. Таким образом, прогнозы Комитета подтвердились".

Неточность. К участию на самой длинной дистанции допускались 12 лучших по сумме трех дистанций (еще и 1500 м). Но это детали. Старт наших мужчин на мировом чемпионате оказался провальным. Еще более удручающим получился

ФИНИШ

Свидетельствует Н.Романов: "Через несколько дней вопрос о провале мужской команды на первенстве мира по конькобежному спорту был вынесен на обсуждение Политбюро ЦК ВКП(б). Кроме меня, вызвали еще 3 человека из состава делегации, выезжавшей на первенство мира. Обдумывая свое выступление на Политбюро, я решил, что оправдываться не буду. Докладывал я в течение 10-15 минут и, как мне теперь кажется, держался спокойно, без видимого волнения. И.В. Сталин, прохаживаясь по кабинету, три или четыре раза подходил ко мне почти вплотную и, вынув трубку изо рта, пристально смотрел прямо в глаза. Я и раньше слышал, что у Сталина есть такая привычка, и продолжал свое выступление, по-прежнему стараясь держаться спокойно. В заключение я сказал, что был убежден в неизбежном проигрыше наших конькобежцев и обязан был написать записку в Политбюро. Этого мною сделано не было - принимаю вину на себя.

После того как я закончил говорить, Сталин тут же обратился к Ворошилову с вопросом:

- Что вы можете сказать?

- Товарищ Сталин, - стал объяснять Ворошилов, - в том, что наша команда участвовала в первенстве мира, большая доля моей вины. Романов мне докладывал, что у него есть серьезные возражения против поездки и был против участия в соревнованиях, где нас ждал заведомый проигрыш.

Услышав такое признание, Сталин пришел в негодование и с раздражением дважды переспросил Ворошилова:

- Так почему же вы не поддержали Романова? Почему допустили провал?

Он в столь резкой форме раскритиковал Ворошилова, что я не считаю уместным приводить здесь его слова. Заканчивая обсуждение, Сталин сказал примерно так:

- На Западе стараются поймать нас на любых промахах, для того чтобы потом раздуть их, поднять в печати шумиху и дискредитировать Советское государство. Товарищ Романов - молодой работник, и он на этом попался. Надо укрепить Комитет.

Через несколько дней Совет Министров принял постановление о моем освобождении от обязанностей председателя Всесоюзного комитета по делам физкультуры и спорта".

О своих ощущениях перед вызовом в Кремль и на заседании Политбюро вспоминал Иван Аниканов: "После звонка из комитета я побрился, помылся, переоделся. Думал: брать ли с собой чемоданчик с вещами? Какие тогда были годы? Никто ведь не знал, что с ним будет завтра. Может быть, из Кремля домой не вернешься... Посоветоваться не с кем: жена была на даче с маленькими детьми... Подумав, я все же вещички не взял...

В приемной Кремля, куда нас провели, много раз проверяя документы, было много людей. Все сидели молча. Никто не говорил, а объяснялись лишь жестами и условными знаками. Сидели мы часа полтора... Вспомнил, конечно, и жену свою... Увижу ли ее? Когда?.. Эта мысль ворочалась в голове после того, как из кабинета вышла группа товарищей. Все они шаркали ногами, головы повесили, ни на кого не смотрели... Я узнал одного из руководителей министерства пищевой промышленности... Очевидно, им там крепко досталось. Мой знакомый подошел к столу и попробовал налить воду из графина. Руки тряслись, вода плескалась... У меня мелькнула мысль: помочь человеку, но в это время Поскребышев (личный секретарь Сталина. - Прим. А.В.) пригласил нас в другую комнату. Из нее мы прошли в третью. Мы вступили в кабинет, знакомый нам по документальным фильмам и журналам "Новости дня". У меня померкло в глазах: я увидел Сталина... Не помню, как усаживался за длинный стол возле стены. Боялся поднять глаза от стола. Мне не верилось, что все это происходит на самом деле. Сон - да и только...

Пока длилось молчание, искоса поглядывал на сидящих за нашим столом: Молотов, Ворошилов, Маленков, Берия, кажется, Суслов... Лица у всех напряженные, даже какие-то недобрые, злые... Наверное, устали после проработки пищевиков, а тут еще мы, конькобежцы, настроение правительству испортили. В первый раз за всю историю на Политбюро ЦК партии обсуждался спортивный вопрос (Аниканов не знал, что не в первый. - Прим.А.В.). И сам Сталин среди всех важных дел и нам, конькобежцам, внимание уделил..."

С этого места воспоминания Аниканова передаются в изложении редактора "К спорту" Анатолия Юсина:

" - Что произошло на чемпионате? - спросил Сталин. - И почему все так получилось?

Председатель спорткомитета Н.Романов коротко изложил предысторию чемпионата.

Романов стоял под перекрестными взглядами членов Политбюро и ждал вопросов. Сталин прошел за его спиной, и Николаю Николаевичу стало страшновато: он ведь стоял спиной к "вождю народов". Но и повернуться было неудобно: это могли посчитать дерзостью. И сесть было нельзя...

Сталин вернулся к своему месту во главе стола, но не сел, а только трубкой постучал по спинке стула. Он пристально и пронизывающе посмотрел на Романова. Словно лучом рентгена пронзил. Усталым движением левой руки сделал жест, который можно было понять как приглашение присесть.

- Что скажешь, Климент? - обратился Сталин к Ворошилову.

Климент Ефремович вытянулся по стойке "Смирно!"

- Во всем виноват я, - сказал он тоном обреченного. - Мне объяснили, что наши конькобежцы значительно отстают от скандинавов. Товарищ Романов мне неоднократно докладывал, давал прогнозы. Но я поверил спортсменам. Не понял, что их письмо в ЦК и Совмин - лишь всплеск эмоций и необоснованных обещаний. Конькобежцы обижались на Романова и считали, что он тормозит коньки. А товарищ Романов оказался дальновиднее, когда докладывал мне об отставании.

Во время монолога Ворошилова Сталин мягко прохаживался сзади него, а при словах "докладывал мне об отставании" резко остановился, повернулся к Ворошилову и, держа трубку в вытянутой руке, направил ее прямо в висок человеку, опустившему руки по швам. Аниканову особенно запомнился этот жест: погасшая трубка как бы приняла форму пистолета... Зловещий символ: трубка, нацеленная в левый висок. Аниканов тряхнул головой, чтобы сбросить наваждение, но оно не проходило.

- Так ты зна-а-а-а-л? - удивленно спросил Сталин, неимоверно растягивая гласные звуки.

- Да, знал! - Ворошилов повернул голову налево. - Даже за два дня до отъезда Романов приходил с докладом и просил не посылать команду.

Сталин снова пошел к своему столу. Все смотрели на него и Ворошилова, продолжающего стоять, замерев.

- Так ты зна-а-а-а-л? - Сталин снова повторил фразу с той же интонацией. Только на этот раз он стоял справа от Ворошилова, и трубка была нацелена в правый висок.

Ворошилов молчал.

Сталин дошел до конца стола, остановился рядом с Аникановым, которого подмывало вскочить и вытянуться. Покачав головой, Сталин сказал:

- Как же так получается? Тебе молодой человек докладывает, а ты внимания не обращаешь. Делаешь по-своему. Как вы не можете понять: нас ловят на ошибках. На Западе стараются дискредитировать советскую молодежь - там только и ждут наших поражений, они утверждают, что в мировой войне мы победили только потому, что у нас были надежные и крепкие союзники. А так у нас народ - не стойкий, на победу не заряженный. У него можно выиграть в футбол (намек на проигрыш ЦДКА в Чехословакии осенью 47-го. - Прим. А.В.), в борьбе на лопатки положить, как будто Поддубные у нас перевелись, теперь вот и на коньках обгоняют... Как ты такое допустил? - обратился он к Ворошилову.

Ворошилов молчал.

Сталин еще раза два прошелся по кабинету и опять недоуменно спросил у Климента Ефремовича:

- Так ты знал? - на этот раз вопрос прозвучал резко, как выстрел.

- Знал.

- Значит, мы теперь знаем, у кого поднялась рука подписать эту авантюрную поездку. Садись, - сказал Сталин и неожиданно сменил тему.

- На каких коньках бегаем?

- Купили у норвежцев, - ответил Романов.

- А почему не на отечественных?

- У нас нет лезвий. Министерство черной металлургии не дает нам хорошей стали для коньков. Приходится тратить валюту.

- Возмутительно. Возьмите под свой контроль, - Сталин посмотрел сначала на Молотова, а потом на Маленкова, - и немедленно сделайте. Стыдно, товарищи. Мы ведь войну выиграли, а коньки сделать не можем! Какие будут вопросы? - спросил Сталин у членов Политбюро.

- Как вы отбирали людей? - задал вопрос Берия. - Действительно послали самых сильных?

- Да, у нас в стране нет лучше тех, кто выступал, - ответил Романов.

- А вы подумайте... На скамейке запасных в Хельсинки никто не сидел? - загадочно и многозначительно ухмыльнулся Берия...

Кто-то, наверное, уже успел проинформировать и соответствующим образом сориентировать всесильного Берия, доложить ему о том, что представитель столь любимого им динамовского общества Павел Беляев не был заявлен в основной состав... А может быть, Берия сейчас приведет пример с Аникановым: чемпион всего Советского Союза и вдруг становится наблюдателем на первенстве мира... Николай Николаевич посмотрел на Аниканова. Иван Яковлевич понял его взгляд-заклинание: "Промолчи!"

- Все сильнейшие выступали, - твердо сказал Романов, а потом вдохнул жадно воздух, как глотает его глубоководная рыба, поднятая на поверхность, выдавил из себя. - В запасе сидели лишь те, кто приболели".

Здесь последовала уже процитированная Романовым заключительная фраза Сталина об укреплении Комитета.

В целом, исключая детали, воспоминания очевидцев схожи. О душевном состоянии Аниканова после заседания Политбюро рассказывает Евгений Гришин, многократный чемпион СССР, Олимпийских игр, чемпион Европы и рекордсмен мира:

"Меня, 17-летнего пацана, подселили в комнату Ивана Яковлевича. Я не мог понять его поведения: он три дня не брился, из комнаты не выходил, обед я ему приносил из буфета. Ни о чем я Аниканова не спрашивал. В сборной у нас шепотом поговаривали, что он был в Кремле, видел самого Сталина. Но это, мол, секрет... (С участников заседания взяли подписку о неразглашении. - Прим. А.В.) Мы считали тогда, что лучше ничего лишнего не знать - меньше спроса, если что произойдет... Аниканов днями дремал, за неделю он, кажется, ни разу и не заснул. А ночами сидел на кровати и чего-то ждал. Я просыпался: "Что с вами, Иван Яковлевич?" , а он в исподнем белье вставал, руки по швам и как бы докладывал мне: "Ты представляешь, я Сталина живого видел. Вот как тебя. Он рядом со мной стоял. Я даже запах его до сих пор ощущаю. Ведь я его больше никогда не увижу... А мы его так огорчили, так подвели. С нас спросят строго - вот увидишь..."

Какая гамма чувств! Неземное счастье - "Я Сталина живого видел... Он рядом со мной стоял..." Нечто подобное мог пережить глубоко верующий человек, представший вдруг перед Господом Богом. Отчаяние: "Я его больше никогда не увижу..." Стыд: "А мы его так огорчили, так подвели". Страх: "С нас спросят строго..."

А если бы и спросили, ни на секунду не усомнился бы вовсе не причастный к случившемуся спортсмен в справедливости возмездия. Как не сомневался в необходимости жестких указаний Сталина строго спрашивать за результат ни в чем не повинный Романов, как и тысячи расстрелянных по приказу тирана, умирая с его именем на устах... Бедные, несчастные люди. Они даже не осознавали трагизма своего положения. Жертвы оправдывали палача! Что может быть нелепее? До какой же степени оболванили народ...

Через месяц после поражения в Хельсинки в Кремль было отправлено еще одно письмо -

ЛУЧШЕМУ ДРУГУ ФИЗКУЛЬТУРНИКОВ

"Москва, 2 апреля 1948 г. Иосифу Виссарионовичу Сталину.

Дорогой товарищ Сталин!

Чувство советского патриотизма побуждает меня, старого специалиста в области спорта, рассказать Вам о всех тех печальных фактах, которые привели к тяжелому поражению советских конькобежцев на всемирном чемпионате.

Руководители Всесоюзного комитета физкультуры вместо того, чтобы мобилизовать для подготовки команды к такому ответственнейшему соревнованию все тренерские силы, всех специалистов, и старых и молодых, доверили эту труднейшую работу, от которой зависел результат выступлений наших скороходов с сильнейшими мастерами мира, людям, не имеющим достаточных знаний технического порядка, тренерам, которые проводили под видом новаторства вредный формализм, людям, занимающим ответственные посты, действующим в личных, корыстных интересах".

Далее следует подробнейший анализ состояния дел в конькобежном спорте, деятельности некомпетентных, на взгляд автора, руководителей и тренеров, которых он обвиняет в тяжком грехе: "Хотели того тренеры или не хотели, намеренно или не намеренно, но команда СССР была выведена из спортивной формы. Иначе как вредительством (подчеркнуто автором письма. - Прим. А.В.) этот факт назвать нельзя".

Не исключаю, что взяться за перо ветерана побудила обида за проигрыш на чемпионате мира и искреннее желание поправить положение дел в спорте, которому отдана большая часть жизни. В последних строках письма, однако, явно прослеживается и личная обида: "Предложения старых чемпионов не находят поддержку у руководителей Всесоюзного комитета физкультуры. Два года назад я написал председателю Всесоюзного комитета физкультуры о том, что хочу написать книгу "Скорость конькобежца". Это предложение, как и многие другие, утонули в дебрях секретариата председателя.

Я много раз задаю сам себе вопрос, почему же мне, старому специалисту, отдавшему всю свою 40-летнюю трудовую жизнь вопросам спорта и своей стране, страстно желающему умножать свои знания на пользу молодежи, нет помощи у людей, которым доверено большое и почетное дело - поднять советский спорт на первое место в мире? Вероятно потому, что у таких людей честь собственного мундира превыше родного, советского государственного дела.

Простите меня, дорогой товарищ Сталин, за мое длинное послание, но, честное слово, я не мог удержаться, чтобы не поведать о печальных фактах в области советского конькобежного спорта (такие факты наверняка найдутся и в других дисциплинах), тормозящих и усложняющих и без того нелегкую борьбу советских спортсменов за мировое первенство.

Примите мою самую горячую любовь к Вам - лучшему другу советских физкультурников.

Платон Афанасьевич Ипполитов -
заслуженный мастер спорта".

Установивший в стране суровую цензуру и сам нередко испытывал неудобства от неукоснительного ее соблюдения: из-за неусыпной бдительности цензоров далеко не все письма верных и преданных друзей к "лучшему другу" достигали адресата. Вот и письмо Ипполитова, срикошетив от секретариата вождя, а затем и Суслова, на огромной скорости промчалось по замысловатым кремлевским лабиринтам и, обессиленное, упало к ногам заведующего Управлением пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) В.Фомичева. Контора сработала оперативно. 17 апреля Фомичев отсылает записку непосредственному шефу:

"В секретариат тов. Суслова М.А. На №19752

Заслуженный мастер спорта т.Ипполитов в своем письме говорит о серьезных недостатках в работе Комитета по делам физической культуры и спорта при Совете Министров СССР по руководству конькобежным спортом. Его выводы и предложения в основном правильны. Комиссия ЦК ВКП(б) по проверке работы Комитета по делам физической культуры и спорта вскрыла все недостатки в развитии конькобежного спорта, на которые указывает т.Ипполитов.

В акте сдачи и приема дел Комитета по делам физической культуры и спорта предложения т.Ипполитова найдут свое отражение.

С т.Ипполитовым состоялась беседа по его письму".

(Письмо Ипполитова и записка Фомичева хранятся в РГАСПИ).

Какое счастье, что послание попало в Кремль после того, как генералиссимус, знавший толк в борьбе, положил на лопатки Романова. Попади письмо под горячую руку Хозяина до начала заседания, круг пострадавших мог значительно расшириться.

Предсказанная в прошлый понедельник жертва фигуры состоялась. Насколько она корректна и каковы ее последствия? Об этом в следующий раз. Партия продолжается.