«Служил на границе с Афганистаном. Как-то меня там поймали — бандиты». Персидский Дагестанец: Иран, Дагестан, хиджабы

Мухаммед Хейбати (он же Персидский Дагестанец, он же Перс) — очень заметная фигура в поп-ММА. Можно сказать, что Перс — один из тех людей, кто стоял у истоков скандальных конференций, массовых драк в рингах/клетках (он сам толпой ни на кого, кажется, не нападал — нападали на него). Это явление, поп-ММА, существует уже больше трех лет, и не угасает — как когда-то угасли рэп-баттлы. Может, потому, что граница с ММА обычными фактически отсутствует (пример: недавно на одном турнире были бои Елены Берковой и экс-бойца UFC), а у людей была и будет потребность в скандальных и даже жестоких зрелищах.

На 1 июля у Хейбати запланирован бой с Шовхалом Чурчаевым на турнире Hardcore MMA. Конфликт у них реальный — год назад Шовхал ему даже пистолетом пригрозил. Но до сих пор нет ясности, состоится этот поединок или нет. У Чурчаева перевес в 10 кг, он сам говорит, что готов провести два боя за вечер — со старшим братом Перса, Али, а затем с самим Персом. Али такой вариант устроил, и он уже прилетел в Москву. Типичные поп-ММА.

Кстати, Али — тот человек, который четыре года назад сказал Персу перебраться в Махачкалу, чтобы запустить карьеру в ММА. Его план сработал на 100 процентов. Вряд ли они тогда могли представить, сколько на Хейбати свалится хайпа. Дошло до того, что сам Али переехал Россию и начал проводить бои (до этого жил на Украине, в Германии и, само собой, в Иране).

С Персом мы встретились в Махачкале в середине июня после его тренировки. Часть про Шовхала выкладывать не будем — она уже устарела, да и не особо интересна. Другое дело — разговор об Иране, Дагестане, службе в горячей точке и, конечно же, жуткой драке с охранниками в Москве, в результате которой он оказался за решеткой.

Фото Соцсети

Как подрался с охраной Hardcore, был арестован и просидел в изоляторе 10 суток

— Момент, когда на тебя кто-то нападал и была опасная ситуация.

— Да, было.

— Вспомни.

— На турнире?

— На турнире, на конференции, на улице...

— Самое опасное — когда мы с друзьями пошли на пресс-конференцию Hardcore. Я чувствовал, что мне что-то хотят поставить. Я с друзьями был в первый раз. Если я не ошибаюсь, нас было 10-15 человек. Там я с Калмыковым поругался, подрались, а потом охранники Hardcore напали на меня, сзади меня душил охранник. Я схватил его руку, спросил: «Зачем ты меня душишь?» И я его нежданул... Он упал, и у него глаз такой черный стал. Другой охранник напал, мои друзья прибежали, мы хорошенько подрались. Вышли на улицу — там тоже разборка случилась. Я одного из них вырубил на улице, они двоих наших вырубили. И стреляли из пистолета — у них же есть, с ненастоящими пулями (показывает, что ему попали в плечо). Стреляли, чтобы мы убежали. Я шел назад, темно, а один черт из их охраны вышел и меня неожиданно ударил. Я чуть не упал! В общем, мы друг друга побили, поехали на такси домой. Утром меня забрала полиция. Пришли туда, где я живу, стучали, я вышел... Нас посадили на 10 дней.

— Я и не знал о таком. Ты кому-то рассказывал об этом?

— Нет, не рассказывал. Брат говорил, что не надо рассказывать.

— Теперь-то уже можно.

— С нами там, внутри, хорошо общались. В первый день — они меня узнали — сказали: «Иди домой». Я спросил: «А друзей моих тоже отпускаете?» Ответили: «Да». Я все подписал, подпись поставил. Мне сказали: «Все, иди домой». Я опять уточнил: «А друзья?» А они говорят: «Нет, они пока тут будут. У них завтра суд». Как я могу идти домой? Мы же все вместе были. Если я пойду домой, я — черт, получается, конченый человек. То, что вы поймали нас — мы не виноваты, у них фирма была, все было. Смотрите, что было, а потом решайте. Мне сказали: «Если хочешь — иди к начальнику в комнату, с ним говори». Я зашел, поговорил, он злился, сказал: «Ну, тогда сиди». Я же не могу пойти домой, мы все вместе. Я не хотел так вообще. В первый день забрали в суд, а судья нас вернул обратно. На второй день нас арестовали, заковали в наручники, и я почувствовал: «Наверное, меня посадят».

— Али с тобой не было?

— Нет, его не было. Али переживал сильно. Мне сказали: «Максимум — депортируют тебя, и все». На второй день с нами очень плохо общались. Нас снова отвезли в суд, потом вернули назад. Ничего не дали. Я думал: «Ошалеть, что-то серьезное будет!» Позвонил, сказал: «Наверное, год-два будем сидеть». Потому что там стреляли, били жестко... Очень плохо было там, на улице. На третий день нам дали 10 дней. Я зашел в... Как это называется? Это же не тюрьма.

— Изолятор?

— 10 дней сидел. Зашел туда, меня спросили полицейские: «Ты тут что хочешь?» Я сказал: «Ну, получилось... Надеюсь, в следующий раз не попаду». Это хороший опыт был, честно. 10 дней закончились, меня должны были отпускать ровно в 18.30. Друзей отпустили, а меня — нет. На час попозже. Я подумал: «Наверное, сверху позвонили и сказали меня оставить». Стучал в дверь, кричал: «Откройте уже!» Открыли, я пошел — друзья на машине встретили. Мы сидели в машине, я сразу сказал: «Ремень надевай, я обратно не хочу попасть! Медленно езжай, не нарушай!» Хороший опыт.

— А когда это было?

— 7-8 месяцев назад.

— Что за конференция была?

— Когда Калмыков нехорошие вещи сказал, я ему по башке дал. Перевел в партер.

— А после этого началось...

­- Да.

— Охранники, я так понимаю, жесткие там, подготовленные.

— Да, хорошо нападают (улыбается).

Пять родных братьев, жена-аварка, кто — настоящий Персидский Дагестанец

— Где сейчас твое постоянное место проживания? Дагестан, Москва?

— В последний год — Дагестан. Потому что Москва — это не мое место, я не могу там тренироваться. Там надо возле зала жить. Невозможно все время ездить, долго. Когда ты долго ездишь, не остается сил, чтобы хорошенько потренироваться. Я там тренировался раньше, но, честно, уже не мог, не нравилось. А тут ребята все хорошие, профессиональные. Все, что кушаешь, — домашнее, свежее.

— Еда в Дагестане лучше.

— Да. И тренировки лучше. Погода — тоже. Хочешь отдохнуть — есть море, есть горы.

— Мне кажется, у тебя тут высокая узнаваемость.

— Ну, я так не хожу. Например, знаю пляж, где мало людей, или с друзьями в горы хожу, где нет никого. В такие места.

— А если просто по улице идешь?

— Да у меня постоянно кепка есть, я ни на кого не смотрю, чтобы не узнавали. Я недавно пошел в «Зеленое яблоко», в супермаркет. Там напали на меня, а меня такси уже ждет. Я сказал: «Ребята, у меня такси, пожалуйста».

— Напали — в смысле сфоткаться?

— Да. Я такой человек — не могу сказать «нет». Не хочу обидеть кого-то. Час там пробыл, фоткались. Сказал потом: «Зря я пришел сюда». Хочу что-то купить, начинается: «Давай сфоткаемся!» Конечно, это приятно, но когда этого много — устаешь. Прав у меня нет, но скоро будут, я куплю машину — и будет легче.

— Почему нет прав?

— У меня есть иранские. Сейчас делаю российские.

— Какую машину будешь брать?

— «Мерседес» (улыбается).

— В Иране, кстати, я заметил, есть несколько марок иранских машин, там вообще все машины иранские...

— «Пежо» (улыбается).

— Да-да, иранские «Пежо».

— У нас свои. Не разрешают [иностранные]. А если хочешь кататься на «БМВ» или «Мерседесе» — нужно платить большие деньги. Не разрешают, это их бизнес, короче. Они свое продают... Это, конечно, нехорошо.

— Там еще есть еще такой джип, синий пикап...

— «Ниссан».

— Ну, не совсем «Ниссан» — иранский. Их там тоже много (Zamyad Z24 — рамный пикап, лицензионная копия Nissan Junior 140/141 образца 1970 года).

— Да-да (улыбается). Очень опасная машина.

— Твое прозвище Персидский Дагестанец — все еще актуально, или ты теперь просто Перс?

— Актуально. И у меня же есть мальчик. Он — настоящий персидский дагестанец. 9 месяцев. У него зубы уже вылезли, он как зверь уже, как тигр. Такой шустрый! Будет год, я его в гимнастику отдам. Я хочу, чтобы мой сыночек стал хорошим спортсменом. Если он захочет, если ему понравится — пусть будет спортсменом. Я от души этого хочу. И я знаю эту дорогу, помогу. А если не захочет, будет как мои братья — инженером или врачом — пусть. Посмотрим, что будет.

— У тебя несколько братьев?

— У меня пять братьев и одна сестра.

— Родные?

— Да.

— Ты — самый младший?

— Нет, я третий по возрасту.

— Али — самый старший?

— Али — самый старший, потом — Ахмед. У Али, кстати, сегодня день рождения — с днем рождения его. На сколько он лет старше меня? На пять. Мне 27, а ему 32. Наверное, сейчас будет 33. Он 1989 года.

— А, значит, ему будет 34.

— Или он 1990 года...

­— Нужно уточнить.

— Да. В общем, у него день рождения, поздравляю его.

— Будете как-то праздновать?

— У нас такого нет. Это уже женщины занимаются. У него жена все сделает, а мы будем торт кушать.

— У него жена из Ирана?

­- Нет, украинка.

— А, точно, он же там долго жил.

— Украинка, отец жены — русский, мать — с Украины.

­- А у тебя жена из Дагестана.

— Она — аварка.

— Как познакомились?

— Вот тут, напротив ресторана, у университета познакомились. Учились — и так...

— Учились?

­- Да, я здесь учился.

— Даже не знал.

— Конечно. А как же я тогда на русском разговариваю?

— Я думал, ты приехал спортивную карьеру строить и постепенно научился. В общем, ты учился тут.

— Да. Она училась на английском, а я — на русском.

— И как давно вы познакомились?

— Я уже два года как женился... Три года назад. Сначала просто были друзьями, потом потихоньку я делал свои дела — и все.

— Она одобряла все твои эти конференции, поп-ММА?

— Она больше переживала. А тут у нас женщина роль не играет, это мужские дела.

Фото Соцсети

Иран и иранцы: пробки, веротерпимость, безразличие друг к другу за границей

— Возвращение в Иран рассматриваешь? Именно чтобы там жить.

— Я уже не могу там жить, если честно.

— Почему?

— Не знаю. Долго не могу там. Чувствую, что тут — мой второй дом. Я уже женился тут, давно тут живу, четыре года. Я очень хочу там отдохнуть, но не жить.

— Поехать в отпуск?

— Да. Но жить — не могу. Не знаю почему. Просто не могу.

— Даже в Тегеране? Шехре-Корд все-таки маленький город.

— Хоть убей — в Тегеране не буду жить. Мой город — нормальный город, а Тегеран — нехороший город.

­- Шумный?

— Шумный, грязный. Там живет 15 или 17 миллионов человек. Как можно там жить?

— А Москва?

— Нет, в Москве погода чище, чем в Тегеране.

­- Ты про экологию?

— Да. И, хоть народа много, город большой. А в Тегеране все друг на друге, очень мало [пространства]. Не знаю, почему там так много машин покупают.

— Еще и мотороллеры, их там тоже много.

— Говорят, в Москве пробки. Но не пробки! В Тегеране если поедешь — 2-3 часа стоишь. Права получил — сразу купил машину. У нас тоже есть... А Шехре-Корд — красивый, хороший, чистый город. Горы, река. Погода — вообще, дышишь хорошо, прямо чувствуешь себя. А в Тегеране такого нет. Там больше рестораны, такие места.

— Есть мнение, что в Иране жесткая диктатура. Я там побывал, ездил по стране 10 дней. Мне не показалось, что люди там как-то ущемлены, полицейскую машину видел один раз за все время. Но я-то был 10 дней, а чтобы понять страну, надо реально там жить. Что ты скажешь по этому поводу?

— В чем плюсы, а в чем минусы?

— Давай.

— Там вообще не важно, какая у тебя религия. Тут у меня часто спрашивают, кто я по вере. А там — нет.

— Несмотря на то, что это исламская республика.

— Да. У тебя не спрашивают. Ты сам был там, ты — христианин. Они по-любому очень гостеприимные, очень любят иностранцев.

— Постоянно спрашивают, откуда ты, не ради того, чтобы что-то продать, а из любопытства.

— Да. И помогают тебе. Я сам поехал с женой, они видят, что она — иностранка. В гостинице выдают номер в 14.00, а я туда приехал в 10.00. Они сразу мне ключи дали. Сначала сказали, что в 14.00, а потом увидели, что жена — иностранка, что у нас ребенок, и сразу ключи дали. Сказали: «Иди, все нормально». И деньги не взяли. Хорошая гостиница. Вот такие моменты есть. Они смотрят, хороший ли ты человек, какой у тебя характер. Еще у нас очень образованные люди, 90 процентов учились в университете. У всех есть образование. Даже спортсмены, которые выступают за сборную Ирана — инженеры, врачи. Учатся. Для нас это очень важно, у тебя должно быть образование. Какие минусы? Переезжают в другую страну, например, в Россию — в Москве очень много иранцев — и друг друга не поддерживают. Каждый занимается своим делом. Это, конечно, нехорошо. Завидуют друг другу.

— У русских есть такое мнение, что люди с Востока как раз могут объединяться за границей и двигаться вместе.

— Нет, у всех свои дела, все закрытые, ничего никому не рассказывают. Это нехорошо. А так — люди везде есть и хорошие, и плохие. Не могу сказать, что тут хорошо, а там нехорошо, или наоборот. Я из Ирана, я жил и там, и тут. Если кто-то хочет знать, где хорошо, а где нет, то он должен поехать туда жить. Чтобы понимать, что там за жизнь, что за религия, какие люди, какие народы. А просто посмотреть в интернете и сказать: «О, там хорошо!» — так же не бывает. Скажу один момент: Америка всегда показывает нас нехорошими. Страна нехорошая, некрасиво у нас, люди такие, государство такое. А когда приезжаешь и смотришь сам — там нормально же! Раньше, когда я только собирался переезжать сюда, думал, что тут очень опасно.

— В Дагестане?

— Да. В интернете же читал. А тут если пойдешь на улице и упадешь — сто человек тебе помогут. Нет еды — дадут покушать. Тебе реально помогают. Хороший народ.

— Кстати, вот если в Москве человек упадет, ему точно не сто человек помогать будут.

— Да, это я тоже видел. Один раз было — человек лежал на земле, никто не обращал внимания. Это нехорошо.

— Кто-то думает, что это пьяный, кто-то просто чего-то боится.

­- Да. Я остался, позвонил в скорую. Не трогал его, видел, что что-то с ним не так. Не в себе. Не трогал его, я же не знаю, какой у вас закон — может, я его трону, а потом что-то будет. Просто подошел, проверил пульс, живой он или нет. Позвонил в скорую.

— И что с ним в итоге было?

— Он упал без сознания.

— Ты дождался скорой?

— Я позвонил туда. Смотрел — у него просто сил не было, чтобы встать. Видно было, наркотики или что-то принял.

— Дождался, пока его заберут?

— Да. Но не так, чтобы прямо не трогал... Это не мое дело, я ничего не умею. Просто стоял, смотрел, чтобы ему больше не было плохо. Воду ему дал.

— Какое у тебя отношение к Америке как к государству? Заметил, что в Иране жесткая антиамериканская пропаганда.

— Про вас тоже так же (смеется). Неприятно. А кому приятно? Я там не жил. Там есть город — Торонто. Там почти все иранцы. Но я там не жил, не знаю, что там.

— Поэтому и спрашиваю про государство, люди везде одинаковые.

— Государство — не знаю, у них свое, у нас — свое, они друг с другом что-то... Главное — это народ. При чем тут государство?

Как попал в лапы бандитов, когда служил на границе с Афганистаном

— На передаче «Хук вам» твой брат Али сказал, что ты воевал два года.

— Да.

— Я правильно понял, что это было в Сирии?

— Нет, в Сирии я не был, конечно.

— Почему спросил про Сирию: Иран вел там боевые действия, когда была борьба с ИГИЛ.

— Нет, я был на границе Ирана и Афганистана, меня отправили туда. И там каждый день бардак был между нами и ними. Они всегда отправляли или наркотики, или оружие. На верблюдах у них много чего было. Идет большой караван — они нас видят, мы — их — и начинается разборка, стрельба. Там очень опасно.

— Сейчас ведь тоже был конфликт.

— Постоянно наркотики, оружие... То, что нельзя, они перевозят. Очень нехорошее там место.

­- Там уже талибы были, по ту сторону?

— Не знаю, талибы или не талибы, просто бандиты.

— И каждый день какие-то заварухи?

— Там очень опасно. Меня они поймали один раз.

— Как это произошло?

— Я был там, в горах. Очень уставший, с другом. Мы спали — хотя мы же не должны спать. Прошло 2-3 часа, и нам сказали: «Эй, вставай». Мы увидели двух бандитов-афганцев.

— Ничего себе.

— Ну, решили вопрос.

— А как?

— Решили — мы вас не трогаем, вы нас — тоже. Так и разошлись.

— Адреналин, конечно, тот еще.

— Он мне оружие прямо к голове приставил. Сказал: «Вставай, сейчас я тебе так и так сделаю». Ну, мы поговорили, и все нормально, пошли по домам.

— Вот, мы живем в России и даже не представляем, что там, на границе Ирана и Афганистана. Это в Хорасане, я так понимаю?

— Да. Там много чего есть.

— Наверное, и на границе с Пакистаном тоже...

— Там Халидж Фарс, море. Как это называется...

— Персидский залив.

— Да. Вот там через море очень опасно. Через море перевозят пистолеты, автоматы. На море друг в друга стреляют. Мы же не видим ничего, это солдаты служат. Они перевозят — а ты же защищаешь. И начинается разборка. Тут по-любому тоже много что есть, просто вы не видите, не рассказывают. Кто служит в таких местах — понимает.

Просто я тогда был хулиганом. Я служил в хорошем месте. В один день я сидел в автобусе в форме, а командир — в обычной одежде. Он подошел — я-то не знал, кто он, он же не в форме — и спросил: «Как ты служишь?», а я сказал: «Как хочу, так и служу, мне пофиг на них, они ничего не делают. Я сильный, крутой, они никто». У нас же не должно быть волос, а у меня была такая шевелюра — как папаха! Сказал ему: «Смотри! А они мне ничего сделать не могут». Он ответил: «Красавчик!» А утром наш генерал говорит: «Ты чего делаешь? Сверху тебя вызвали! Иди, смотри, чего от тебя хотят». Я пришел, сел, вышел главный. Спросил: «Ты Хейбати? Отправить на границу Ирана и Афганистана!» Я удивился: «Эй, почему?» А тот человек, с которым я в автобусе встретился, вышел и сказал: «Мы же никто». Посмотрел на него, подумал: «Ах ты, черт!» И все, меня отправили.

— То есть там всех штрафников собирают?

— Да, так получилось.

Фото Соцсети

Смешные цены, хиджабы, какую одежду продают на базарах в Иране

— Еще по поводу Ирана: на мой взгляд, там самые низкие цены во всей Евразии. Например, 700 км на вполне комфортабельном автобусе — 300 рублей.

— Вот, видишь. Там отдыхать очень хорошо. Ты тратишь, а потом считаешь — вообще ничего. В России так не получится. Тут на сборы, на семью, на жену уходит нормально. А там две недели: утром, в обед, вечером — ресторан, а если не ресторан — туда-сюда гулять, тратить. А потом дома подсчитаешь — потратил 2-3 тысячи за день. Один раз с братьями и их женами собрались, человек 5-6 было. Пошли в кафе. Заказали торт, кофе на всех, апельсиновый сок, фреш — очень много чего заказали. Жену потом спросил: «Как думаешь, сколько мы потратили?» Она ответила: «Наверное, где-то 3 тысячи». А я ей говорю: «Нет! 500-700 рублей». И качество! Все свежее, хорошее. Отдыхать там хорошо. И порции у нас большие.

— В Дагестане еще нормальные порции, а в Москве...

— Да, как будто думают, что ты — птичка. Да даже птичка обидится и кушать не будет.

— Если сравнивать Махачкалу и Тегеран: не сказал бы, что в Иране все женщины покрыты...

— У нас не любят хиджабы. Где закрыто — они не любят. Где открыто — они любят (имеет в виду, что хиджабы пользуются популярностью там, где их ношение не обязательно. — Прим. «СЭ»).

— Парадокс.

— Как я знаю, 90 процентов в Иране не любят хиджабы. Ты был в Тегеране, если ходишь по улице — у девушек нет хиджабов.

— Да, у многих.

— Моя жена одевается там так же, как и здесь, в Дагестане.

— Мне кажется, в Махачкале не меньше женщин в платках.

— Там [в Иране] уже начинают одеваться так, что у девушки живот видно. Это мне неприятно.

— Уже перебор?

— Я пошел в магазин купить одежду для жены. Спросил у продавца: «Есть футболка у вас?» Она мне показала что-то, как будто трусы, маленькое. Я спросил: «Это что такое?» Она в ответ: «Футболка». Я удивился: «Чего? Вы хотите, чтобы это моя жена носила? Это уже чересчур». Я же не просил трусы, я просил футболку.

— В общем, мы сейчас стереотипы...

— Да там уже... Это просто говорят. А говорить и делать — разные вещи.

— Последнее, уже не про Иран. Что за история со схваткой с Петром Яном?

— Петр, давай поборемся, приезжай сюда! Я тебя угощу в ресторане, а потом поборемся. Он же сначала сам согласился, потом Асхабу Тамаеву сказал, что не будет. Асхаб хотел организовать. Сначала Петр сказал: «Хорошо», а потом сказал: «Нет». Если он хочет — я заряжен. Я тут борюсь с ребятами. А что такого? Схватка — это же ничего, спорт. Давай, газуем. Приезжай! Он же раньше тут тренировался. Пусть поборемся, и все.