«Положили бомбу в 131-й ЗИЛ — вывезли за город и взорвали...» Невероятные истории про русский футбол 90-х

Ушел из жизни бывший тренер «Крыльев Советов» Виктор Антихович

«Вешать на одной веревке»

Мне жаль ушедшего Виктора Антиховича — как жаль собственной юности. Жаль человека, который мог рассказать многое. Но ушел, не сказав толком ничего про тот футбол 90-х. В котором лично мне было проще. Хотя в том футболе могли и монтировкой по голове. Если что не так.

Корреспонденты время от времени дозванивались до него. Кто-то памятливый даже напрашивался на интервью — Виктор Петрович соглашался, кажется, без большого энтузиазма. О чем-то рассказывал, но о самом интересном молчал: «Не все тайны можно раскрывать, хе-хе».

Лично я откладывал и откладывал — предпочитая глядеть на Антиховича со стороны. Дожидаясь момента. Коллега Кружков, почти сосед Антиховича по юго-западу Москвы, обронил: «Какой-то он нелюдимый», — а я и поверил. Они-то, наверное, встречались в булочной. Кружкову виднее.

Все с возрастом оттаивают — наверняка разговорился бы и Виктор Петрович.

А стоило бы попробовать! Но кое-что сидело в памяти. Отношение Виктора Петровича к корреспондентам было своеобразным — работая когда-то в Самаре, порадовал умозаключением: «Всех самарских журналистов надо вешать на одной веревке». «На одной?» — участливо переспрашивали те самые самарские. «На одной!» — хмуро подтверждал Антихович.

Виктор Антихович. Фото Николай Титов

Владимир Горюнов: «...и тогда меня «заказали»

«На втором этаже базы пили, пока лужу под себя не напустят»

Мне жаль сегодня и Антиховича — сообщившего в последнем интервью, что ему вот 70, а дочке — три годика. Жаль и себя — за упущенный шанс. С кем-то ведь прокатывало — здорово общались с Арсеном Найденовым. Внезапно неплохо поговорили с Валерием Четвериком. Прорвались на базу «Ротора» к живущему отшельником Владимиру Горюнову. Просочились сквозь сложную систему условных стуков и паролей. Ах, какой это был разговор! Вот это ностальжи!

Один из самых могучих людей российского футбола 90-х походил на отставного штабс-капитана, встречающего старость в имении. Персонаж совсем тургеневский.

Угощал нас, московских гостей, самодельным квасом. Заглядывал в глаза:

— Что, колючий?

— Колючий... — кивали мы.

Водил по базе, помнящей... Ах, какие имена! Какие лица всплывали в памяти!

— Вот здесь кто только пьяным не валялся, — указал на холл второго этажа Горюнов. — Причем громкие фамилии. Самые громкие. А я в чувство приводил. У меня в сезоне-96 на поле выходили пятеро, вшитых от алкоголя. Пятеро!

— Боже, — ужаснулись мы. — Сами кодировали?

— А кто же? Я! Берешь за ухо — и туда его. Чемпионат заканчивается — тут же вырывали эту торпеду. На втором этаже базы пили, пока лужу под себя не напустят.

Я смотрел на Горюнова и думал: вот они такие и есть, люди футбола 90-х. Прошедшие через все на свете. Ко всему готовые.

Как Горюнов, выкарабкавшийся из тяжелейшей онкологии. Оставивший в футболе 50 миллионов долларов личных средств — и встречающий старость в опрятной бедности. Похоронивший убитого сына. Чем его напугать — когда отобрали все, кроме этой базы да ржавой «Волги»?

— Вы мозги мои по стенке размажьте — все равно кровью будет написано «Ротор»! — стучал вилкой по столу Горюнов. — Я как президент клуба носил темно-синий костюм с эмблемой. А вон у меня висит белый, парадный. Тоже написано — «Ротор». Жене сказал: «В нем похоронишь...»

Мы с Сашей Кружковым сидели молча. Пробрало, черт побери. А Горюнов кивнул в сторону главного здания базы:

— Начали копать котлован под фундамент. Вдруг шум-гам: «Что-то нашли, экскаваторщик сбежал...»

— Что было?

— Бомба. Прямо под ковшом. Вызвали саперов, милицию. Те говорят — надо ее чем-то облить, растворить, потом засыпать. И лет через двадцать спокойно можете копать. Загрустил я, безусловно. Тут прапорщик шепчет: «Я болельщик, за «Ротор» на все готов. Народ разъедется, увезем бомбу». Подогнал 131-й ЗИЛ, краном в песочек уложил — и где-то за городом взорвал. На месте базы были тяжелейшие бои. Видите — вон остров Людникова. Если б немцы в этом месте перешли на другой берег Волги, никакой Мамаев курган не был бы нужен. Дорога на Урал и к бакинской нефти открыта. Только около базы официально похоронено 700 человек. На деле — гораздо больше. На этом месте полегла почти вся 138-я дивизия. А поле бульдозерист ровнял — ка-а-к посыпались мины с гранатами...

— Когда-то по городу «Ротор» катался на автобусе с портретом Веретенникова на борту, — припомнили мы. — Где он сейчас?

— По городу ездит, — равнодушно ответил Горюнов. — Только портрет счистили.

Валерий Четверик. Фото Александр Вильф, —

Движение кадыком

Вот такой он — футбол 90-х. Сейчас-то попробуй отыщи крепко пьющего футболиста. А тогда — в порядке вещей.

Приглашенного в казанский «Рубин» главным тренером Игоря Волчка встречала на вокзале «Ока» со сквозной ржавчиной. За рулем был начальник команды. Ехали по городу весьма бойко — и обнаружил Игорь Семенович с ужасом, что дверь пассажира не закрывается. Придерживал рукой. Шанс вывалиться на повороте был осязаемый.

На «Оке» встретили и меня в Набережных Челнах когда-то — приехал я проведать вернувшегося ненадолго к власти в клубе Валерия Четверика. Следователи, депутаты обложили со всех сторон.

Стучу в кабинет.

— Вот! — не здороваясь, схватил со стола какую-то обляпанную печатями бумагу Четверик. — Снова прислали! Жути на меня хотят навести, да?

Возможно, принял меня за кого-то другого.

— Жути?! — переспросил еще громче Четверик.

Я растерянно кивнул. Наверное!

— А я им вот! Вот! — Четверик в секунду скомкал бумагу, засунул в рот.

Я замер, пораженный. Интересно — проглотит, нет?

Четверик, человек могучего телосложения, произвел судорожное движение кадыком — и бумага осела на дне желудка. Да-а, с такими шутки плохи.

Ну и где вам такое покажут? В Cirque du Soleil, что ли?

Братки в раздевалке

В те годы в раздевалке футбольного клуба давать установку мог не только главный тренер — но и братки. Боже упаси в эту установку не вслушаться.

Подтвердить это могут Михаил Джишкариани и Эдуард Югрин, футболисты того «КАМАЗа». Где искать Джишкариани — не знаю. А Югрин отмотал колоссальный срок — и вроде в Челнах. Должен помнить. Хотя последующие уроки жизни вполне могли подтереть в памяти все прежнее.

Был какой-то странный матч с «Уралмашем», на который Четверик отправил зачем-то и травмированных, и дисквалифицированных. То ли сыграли не так, как надо, то ли еще что — но челнинская братва взяла в раздевалке слово после Валерия Васильевича. Выражений не выбирали. Кто-то сидел, повесив голову. Возражений не высказывал.

А Югрин и Джишкариани — футболисты авторитетные, решили монолог превратить в дискуссию.

С ними разговор был короткий — выходили из раздевалки на своих, но окровавленные. Всей командой тогда на Четверика обиделись, хоть тот извинялся за «группу поддержки». Примирило время.

Случалось, что тренеры и сами могли вломить футболистам. В те годы считалось удивительным — но не за гранью. В особенных случаях можно.

Признался в таком, правда, лишь Игорь Волчок. Да и то открыл историю не из 90-х, а совсем давнюю. Рассказывал:

— Это я себе позволил в 77-м. Много вопросов вызвало поражение моего «Локомотива» в Ворошиловграде. Я себя повел просто неприлично. Бил всю команду! Честно говоря, у меня уже до игры были скверные предчувствия. В гостинице подошел к окну в шесть утра — Аверьянов куда-то бежит. Он до «Локомотива» как раз в «Заре» сезон провел. И вот начинается матч. Играем безобразно. Ко мне человек подходит: «Игорь Семеныч, ваши-то сдают...» Я догадывался, что мои балуются. До этого играли в Донецке. Приехали в гостиницу, идем к лифту — оп, Сальков здесь. Главный тренер «Шахтера». С чего бы? И точно — игра вышла мутная.

— Подождите-подождите. Самое интересное — как своих футболистов в Ворошиловграде били?

— Ногами. Начал с массажиста, который обо всем знал, но ничего мне не сказал. Потом и футболистам досталось. Больше всего я обижен на защитника Володю Ряховского. В свое время здорово ему помог, вытащил из Саратова. А он туда же. Единственное утешение, если, конечно, это слово здесь уместно, — продала вся команда.

— И Семин с Газзаевым?!

— Нет, они на этот матч не поехали. Один был дисквалифицирован, другой травмирован. После в Москве устроили собрание часа на четыре — некоторые футболисты говорили: «Игорь Семенович сошел с ума, бил нас, он с вывихом». Но ко мне очень хорошо относился министр Бещев. Это спасло от увольнения.

Павел Садырин. Фото Александр Федоров, «СЭ»

«Он до последнего надеялся, что поправится. Никогда не унывал». Последняя осень Павла Садырина

«У гроба сидел Пашенька Садырин...»

Несколько лет назад встретились для «Разговора по пятницам» с Валерием Четвериком. Тот достал из портфеля книжку Лобановского «Бесконечный матч» в кожаном переплете. Словно Библию.

— Видите эту книгу? — начал важно. — Постоянно с ней сверяюсь! Моя настольная!

У меня такая же — только потрепанная. Когда-то подписал другой Валерий Васильевич — лично Лобановский. Я, помню, перед ним покаялся:

— Вы уж простите — такая зачитанная...

— Так это хорошо! — искренне обрадовался Лобановский. — Значит, в работе!

Чиркнул какие-то теплые слова. Подумал — и дописал еще две строчки. Расчувствовавшись, даже проткнул ручкой.

Все это я рассказал Четверику — тот взглянул чуть завистливо. Свой «Бесконечный матч» убрал. Этот козырь использует для следующих корреспондентов.

Валерий Четверик: сто тысяч за Акинфеева

Сидели на «Маяковской», неподалеку от старой нашей редакции. Демонстрировал всем видом Валерий Васильевич, что люди 90-х вполне боеспособны и нынче, во времена грозовые. Без потерь пройдя 2000-е. Отыскав какую-то работу в Крыму, собирался туда.

С наслаждением вспомнил, как трудился в ЦСКА интересных времен. Когда все строилось. Когда Гинер был молодым человеком без оттенка усталости в лице. А Акинфеев — так и вовсе пацаном.

— Это был настолько духовитый мальчишка! Такой характер! Громадная заслуга Вячеслава Чанова, конечно. Он ему как тятя. А уверенность у Игоря феноменальная. На Песчанке в моем кабинете звонок: «Здравствуйте, это папа Акинфеева. Игоря испанцы приглашают». Он за юношескую сборную там здорово сыграл. И вот предложили за него 100 тысяч. Отлично, отвечаю. Завтра все собираемся. Посылаю за Акинфеевым в школу, приезжает. Папа сидит рядышком. Акинфеев выслушал про испанцев — и отвечает: «Я буду играть. Но в ЦСКА». Езжай, говорю, в школу, а то урок биологии пропустишь. Мне все понятно.

— Папа не обиделся?

— Ну что вы! Как-то после матча ЦСКА — «Локомотив» сзади слышу тормоза. Останавливается джип, папа Акинфеева: «Валерий Васильевич, как я рад!» А Перхуна я сам привел в ЦСКА!

— Где увидели?

— Играл Сережа в Тирасполе. ЦСКА срочно нужен вратарь. Заявка заканчивается. Надо было ночью успеть получить трансфер — и получили! Я вел спортивную часть, Евгений Леннорович — остальное. А у Гинера все четко, как обычно. Перхуна я знал и прежде — он был на просмотре в «Торпедо-Металлурге». Почему-то не подошел. За молодежную сборную Украины пропустил чуть ли не семь мячей — его из списка вычеркнули. Отправился он с рюкзаком в Тирасполь. Мне же о Перхуне рассказал Сергей Краковский, бывший вратарь «Днепра»: «Отличный пацан!» Так и оказалось. Сколько я приезжал на базу в Архангельское — он всегда с улыбкой. Когда его хоронили, у гроба сидел Пашенька Садырин. Шептал: «Сережа, прости. Это я виноват...» Корил себя за то, что взял Перхуна в ЦСКА.

Юрий Жирков. Фото Александр Федоров, «СЭ»

Просмотр у Романцева, драка в Раменском, игра против Роббена, ДТП. Жирков: рождение легенды

2000 рублей для Жиркова

— А вас Гинер вроде бы корил за то, что проворонили юного Сычева? — поддели мы с Кружковым ветерана.

— Нет! — воскликнул Четверик. — Да и не занимался я в тот момент непосредственно селекцией. Просто привезли в ЦСКА человек тридцать, включая Сычева. Поделили на команды, устроили матч. Дима не приглянулся. Скопом просматривать игроков тяжело. Сычев в ЦСКА не попал, зато я рекомендовал туда Жиркова, хотя уже не работал в клубе. Конец 2003-го, я тренер-консультант «Кубани». В Краснодаре проходил турнир «Надежда». Юра играл центрального полузащитника. Левого хава из него уже в ЦСКА Жорже сделал. Я позвонил в приемную Гинера, рассказал про Жиркова. Вокруг него уже бегали селекционеры из разных клубов. Но мне проще, ведь его агентом был Витя Панченко. Сели к Вите в машину, я обрисовал Юре перспективы в ЦСКА. Он кисло отвечает: «Спартаку» не подошел, «Локомотиву» — тоже..." Чувствовалось, подрастерял уверенность.

Когда турнир закончился, Юра в спортивном костюмчике подошел на банкете к столику, за которым сидели Молдованов, Цвейба и я с женой. Сказал, смущаясь: «Нам выдали билеты на поезд. Сутки до Москвы ехать, потом еще до Тамбова. А вот расходы на питание не предусмотрены...» Он же копейки во второй лиге получал. Говорю жене: «Света, доставай». Вытащила две тысячи рублей: «Держи, Юра!» Больше никогда не виделись.

Вспомнил Четверик мимоходом и Владимира Тумаева, чудака-президента ижевского «Газовика». До серьезных лет выходившего в нападении лично. Кажется, тот рекорд в Книге Гиннесса до сих пор — быть может, это греет находящегося под домашним арестом Тумаева.

Вот это были 90-е так 90-е! Помню, играл тумаевский «Газовик» дома кое-как. Расстраивали президента. В какой-то момент чаша переполнилась — и Тумаев вылетел из-под навеса, как табакерочный черт. Подбежал к трибунам, всплеснул руками. Кричит зрителям:

— Вы что сидите?! Выбегайте на поле, мудохайте их!

Александр Львов и Олег Романцев. Фото Александр Федоров, «СЭ»

«Не глуши, мы скоро»

Люди 90-х были прекрасны. Сейчас так не говорят, так не шутят. А тогда...

Сборная прилетела на чемпионат мира-2002 в Японию. Последними выходят из самолета Романцев с пресс-атташе Львовым.

Львов оборачивается к пилоту:

— Не глуши, мы скоро...

Ну как не любить этих людей? Как не вспоминать те годы, как не ностальгировать? Только попробуйте представить, что высказался вот так пресс-атташе Владимиров при тренере Черчесове. По прилете на чемпионат Европы. Где бы он досматривал этот чемпионат? Да и вообще — имел бы физическую возможность досматривать?

Как-то поймал я на выезде сочинскую «Жемчужину» — да и напросился на интервью к Арсену Найденову. Тот только вошел во вкус, почувствовал себя Трапаттони. Не отказывал никому. Даже таким корреспондентам, как я, — в треснувших очках.

Биографию Арсена Юльевича я приблизительно представлял. Не знал подтекстов в тренировочном процессе — рассказывают, мог назвать Найденов стартовый состав из тринадцати футболистов. А мог — из восьми. По настроению.

Не знал я, что, покидая то ли «Колхозчи», то ли Караганду, срезал Арсен Юльевич ворота и продал. Трубы совхозникам были ох как нужны. Рассказал мне это Анатолий Крутиков, принявший команду после Найденова. Приезжает — поле есть, ворот нет. Тренируй как хочешь.

Виктор Антихович. Фото Александр Федоров, «СЭ»

Двое «одноногих»

Играли у Найденова в «Жемчужине» годами два защитника — оба «одноногие». Саша может только слева, Петя — строго справа. Найденов на установке их перепутал.

Подходят перед самой игрой. Застенчиво просят вернуться к прежней расстановке, отработанной:

— Арсен Юльевич, а можно я слева попробую, а он — справа?

— Да? — задумался Найденов. — Эксперимент, мальчики?

Осмотрел их со строгой нежностью. Молчал секунду, другую. Взмахнул ладонью:

— Ну давайте! Под вашу ответственность!

Еще не было памятного поражения в Волгограде 1:7, после которого высказался Найденов на пресс-конференции:

— Судья испортил нам игру. Пятый и седьмой голы были забиты из офсайда.

Вот хотелось мне поговорить с Арсеном Найденовым. Играла его веселая команда в Москве со «Спартаком». Интернет еще не придуман.

Звоню не кому-то — а Николаю Петровичу Старостину:

— Я такой-то.

В трубке отчетливое:

— Здравствуйте.

— Вы принимаете сочинскую «Жемчужину»...

— «Жемчужину»? — переспросил Старостин. Сверился с кем-то вполголоса — и уверенно подтвердил: — Да. Мы принимаем сочинскую «Жемчужину».

— А где они будут жить, вы не в курсе?

Старостин, клянусь вам, с четверть часа ходил, выяснял. Вернулся, торжествуя:

— В «Интуристе» на улице Горького.

Улицу Горького давным-давно переименовали в Тверскую, но живший в самом ее прекрасном месте, с видом на памятник Пушкину, Старостин смириться с переименованием не мог. Поэтому — «на улице Горького»!

Вот это — 90-е. Раздобудьте сегодня у пранкеров номер Федуна. Позвоните, спросите — где разместят «Нижний Новгород»...

Вот сижу я в «Интуристе» — напротив даже не сидит, а лежит словно добрый бай Арсен Найденов. Шевелит пальцами босых ног.

— А дальше вы оставили «Шахтер» Кумертау — и приняли... — с важностью спрашиваю я. Краем глаза сверяясь с памяткой.

Точно знаю, что ответит — «Горняк» из Райчихинска. Футбольные справочники не врут.

— Дальше я принял «Ювэнтус», — отвечает вдруг Найденов. С упором на внезапное «э».

Очки мои запотели от тревоги. Никакого «Ювэнтуса» в справочниках не фигурировало. Не сразу понял — физики шутят.

Тему на всякий случай сменил:

— Что читаете сейчас, Арсен Юльевич?

— Библию, — с чувством произнес Найденов. — Ираклий, принеси...

Подручный Ираклий — кстати, тоже бывший парикмахер, как и сам Найденов, — вскакивает и бежит в соседнюю комнату. Что-то ищет в бауле. Я вижу, как разлетаются носки и фуфайки.

Наконец приносит черную книжицу.

— Вот! — поднимает палец Найденов, не оборачиваясь. — Ираклий, унеси...

Поговорили мы и с этим Ираклием Церекидзе, кстати говоря. А дня через три его не стало — забили начальника команды «Жемчужина» за какие-то долги на сочинской окраине. Убивать не собирались, только поколотить. Не знали, что у парня гемофилия. Кровь так просто не остановить. Рассказывал мне после подробности Найденов спокойно, без ужаса в голосе.

Это тоже — футбол 90-х.

Вячеслав Колосков. Фото Андрей Голованов, Сергей Киврин

«А зачем «Спартаку» главный тренер? У него же есть. Все ее знают». Борман — о Карпине и Дзюбе, «Локо», Гинере и Федуне

Судейский цирк

Времена были простецкие — но корреспондентам в них было как-то уютнее. Уважения было больше. Какое там «уважение» — почтение было!

Принимали на уровне судей. А иногда даже лучше. Валерий Овчинников на пресс-конференции заочно обращался к шефу отдела футбола «СЭ» Михаилу Пукшанскому — как к высшей власти:

— Миша, я вот что хочу сказать — надо этот судейский цирк заканчивать...

Еще вопрос, кто в том футболе имел власть большую — Вячеслав Колосков или Пукшанский. Кстати, отличный парень. Мой приятель.

Клубы консультировались с корреспондентами по поводу футболистов — кто-то из пишущих так втягивался в селекционные дела, что и сам становился агентом. Не самым удачливым — жадность подводила. Не было в бывших корреспондентах размаха, как оказалось.

Но доверяли когда-то клубы нашему пишущему брату настолько, что приходилось участвовать в делах совсем деликатных.

Давным-давно футбольный клуб «Рубин» доверил доставку в Москву венка на чью-то панихиду бывалому корреспонденту «СЭ». Место в купе занял тот корреспондент первым. Три будущих соседа не торопились.

Вот распахнул дверь сосед номер один — и глаза его округлились. Половину купе занимали трагические елочки. Пластмассовые розы. Ленты с прощальными наказами стелились по подушке, осыпаясь позолотой.

Кое-как протиснулся. Ленточки смахнул, позолоту сдул. Сам-то сел — но достать курицу в фольге и тренировочные штаны не было никакой возможности. Так и сидел, деревенел, пока не пришел сосед номер два. Ну и три.

Сверху глядели на все это смышленые глаза нашего корреспондента. На третьем соседе пространство закончилось — пришлось венок тянуть наверх. В багажный отсек влез только краешек.

Второй край был зафиксирован корреспондентской рукой — но ненадежно. До первой дремоты.

В первый раз разжались корреспондентские пальцы в местечке Урмары. Выскользнул венок из влажной ладошки — с артиллерийской точностью накрыв того соседа, что снизу и по диагонали. Будто на него шили.

На вас никогда не падал в темноте венок? Не приходилось отплевываться под стук колес от забившей рот ленты? Вы не поймете!

Второе падение случилось на подъезде к городку Канаш — где стоянка четыре минуты. Как раз хватило отплеваться лентой и вернуть все на место. Но закрепить так же ненадежно.

За ночь проскочив стадии «гнев» и «отрицание», на рассветной стрелке качнуло купе в сторону психологической гавани — «принятия»...

Обрушение венка на станции Шумерля уже не вызвало ажиотажа — только тяжелый вздох. «Силуэт упал», — заметил бы на это депутат Рашкин. Даже возвращать наверх пластмассовую хвою досрочно накрытый не торопился. Приняв венок как крест. А что, теплый.

Наутро, зло поблескивая очками, корреспондент шел по Москве. Толпа расступалась. В его руках был тот самый венок. За ночь из строгого овала принявший форму игривой синусоиды.

Концы лент были словно зажеваны кем-то.

Впрочем, не «словно», а именно зажеваны. Лента теперь была универсальная, как письмо капитана Гранта родне. Вроде тому-то — но, может, и не ему. От тех-то — но, возможно, от кого-то другого...

Корреспондент шел к метро.

Виктор Антихович. Фото Александр Федоров, «СЭ»

«С охраной пришлось два месяца ходить»

Мне жаль ушедшего Антиховича — он многое мог рассказать. Потенциал был.

Собирался я как-то на интервью к Игорю Гамуле. Мой добрейший товарищ, все про него знаю, но пролистнул на всякий случай: что там Васильич наговорил за последний год? Что натворил?

Сразу наткнулся на заметку в малозначительной ростовской газете. Заголовок сложил меня пополам — «Является ли дьяволом Игорь Гамула?».

Рассказал ему — у Гамулы едва чай носом не пошел. «А ну-ка отыщи мне это... Надо ж, действительно!»

Заголовки интервью Антиховича тоже были свежи. Google выдает сразу — «Виктор Антихович: «Кокорин похож на желтый жидкий детский понос». А что, неплохо.

Так читаешь и понимаешь, почему в 90-х тренеру Антиховичу сожгли «Мерседес». Почему рассказывал: «В Казани я натерпелся. С охраной два месяца пришлось ходить...»

Всякий человек, вынужденный ходить с охраной, потенциальный герой «Разговора по пятницам». Как же мы упустили Антиховича? Нет прощения!

Кто еще расскажет про «пульку», в которой играли «Океан» Аверьянова, «Крылья Советов» Антиховича, еще кто-то, еще. Скандалов, интриг и расследований хватило бы на пудовый том. Попасть бы Антиховичу под настроение — вот это было бы интервью.

А мы не дошли — хоть другие герои будто легонько подталкивали в нужном направлении. Александр Гришин, бывший футболист ЦСКА, мелькнул у Антиховича в «Луче». Рассказывал:

— Как-то приехал он с похмелья на тренировку. Дал задание, а чуть в стороне хоккейные ворота лежали. Виктор Петрович присел на них, ноги свесил, на солнышке разморило. А мы играем-играем. Потом думаю: «Елки-палки, что ж так долго? Почему Антихович молчит?» Оборачиваюсь — спит!

— Прямо на воротах?

— Ну да. А его старенький помощник сетку раскачивает, словно люльку. Палец к губам прикладывает, мол, тихо, не будите. Пускай отдыхает. — Помолчал Александр — и добавил: — В этом Владивостоке «подъемные» дали — 50 тысяч долларов. Колоссальная сумма по тем временам. За такие деньги стоило помучиться. Перед «Лучом» я для себя решил — все, закончил с футболом. Тут звонок Антиховича: «Саня, давай, ты нам нужен». Так меня завел, что после Владивостока еще в Белгороде поиграл и в Ростове.

— Антихович — человек яркий.

— Вспыльчивый и честный. Что думает, то и говорит. Никаких интриг за спиной.

А судья Юрий Баскаков вспомнил про другой талант Антиховича:

— Возвращались поездом из Рязани, Антихович предложил перекинуться в буру. Мы ж понятия не имели, что он в этом деле профи. Раздел всю бригаду, в том числе инспектора. Лично я проиграл около ста рублей. Для 1989 года представляете, что за деньги? Месячная зарплата! На вокзале снисходительно выдал по пятачку. На метро. Иначе домой пешком бы шагали.

— Мухлевал?

— Да что вы! Кто рискнет мухлевать с судьями? Это может дорого обойтись. У Петровича особый склад ума, фантастическая память на карты.

— Еще судьи под него попадали?

— Не слышал. Знаю, в Сочи на сборах играл с тренерами. Заводились так, что могли на тренировку не выйти — посылали помощников...

Другие материалы рубрики «Голышак вспоминает»:
«В день гибели Виталика видела плохой сон». Роковой обрыв героя грузинского футбола Дараселии //
На этом легендарном московском стадионе били «Манчестер», «Севилью» и «Монако». Сейчас его крушат экскаваторы //
Русский Винни Джонс. Уникальный защитник «Локомотива» и «Спартака» — таких сейчас уже не делают //
«Играли так, что «Динамо» умоляло нас на ничью. В Киеве!» Не стало автора главной сенсации советского футбола //
«Это была гражданская казнь!» Гениальный шахматист чуть не стал врагом народа в СССР из-за 0:6 от великого Фишера //
«Я должен был умереть в 1993-м, врезался лоб в лоб в КамАЗ...» Не стало Игоря Гамулы //
«Трупов на Эвересте много. Тела превращаются в мумии, усыхают от солнца». Истории о самом известном путешественнике России