«Такого бледного Ковальчука я не видел никогда». Истории про ярчайшие матчи против чехов — победы и неудачи
Знаете, братцы, чехи — это серьезно. Тем более после того, что увидели в игре со Швейцарией и Дания. До сих пор понять не могу: это что было-то? С такой игрой до финала не дотянуть!
Утешительный набор так себе: чехи еще более «мертвые», чем мы. Да еще и без фарта. Нам-то штанги пока подыгрывают. Вот не зря привезли астролога, выпишите-ка ему премию в двойном размере.
Сейчас думаю: может, и к лучшему, что не доехал я до этой Олимпиады. Сколько раз случалось: вот приезжаю на большой турнир — и спотыкаются наши на чехах. Господи, страшно вспомнить.
Если мое отсутствие сохранит для сборной Жамнова фарт — что ж, я согласен. Пусть.
Вспоминать-то страшно и сладко. Все те поражения, те страдания — осколки юности. Всплывут перед глазами — улыбаешься...
Тогда-то было не до смеха!
Тихонов с пудельком
Рига, 2006-й... Как же это было давно — будто и не со мной. Поезд с Рижского вокзала. Май, солнцем полна голова.
Мы с коллегой Стрижевским в одном СВ, в соседнем — Виктор Васильевич Тихонов с пудельком Нероном. Провожал сын Вася, подносил собачонку. С Васей-то мы еще подружимся — но это будет потом.
Все проводницы Виктора Васильевича знают, улыбаются как родненькому. Ему и чай просить не надо — несут так. В лучшем подстаканнике, с натертой звездой.
В этом поезде Тихонов катался регулярно — сохранив в Риге имение. Кстати, на том чудесном доме в рижском центре, где жил в 70-х, сейчас мемориальная доска. Может, и на избушке в Юрмале тоже.
Но в том поезде Виктор Васильевич был строг и неприступен. От репортеров отшатывался. В гости не зазывал. Чуть подразмякнет года через три. А пока — только так:
— Вот доеду до Юрмалы — отключу все телефоны. Никто меня не достанет.
Какая же эта была классная командировка! Как-то все успевали. В день гнали каждый по полосе в родную газету — оставляя силы и заглянуть со своими копейками в рижское казино, и разглядывать по полчаса гигантского какаду в зоомагазине по соседству.
А на следующий день — все по новой. Все на том чемпионате было по-домашнему. Запросто можно было позвонить главному тренеру сборной Владимиру Крикунову. Если тот в настроении — душа-человек. Забыв про все, будет беседовать с тобой полчаса. Если не в настроении — обругает скверными словами и бросит трубку. Мы, впрочем, не обижались сами — и не обижали в своих заметках Владимира Васильевича. Мужик хороший, не вредный.
«Со «Спорт-Экспрессом» шутить нельзя»
Если уж обругал Крикунов — метнись к электричке, жми в Юрмалу. Там знаменитостей можно хватать за рукав. Вот Яри Курри, в которого вцепился мертвой хваткой друг мой Павлик, оставив мне звезду попроще — всем известного капитана сборной Латвии Александра Белявского.
Отыграюсь я на следующий день — когда разгляжу в полумраке кафе неуловимого Артура Ирбе. Переговорим коротко — но больше Ирбе не говорил ни с кем. Так что мне за тот день пятерочка.
А потом и вовсе столкнусь нос к носу с Александром Старковым, только-только расставшимся с футбольным «Спартаком». При обстоятельствах, памятных всем вам. Газета «Спорт-Экспресс» в той отставке поучаствовала самым живым, непосредственным образом.
Я набрался смелости — и выдохнул:
— Александр Петрович! А, Александр Петрович?
Тот вздрогнул, обернулся.
— Небольшое интервью для «Спорт-Экспресса», — произнес я голосом дуэлянта.
Старкова будто вилкой ткнули. Но собрался в секунду, нарисовав на лице что-то вроде благодушия:
— О, со «Спорт-Экспрессом» шутить нельзя! Я в вашем распоряжении...
Пощечина Балдерису
На том чемпионате мира можно было подойти рассмотреть «Бентли» возле хоккейного дворца. Быть может, единственный «Бентли» в сдержанной Риге. А в хозяине внезапно узнать великого Балдериса. Не было времени сверяться с интернетом насчет отчества — и голосили так:
— О, Хельмут! Как насчет интервью?
Тот улыбается широко — и машет рукой в сторону тренировочного катка. Карабкаемся вместе на трибуну — и на ходу делится, посмеиваясь, печалями:
— Визу мне вот в Америку не дали. Уже не дадут, наверное. Невыездной!
Коллега Стрижевский той же секундой нащупал в кармане свой американский паспорт — не потерял ли? Засунул поглубже, за подкладку. Как Шарапов сберкнижку.
А великий Балдерис продолжал насмехаться над заокеанскими партнерами:
— Думают, что я с бандитами связан! Хотел туда поехать по хоккейным делам, потом в Майами отдохнуть. Не пустили! Я как-то был генеральным менеджером сборной, принес заявку на визу — в ней оказались люди, которые в итоге в Штатах остались. А Балдерис — виноват, пожизненно в черных списках. Даже не хочу с ними связываться, с этими американцами. Мне здесь хорошо. В Россию можно поехать!
Ключи от «Бентли» висели на его мизинце, в чем-то подтверждая правоту.
— Тихонова еще не видели? — спросили мы для поддержания разговора. Не зная еще, на какие подробности вырулит эта тема.
— Не видел, — равнодушно ответил Балдерис. — Увижу — поздороваюсь.
— Ааа! — дошло до меня. Вспомнилось вдруг, выплыло из закоулков памяти. — Говорят, во время тренировки Тихонов вам пощечину залепил, а вы в раздевалку убежали. Было?
— Было, — так же спокойно ответил Балдерис. — Приехали к нам «Крылья». Я на утренней раскатке бросил по воротам так, что угодил нашему вратарю Афонину в шлем.
— Что такого?
— Вот и я думаю: «Что такого? Что страшного-то? С каждым бывает!» Вдруг Тихонов ко мне подлетает: «Ах ты, сволочь, такой-сякой, убиваешь вратарей...» На меня с кулаками. Я ему: «Да успокойся, Витек, ну что ты творишь!» Бить его как-то неудобно было, просто за руки схватил. Потом спокойно пошел в раздевалку, переоделся — и домой куковать.
Гниличка и тишина
Сборная России на том чемпионате играла чуть натужно, но казалось: все просчитано. Просто распределяют силы. Состав-то будь здоров, ни у кого такого нет — юный Овечкин, Илья Никулин, Атюшов, Сушинский, Малкин, Мозякин, Семин...
От четвертьфинала с чехами бед не ждали. Даже доигравшись до овертайма. А там вдруг как ушат воды: Иргл, бросок... Что это? Как в это поверить? Максим Соколов лежит на льду — и не желает подниматься, видеть это вражеское ликование.
А на другой стороне площадки ликовал всех сильнее голкипер Гниличка. Хотя большой вопрос, кто в этот вечер был большей гниличкой — этот гражданин или вся наша оборона?
Помню, как не желал приходить на пресс-конференцию Крикунов. Было в этом пустом стуле что-то вызывающее. Это сейчас когда хочешь, тогда и являйся. Выговорился — и ступай себе.
В прежние-то времена два тренера должны были сидеть рядышком. Вот так триумфатор Гадамчик ерзал на стуле четверть часа, недоумевая: «Где ж коллега?» Не дождавшись, ушел раздавать интервью.
Потом они наконец встретились — и Крикунову пришлось вслушиваться в интонации чужого торжества. Выстукивая пальцами зловещую дробь по столу.
— У русских великолепная, ориентированная на атаку команда! — восклицал чех. — Но у нас был Милан Гниличка с выдающимся стремлением победить...
— Кх-м, — раздалось со стороны Крикунова.
Гадамчик сбавил тон. Перейдя на отчетливый шепот.
«Что снимаем — бесславный отъезд?»
...а наутро поехали к отелю Lielupe провожать сборную. Натянув скорбь на лица. Легендарный доктор Конов зазывал на завтрак с командой. Мыслимое ли дело сейчас? С командой и спускались. Помогая ворочать баулы.
— Для меня самое обидно, что чехи специально нас в соперники хотели получить! — самым недобрым голосом, какой только допустим клятвой Гиппократа, выговаривал доктор. — А все сложилось так, как они и планировали. Вышли и обыграли. За одно это я сам был готов выскочить на лед и перегрызть горло любому...
Кому-то шайба чехов в овертайме обошлась особенно дорого — жена второго доктора сборной Богдашевского смотрела хоккей в Москве. Так ударила ногой после гола, что сломала пятую плюсневую кость. Вот где драмы-то!
Латвийские девчата из столовой стояли заплаканные, уже сделав фотографии с Малкиным и Овечкиным. Ну и с Денисом Куляшом.
Даже юрмальские сосенки поникли. Последним спускался не спеша Владимир Юрзинов. Вздыхал:
— Ужасно перенес поражение. Как никогда тяжело, хоть много всякого видел в этой жизни. Уж очень команда у нас была интересная. Не могу свыкнуться с поражениями, не могу! Посмотрите — девочки плачут нам вслед. Сердце разрывается. Знаю и радость, и горе. Оно рядом ходит. Ничего, время пройдет... Обиднее этого поражения в моей жизни только одно — Лейк-Плэсид, американцы. 2:3. А здесь не могу понять, в чем мы ошиблись! Целыми днями смотрели записи чехов!
Кто-то отыскивал силы вымученно улыбаться — как Сергей Мозякин и Данис Зарипов. Позировали, приобнявшись, с плюшевым бобром в руках. Символом чемпионата. Сейчас рассматривают те карточки, наверное.
Денис Архипов с тоской подмигивал фотокорреспондентам:
— Что снимаем — бесславный отъезд? Позировать надо?
Шагал к автобусу с российскими номерами. Эх, чехи, чехи, что ж вы наделали?! Удивительную команду вышибли.
Такая была обстановка — все на равных. Хоккеисты, тренеры, журналисты. Больше такого не случалось, пожалуй, никогда.
Так и не сыгравший вратарь Сергей Звягин выбегал из готового тронуться автобуса — чтоб донести до нас, страдальцев:
— Обязательно напишите, что у меня — никаких обид. Их в самом деле нет.
Следующему поколению хоккеистов уже было плевать, что про них напишут, что нет. Не особо и читали. А вот в 2006-м обстановка была особенная.
Поэтому и вылет тогдашний — до сих пор заноза...
Город с розовым небом
А Кельн, город с розовым небом! Вот там в 2010-м было обиднее всего. Повержена Канада, весь мир у наших ног! Казалось, эту сборную не остановить — и на тебе. В финале проигрываем тем же чехам.
До поры я даже переживал за них — так тускло выглядела чешская сборная. После матчей терся возле ее раздевалки, высматривая приятелей.
Например, Яна Марека. Светлейшая ему память. Ян только-только перебрался из «Магнитки» в ЦСКА.
Насилу выкарабкавшись из группы, чехи вдруг обыграли финнов — и Марек расцвел:
— Мы три года подряд проигрывали четвертьфинал! А здесь в предварительном раунде проиграли Швейцарии и Норвегии. Знали б вы, что о нас писали тогда чешские газеты!
Я участливо замолк, пытаясь представить. Молчал и Марек, опираясь подбородком на клюшку.
Первым оттаял он, услышав из раздевалки сладкий перезвон. Еще до финала Чехия начала отмечать победы.
Марек встрепенулся:
— Передайте привет Виталию Атюшову! Вы же его увидите? Мы устали, но шведов в полуфинале пройдем. Выйдем на русских. В финале я Атюшову сам привет передам. Пусть ждет.
Из раздевалки потянуло не только шампанским, но и сигарным дымом. Этого Марек не перенес — хлопнув меня по плечу, рванул туда.
Ну и как после такого держать их за соперников?
Но проскочив шведов в полуфинале так же натужно, как финнов до этого, вышли на нас. Снова тянулся вишневый дым из-под дверей раздевалки. Снова пробки летели в потолок.
Сейчас смотришь на состав той сборной России — в голове не укладывается: как эта сборная вообще могла кому-то проиграть?!
Канаду мы вынесли легко и буднично. Так, что их тренер Мактавиш, мастер зыбких формулировок, надолго завис перед диктофонами в поисках объяснения. Наконец ухватил мысль за хвост:
— Русские реализовали свои моменты, мы — нет.
— Таких нельзя пускать в тренеры, — произнес над моим ухом канадский журналист так звонко, что Мактавиш, кажется, услышал. Снова тяжело задумался.
— Вы полагаете? — рассеянно уточнил я.
— Между прочим, он был последним игроком НХЛ, игравшим без шлема, — не стесняясь, указал коллега на Мактавиша пальцем.
Так Канада и докопалась до причины поражения.
Бледность Ковальчука
В исходе финала уверены были в результате все журналисты — и бросили ходить на тренировки. Скучно!
Куда занимательнее казалась церемония приема в Зал славы ИИХФ новых героев. Среди которых — наш старый друг Артур Ирбе и Владимир Крутов.
Помню, Ирбе ловко забрался на трибунку и сказал что-то такое, что зал хохотнул. Возможно, поздравил ИИХФ с отличным выбором. На его месте я поступил бы именно так.
Говорил Ирбе так долго, что в зале начали переглядываться. Кто-то рассмеялся — и Артур немедленно поблагодарил собравшихся за терпение. Через четверть часа физически утомился стоять с памятной доской на сцене даже господин Фазель. Нервно переминался с ноги на ногу. Но Артур и не думал заканчивать. Никто его не осуждал — Ирбе летел через океан много часов. Все это время наверняка готовил речь.
Благодарил знаменитый вратарь такое количество людей, что, казалось, вот-вот дойдет и до меня. Задремавшего в зале.
Я понял: вратари, старея, становятся словоохотливыми. Великий Владимир Крутов, выйдя на сцену следом, сыграл на контрасте — не сказал ни слова вовсе. В зале пожали плечами.
Из надетой на Крутова майки сборной России игриво выпорхнул забытый организаторами ценник — и подскочивший господин Фазель заправил его лично. Счел за честь приподняться на цыпочки.
Финал, казалось, прилагался ко всем этим милым зарисовкам. Ну что там чехи могут преподнести? Смешно, честное слово!
Но уже на двадцатой секунде финала дали понять: обождите! Гол Клепиша! А вот вам гол Ролинека!
Шайба Дацюка с передач Гончара и Ковальчука — вы только оцените класс звена! — ничего не подсластила. Не утешила.
Я досматривал тот финал из коридорчика, через который должны были уйти, сверля глазами пол, чехи. Но ушли наши. Играли желваками от злости. Ни до, ни после я не видел Ковальчука таким бледным. Даже в Сочи не было такого шока.
Поверьте, это было ужасно. А под трибунами хлопал по плечам всех корреспондентов, не сортируя на своих и чужих, не только Марек. Даже Ягр. Приобнял и меня — наверное, спутал с кем-то:
— Это самая крутая победа в истории хоккея! Сегодня все поняли: важен не талант, а желание победить, самоотдача...
Лучший матч в истории сборной СССР
Эти два поражения до сих пор живут в моей душе. Хотя кому-то памятнее Нагано. Тот самый финал, про который рассказывал мне на прекрасном русском Доминик Гашек. Вратари — лучшие герои для интервью. Запомнят такие подробности, которые и не разглядит никто.
Как раз про этот финал говорил мне вратарь Андрей Трефилов: «Встаем, чтоб идти к автобусу. В этот момент кто-то из игроков задевает икону. Падает на пол — и гробовая тишина. Оцепенение. Думаю, не у меня одного мелькнула мысль: «Это знак...» Хотя никто ничего не сказал. В автобус сели молча. В итоге единственную шайбу пропустили в третьем периоде после рикошета».
Ветераны вспомнят другой матч — который считают вообще лучшим в истории сборной СССР. Олимпиада-76, матч за золото. Чехи ведут 2:0 — и остаются впятером против троих. Наши выстояли. Закончили матч со счетом 4:3.
Как-то Владислав Третьяк для «Разговора по пятницам» припомнил подробности. Которые превзошли ожидания.
— Наша победа в Инсбруке — целая история. Чехи перед решающим матчем ходили и просили нас: «Пожалуйста, много не забивайте. У нас огромные проблемы с составом. Семь игроков болеют гриппом, сил уже никаких...» А в итоге мы оказались в шаге от катастрофы. При счете 0:2 две минуты играли втроем против пятерых. Но выстояли! Потом уступали 2:3. В концовке Харламов с Якушевым сотворили чудо — и мы вырвали победу 4:3. Невероятный по накалу матч. В раздевалке наши руководители во главе с Павловым тоже были настолько ошалевшие от игры, что кто-то из них крикнул: «Какое шампанское?! Водки всем!» Каждому протянули по стакану.
— Без закуски?
— Да где ее взять? Первый и, надеюсь, последний раз в жизни я выпил залпом стакан водки. А до этого полгода даже пива в рот не брал — готовился к Олимпиаде. Плюс полная опустошенность.
— Развезло?
— Моментально. Никогда не был в таком состоянии, тошнило. Тем временем в раздевалку жен пустили. Таня грустно посмотрела: «Эх ты. Давно не виделись, я так ждала этой встречи — а ты напился». — «Танечка, прости. Мне очень плохо» — с трудом ответил я. Поехал в Олимпийскую деревню и завалился спать.
— А остальные?
— Не помню. По-моему, у многих было то же самое. В тот момент и от бутылки пива захмелели бы — а тут водка. По-другому снять стресс было невозможно.
Сочинский грипп
На сочинской Олимпиаде грипп гулял вдоль побережья кошмарный. Косил без разбору. Прикладывал платочек к носу Борис Майоров. Ходил, кашляя и пошатываясь, Юрий Рост. Для меня половина Олимпиады — как в тумане. Вспомню — вздрагиваю.
Про коронавирус мир знать не знал. Тот грипп казался лютым испытанием.
Сборную Чехии на той Олимпиаде уложил вирус почти всю. Быть может, и тогда рассылали парламентеров — словно в Инсбруке: «Пожалуйста, много не забивайте...»
Дальше четвертьфинала чехи тогда не прошли.. Быть может, и сейчас не выйдут.
Хотя предчувствия недобрые...
