За семь лет он не проиграл ни одного турнира. Один из величайших тренеров XX века
Спектакль на «Москвиче»
Проезжая мимо стадиона «Динамо», отыскиваю глазами тот самый бордюрчик. Мне хочется думать — его перестройка в Петровском парке не коснулась.
На этом самом месте дожидался меня когда-то в «Москвиче» древний-древний старец. Было ему 83 года — но выглядел на все сто.
— Мне этот автомобиль Лужков подарил. Не как спортсмену. Как инвалиду войны! — уточнил мой герой. Во всем сказанном был для него особый смысл.
В лужковском «Москвиче» и разговаривали — а когда распрощались, сорвался автомобиль с места, оставляя след жженой резины на асфальте. Я не предполагал, что 41-е «Москвичи» столь проворны. Знающие люди уверяли — хороши они разве что печкой.
Я провожал «Москвич» глазами и думал: «Вот точно так же гонял на своей 21-й «Волге» Михаил Якушин. Впечатляя всех вокруг».
Конечно же, это был спектакль для меня, корреспондента. Он удался. Я был ошеломлен.
«Опоздаешь — себе не простишь»
Тогда я не понимал толком, с кем разговариваю. Зато понимаю сейчас — и благодарю прекрасного Льва Россошика, сунувшего в редакционном коридоре мне бумажку с телефоном:
— Это Гиви Ахвледиани. Глыба! Поторопись, ему крепко за 80. Опоздаешь — себе не простишь...
Надеюсь, Россошик на небесах меня слышит и доволен, что все-таки дошло. А главное — что успел.
Ума мне, конечно, не хватило расспросить о многом важном. Например, как получил Ахвледиани две самые дорогие свои медали — «За отвагу» и «За боевые заслуги». Вручали-то их за вполне конкретные вещи. За каждой мерещится драма. Да она наверняка и была. Сегодня я задавал бы совсем другие вопросы. Возможно, молодость и прекрасна ошибками — но мне досадно.
Прожил Гиви Ахвледиани после нашей встречи еще пару лет. Должно быть, так же гонял на «Москвиче» по городу. Впечатляя нас, юанях и не очень.
Помню, как остановил патрульный автомобиль Юрия Любимова. Взял права. Глаза округлились от даты рождения:
— 1917-й?!
— Да, семнадцатый, — строго ответил Юрий Петрович, забирая бумажки из онемевших пальцев.
Вот и Ахвледиани, один из величайших тренеров Советского Союза, был таким же. Старым — но молодым.
Осознание собственного величия не делало его живым памятником. Совсем наоборот.
«Первое в жизни большое интервью!»
Всё знающий телевизор проинформировал — нашему волейболу 100 лет. Я сразу вспомнил ту встречу с Ахвледиани.
Его взгляд на диктофон — и глухую усмешку. Столько величаво усмехаться способны только грузины преклонных лет:
— Первое в жизни большое интервью!
— Да вы что, Гиви Александрович?! — охнул я.
— Да-да! Прежде всем отказывал. Говорил — смотрите на площадку, там все сказано.
— Сколько ж всего забылось, — огорчился я.
— Забылось, — устало подтвердил Ахвледиани. Кивнул за окно. — Вот здесь, на западной трибуне стадиона «Динамо», мы выиграли чемпионат мира в 52-м. Я сам выступал. Никто не помнит, все стерлось!
— Не всё, — насупился я. - Всё не сотрешь.
— Всё забывается! — пристукнул ладонями по рулю Ахвледиани.
Зная продукцию того АЗЛК, мне хотелось попросить — аккуратнее с техникой, Гиви Александрович. Лужков вам ее не починит.
— Забывается! — настаивал на своем Ахвледиани. — Я взялся за женщин — создал команду, которая семь лет никому не проигрывала! Ничего и никому!
— Невероятно, — я и в самом деле был поражен. Семь лет! Подумать только.
— Два чемпионата Европы — в 67-м и 71-м, — загибал пальцы Гиви Александрович. — Две Олимпиады — 68-й и 72-й год. Чемпионат мира в Болгарии — 70-й. В 73-м Кубок мира.
— Кто вас первым обыграл? — поддал жару я.
— В том составе — никто не смог. Потом девчата стали меняться.
— Это ж как надо бояться своего тренера, чтоб за семь лет ни разу не расслабиться?
— Почему — «бояться»? — почти возмутился Ахвледиани. — Мы родину любили. Настолько были преданы! Вот я как услышал, что война началась — через два часа был в военкомате. Все девочки точно так же воспитаны были. А я человек военный, дисциплину держал. Была высокая игровая культура.
«Заберите документы, вы отчислены»
Я не мог понять, что это за дар — выигрывать все?
Гиви Александрович объяснил просто и хорошо. Формулируя как военный человек:
— Мне все это Всевышний подарил.
— Ах, вот как, — выдавил я и замолчал.
Молчал и Ахвледиани, глядя куда-то вдаль. Где наша улочка впадала в Третье транспортное кольцо.
Вдруг оживившись, полуобернулся ко мне. Насколько позволяли просторы «Москвича»:
— Это дар божий — выигрывать! Настраивать команду! Понимаешь?
Я кивнул. Хотя, конечно же, мало что понимал.
— Все дается за что-то. Я пережил тяжелейший период. Отец мой был генерал. В 37-м его арестовали и сразу расстреляли. Немец тогда подкинул информацию, что в Советском Союзе вот-вот случится переворот и устроят его старые офицеры. Прошедшие царскую армию. Ну и началась чистка. Мой папа как раз такой. А я остался один. Наедине со спортом.
Я что-то начал понимать. Смотрел во все глаза. Пытаясь мысленно пережить, самому стать тем Ахвледиани.
— Отца забирали при вас?
— Все случилось в Тбилиси, меня дома не было. Я играл за общество «Наука», уехал на матчи в Ленинград. Приезжаю к закрытым дверям, квартира опечатана. Как узнали, что я вернулся, — дали одну комнату. Мне-то еще ничего — а каково тем пришлось, кому никто не помогал после ареста отца или матери? Все боялись: «Вот, сын врага народа...» Я учился на втором курсе экономического факультета — выгнали. Вызывают, никаких объяснений: «Заберите документы, вы отчислены». Все! В команде ставка была 500 рублей — сняли. Но я продолжал играть — так любил спорт. У меня было второе место в Закавказье по тройному прыжку, чемпион Союза по баскетболу... А как мне после войны в волейбол игралось? Я же ранен был в плечо! Но ничего, разработалось. А тренировать начал с 19 лет. Сами ребята в университете попросили.
— С простреленным плечом профессионально играли?
— А что сделаешь? Ранило меня под Орджоникидзе. Немцы так отстреливались, что метра квадратного не пропускали. Мне еще повезло!
— Момент самого-самого ужаса на войне?
— «Катюши» дали залп среди ночи. Немецкие позиции утюжили. Вот это был ад! Еще вспоминаю случай. Как-то налет, нас по тревоге поднимают. Бежит ко мне командир отделения: «Товарищ лейтенант, записка для вас лежала в каптерке. Вот...» Читаю: «Дорогой командир! Ты очень хороший человек, но мы воевать не будем!» Было в моем взводе девять азербайджанцев — разбежались по домам. На войну не хотели идти.
**
В Москве оказался Ахвледиани благодаря Василию Сталину.
— Лично перевел в Москву! Мы со сборной Союза были на сборе в Подмосковье. Тогда Василий Иосифович и решил двух-трех волейболистов к себе забрать: «Давайте сколотим сильную команду ВВС. Почему Гиви играет в Тбилиси?» Я, пехотинец, через 48 часов стал летчиком. Выдали мне синие погоны.
— Часто общались с Василием Иосифовичем?
— Раза три — близко. Когда команда комплектовалась, вызывает: «Что нужно? Все-все будет...» Однажды я попал на маневры ВВС. Тогда подчиненные Сталину летные гарнизоны стояли от Москвы до Берлина — каждые 100 километров. По тревоге то один поднимают, то другой. Слышал, как он своих матом кроет: «Почему опаздываете?!» Однажды играть нам первый матч с «Динамо». А вот здесь, неподалеку, был маленький зал ЦСКА, там конюшню держали. Сталин приказал за трое суток переделать этот зал под волейбол, соорудить раздевалки. Лошадей куда-то за город вывезли.
Зал получился отличный, хоть в первый раз игралось трудно. Нитрокраска подсохнуть не успела. Однажды вышла история — проигрываем «Динамо». Наш тренер решил схитрить — не выпустил на матч меня и Реву. Чтоб противника измотать. А потом мы выходим и делаем игру. Первую партию проигрываем. К нашему тренеру подлетает армянин Миша, сталинский адъютант: «Что творится? Почему Рева и Ахвледиани не играют?!» Два угла, сильнейшие, — и не на площадке! «Все продумано», — отвечает. Василий Иосифович тем временем 200 грамм конька махнул — а мы уже во второй партии «горим». Опять несется адъютант: «Вы что делаете?!» Тренер не выдержал: «Рева и Ахвледиани, на площадку!» Ребята сразу собрались, подтянулись. Начали отыгрываться. Выиграли третью, четвертую, пятую! После каждой Василий Иосифович — по 200 грамм коньяка.
— После каждой — по стакану?!
— Да! Серьезно говорю! После игры захожу к Сталину, у него своя комната. Весь генералитет стоит. Василий Иосифович своим генералам командует: «Снять кители!» Потом нам, волейболистам — «Одевайте!» Мы все «генералами» стали. Генерал-майор, генерал-лейтенант... Таким вот вышел первый мой матч за ВВС.
«Какой же Гиви Александрович хитрован был!»
Я спрашивал про главный матч в его жизни — Ахвледиани вспоминал сразу. Начиная вдруг о самом себе говорить в третьем лице:
— Олимпийский финал против Японии. 68-й год! Какой же Гиви Александрович хитрован был!
— Какой? — обрадовался я.
Ахвледиани, картинно насупившись, начинал рассказывать:
— Хитрость — второй ум. Я на смешных вещах японскую команду поймал. Знал — не смогут они перестроиться за короткое время! Чтоб до них дошло — нужны сутки.
— Так что случилось?
— В Мехико шли предварительные игры — мы подаем строго по пятой зоне. Только туда. Все это видят, записывают в свои блокноты. А мы тем временем на тренировках, где нет посторонних глаз, стали отрабатывать подачи на первую. Каждая тренировка — 150 подач только туда!
— Ловко задумано.
— Это дело и сделало. У наших соперниц была своеобразная подача, ее называли «японский тайфун». Даже к этому приспособились! Стали принимать низко — там, где мяч теряет силу. Выигрываем первую партию, вторую... Вижу — девчонки идут просто выжатые! Как быть? Командую: «Первый состав — быстро в раздевалку! Помыться, переодеться, через 15 минут назад». Врачу говорю — дайте им кислородом подышать. Рискаль смотрит растерянно: «Гиви Александрович, а как...» — «Что-что?!» — «Нет, ничего». Ушли в раздевалку.
— А игра идет?
— Конечно! Финал Олимпиады!
— Партию проигрываете?
— Да. Японки всё этой партии отдали. Вывернулись наизнанку. Тут я выпускаю отдохнувшую основу. Ту команду, которая 2:0 повела! Как бы вы себя почувствовали психологически? Разумеется, мы выиграли!
— Ну вы даете, Гиви Александрович.
— С нами ездил Сергей Павлов, спортивный министр. Так он в полном недоумении, нервничает — два раза своего помощника ко мне присылал: «Гиви Александрович, почему не первый состав играет?!» — «Передайте Сергею Павловичу, все будет нормально». Снова прибегает!
— В третий раз?
— Да. Ничего не говорит, просто садится рядом. Молчит. Я покосился на него: «Как там Сергей Павлович?» — «Спрашивает — что это грузинский князь придумал?» — «Скажи — придумал как надо, выиграем. Все идет по плану...» А наши девчонки не только передохнули — еще и накраситься успели. Так после третьей партии вся эта тушь потекла. Картина страшная!
— Могу представить. Оценил народ вашу хитрость?
— Был такой комментатор Кикнадзе из Баку. После игры кричит откуда-то сверху на весь зал: «Гиви, что ты наделал?!» — «Нормально?» — «Во!»
«Каждые четыре года менял черную «Волгу»
Я спрашивал Ахвледиани, одного из величайших тренеров ХХ века, что он заработал.
— Ничего, — отвечал Гиви Александрович.
Потом, задумавшись, поправлялся:
— Разве что всю жизнь на черных «Волгах» проездил. Каждые четыре года менял. После Олимпиады. Вот этот автомобиль Лужков дал — а старенькая «Волга» возле дома стоит. Знаете, какие премиальные были?
— Какие?
— В Мюнхене, 72-й год, нам по 500 долларов дали. Тоже история была в этом Мюнхене!
— Что стряслось?
— Играем с японками. Тяжелейший матч, очко в очко! Счет 11:11. Напряжение жуткое. Вдруг до меня смех доносится!
— Кто позволил?
— Наши запасные. Оборачиваюсь: «Что случилось?» Да Булдакова наша, говорят, в разминочном зале сидит и крестится: «Помоги, Боженька, нам выиграть...» У меня мечта есть — найти хорошего литератора, чтоб помог все это записать!
— Книжка нужна, что и говорить.
— Так хочу эту книжку написать! Уж и название придумал — «Великолепная шестерка». Меня ребята-волейболисты уговорили: «Гиви, напиши! У тебя такой багаж!» Сам-то я в жизни ничего не записывал и не собирался. Первая часть будет о мужских командах, вторая — о девочках. Какие были девчата, эх! Та же Булдакова 17-летней в сборную СССР попала. Все что можно выиграла. Инна Рыскаль в четырех Олимпиадах участвовала. Два золота, два серебра. Была у нее прекрасная трехкомнатная квартира в Баку, Алиев к ней изумительно относился. Потом беспорядки начались, все оставила — и бегом оттуда. Сначала в Краснодар, потом в Москву, Калининград...
