«Спросил у Венгера: «Бердыев повесил в тренерской ваш портрет. А кого бы выбрали вы? Арсен вздрогнул»
Венгер и Бердыев
Читаю наблюдения коллег с чемпионата мира — дрожу от страсти. Весь опыт прежних чемпионатов мира, все пережитое на разных континентах возвращается. Вспоминается, перебирается бережно. Пробирается даже в сны. Ах, как это чудесно.
Снова вижу, как сидит со мной рядом Арсен Венгер. Белый воротничок, надменность за очками. Ботиночки на толстой подошве — летом в ЮАР морозно. Стужа обрушивается на Йоханнесбург внезапно — как и темнота. Днем-то еще ничего.
Нас за столом пятеро. Каждому Венгер отвечает на один вопрос — и пересаживается за столик соседний. Где еще четыре корреспондента.
Я уж расстарался. Произнес со всей важностью:
— Курбан Бердыев повесил в тренерский ваш портрет. Если б вы вешали чье-то изображение в своей тренерской — кто бы это был?
От словосочетания «Курбан Бердыев» Арсен вздрогнул всем телом, клянусь. Будто вилкой ткнули. Огляделся как-то беспомощно, близоруко.
Спас от тяжелой паузы вертолет, зависший прямо над нами.
— О! — обрадовался Венгер. — Марадона!
Перешел к следующему вопросу.
Вот думаю: ведь Венгер наверняка в Дохе. Подойти бы снова с тем же вопросом.
Эх...
Но однажды я нагоню Арсена где-нибудь в Хитроу. Снова спрошу о том же. Венгер меня вспомнит — и опять вздрогнет, как тогда...
Миллиардеры
Прочитал торжествующую заметку коллеги Рабинера о стуле, сломавшемся в ложе прессы под британским журналистом, — словно причастился. Знакомая, знакомая история!
Невесть как я оказался на чемпионате мира в ЮАР в группе миллиардеров, почетных гостей турнира. С ними смотрел футбол, с ними кушал. Добродушно подмигивал в ответ на их расспросы, не владея языками.
Там-то и убедился — примета работает: чем богаче человек, чем затрапезнее одет. Легендарный основатель Ikea Ингвар Кампрад в этом смысле — отличнейший пример. Одет был старичок во что-то застиранное, ездил на 20-летней Volvo.
Вот и в ЮАР указали мне на жизнерадостного старикана. Я вгляделся — на джинсах, простите, бахрома. Будто со школьного выпускного не менял. Ногти как у Дракулы.
Оказался миллиардер! Президент то ли General Motors, то ли чего-то вроде. С автомобильным уклоном.
Кто-то выделялся странными, будто накладными усами. Годы спустя я увижу эти усы в сводках новостей. Господи, это ж Кристоф де Маржери, президент Total. Это его крошечный самолетик не разминется во Внукове со снегоуборочной машиной.
Ну и я среди них, этих блистательных людей.
На мою линялую курточку, майки из китайского квартала и легкую небритость смотрели миллиардеры почтительно. Бог знает, за кого принимали.
В лучшем ресторане Йоханнесбурга рассадили миллиардеров в соответствии со списком Forbes, полагаю. Я оказался во второй шеренге, чуть поодаль от главного стола. Меню то же — компания чуть жиже.
Кушаем, кушаем. Улыбаемся друг другу. Вдруг грохот, кто-то вскрикнул — и тишина... Только официант выронил вилку — и все вздрогнули еще раз...
Я оглянулся — над столом самых важных миллиардеров висела люстра каких-то космических размеров. Вот она и сорвалась — повиснув на проводке в пяти сантиметрах от стола. Покачивалась с легким скрежетом.
Сидевшие вокруг миллиардеры откашливались, утирали шелком платков побледневшие враз лица. Список Forbes едва не прорядился за одну секунду.
А Рабинер говорит — «стул»...
Температура
Я думал — и писал! — что не хватает мне на этом чемпионате итальянцев. Я ошибся.
На этом чемпионате не хватает меня. Гляжу на эти подарки в сумочках, разложенные для каждого корреспондента на стадионах, — и сердце щемит. Как же я любил все это!
В Пхенчхане на Олимпиаде раздавали рюкзаки — совершенно невероятные. Ношу свой и сегодня. А еще чудесные фонарики из дерева и папируса. Пледы — незаменимые для дачных дел...
В Кельне на хоккейном чемпионате мира подарки были еще веселее. Ворох блокнотов, клизма и электрический градусник. Для России в ту пору дело невиданное. Принял я с благодарностью, почтением — немедленно измерил температуру. 35,5!
На следующий день снова — 35,8.
Вернулся в Москву, год пользовался — ни разу не поднялась температура выше 35,9.
Уверенный в качестве немецкой продукции, пришел я к тяжелым выводам — должно быть, умираю. Что-то тлеет внутри. Разговоры с друзьями обрели прощальный окрас. Сопровождались тяжелыми вздохами. Моментами порывался я диктовать волю. Довлатов бы написал: «Извел близких серией неудачных самоубийств».
А потом услышал от кого-то из стариков историю:
— Гриша Федотов мнительный был — просто ужас! Как самолет подпрыгнет на воздушной кочке, вырывает лист из блокнота, строчит: «Валя, прощай. Падаем. Береги детей...» Мы из-за спины смотрим, смеемся. Толкаем: «Григорий Иванович, от меня-то привет пропиши...»
Я дослушал — и словно проснулся. Встряхнувшись, засунул под мышку обычный градусник, ртутный. 36,6! Снова кельнский — 35,2. Ах вы, черти. Проклятая мировая закулиса. Чуть не вывели из строя заслуженного корреспондента.
Так что мой наказ Рабинеру и компании: подарки берите. Будет клизма — пользуйтесь смело. Как и пледом.
Градусникам не доверяйте.
Шрам во весь затылок
Всякий чемпионат мира, всякая Олимпиада — невероятные знакомства. Чудесные места. Помню, на корейской Олимпиаде забрался я в демилитаризованную зону между двумя Кореями. Осколки снарядов валяются до сих пор. Наблюдательные пункты. О-очень странный музей. Корея Северная видна без бинокля — со всеми ее КПП. А на следующий день забрались мы с Рабинером, простите, на остров Фаллосов. Он же остров Чеджу. Сами корейцы туда не добираются — вся эта благодать вдали от городов. Весь остров — в одной тематике. Даже урны. Это ли не приключение? На скамеечку присаживаться стоит осторожнее — потому что торчат из нее деревянные члены разного калибра. Не рассчитаешь с точкой посадки — и вот она, дефлорация.
Куда можно забраться в Катаре — страшно предположить. Ох, я бы развернулся! Помню ж, как в схожей по ландшафту Иордании карабкался в такие точки — Господи, себе не верю. Какие-то шоколадных оттенков пустыни, мертвые города с колизеями...
А знакомства — какие чемпионаты мира дарят знакомства! В ЮАР, помню, свели меня с директором гигантского местного заповедника. Человека впечатляющей биографии.
По заповеднику бродили и слоны, и львы с бегемотами. Каждый куст сулил приключения. Которым и порадоваться не успеешь.
Разговорились.
— У меня дома три кота и две собаки, — соврал я, желая понравиться.
— О! — обрадовался тот. — А у меня есть жираф.
Ответить было нечего. Жираф, безусловно, круче — держи я хоть целую ферму котов.
— А еще я собирался снимать фильм в Сибири и на Камчатке, — улыбался сэр. — Но все сорвалось, не хватило денег. Впрочем, Камчатка — это же не Россия? Япония, да?
— Слава богу, пока нет, — ответил я и потянулся к бутылке виски. Директор отвернулся — и я увидел шрам во весь затылок.
Спросил кого-то осведомленного шепотом, предвкушая занятный рассказ — откуда? Есть история?
— Кажется, от жены, — равнодушно ответили мне.
Вот так номер, подумал я. Вот так человек. Стоило прожить двадцать лет среди львов, сменить тринадцать африканских стран, чтоб получить такое в схватке с супругой. Хотел бы я на нее взглянуть...
Солнечный удар
А когда ко всему этому прилагается футбол уровня Сенегал — Голландия, все это превращается в незабываемое.
Пройдут годы, что-то выветрится у видевших из памяти. Но что-то — только укрепится. Обрастет новыми, выдуманными подробностями. Все это очень хорошо знаю по себе.
Поэтому завидую сегодня коллеге, собравшемуся посетить все матчи чемпионата мира. Вот это приключение так приключение. Надеюсь, оно ему по силам. А если и нет — не беда. Лучше попробовать и пожалеть, чем... Сами знаете!
Что это возможно — не сомневаюсь. Руководил в 1990-х судейским корпусом Эдуард Шкловский. Так тот умудрялся мелькнуть на всех московских матчах — даже если начинались игры в одно время. Все это казалось мистикой. А сам Шкловский — Воландом.
Риск в другом — не сойти бы с ума! Как-то разговорились с Николаем Писаревым: сколько матчей можно посмотреть за сутки?
— У меня рекорд — 8 матчей пляжного футбола за один день. Отборочный турнир, надо было увидеть соперников. Мы их не знали. Я сидел под солнцем и всматривался. Так после каждого матча подходил к морю и падал в воду. Потом снова садился и смотрел. К вечеру получил солнечный удар и забыл, какое число. Это было нечто. Понял: в день можно смотреть два-три матча. Тогда что-то усвоится. Четвертый начинает вытеснять из памяти первый...
Вы слышали: «солнечный удар». Так что будьте аккуратны со своими желаниями, коллеги. Ведь не всегда подарок от организаторов может оказаться с медицинским уклоном — как тогда в Кельне...
