«Мой арт-директор назанимал 400 тысяч долларов — и свалил в Штаты...» Самый известный болельщик «Торпедо»
В гости к собственной юности
Аркадия Арканова не стало восемь лет назад — но я прохожу по Пятницкой улице, и мне кажется, что в этом доме мне до сих пор будут рады. Мне хочется высмотреть что-то в стекле, вычислив его окна по памяти. Заглянуть мимоходом, на пару минут.
Сюда с Сивцева Вражка переехал за несколько лет до смерти Арканов. Но не знал, счастлив ли был в этой огромной квартире. Сильно сомневаюсь. Кто сейчас здесь живет? Значит ли что-то для них имя — Аркадий Арканов?
Я до сих пор благодарен Александру Львову — не только за то, что пригрел меня, стеснительного очкарика, когда-то в «Московском комсомольце», но и за такие вот встречи. Это он познакомил с Аркановым, произнес какие-то слова. Для взаимного раскрепощения.
Тот Арканов, к которому мы пришли с Сашей Кружковым, сильно отличался от Аркадия Михайловича с телевизионного экрана. Уж точно был не тем щеголем, который покорил легендарную Майю Кристалинскую то ли за день, то ли за два.
Наш Арканов был не стариком — но сильно исхудавшим, уставшим человеком. Медленно ходившим по огромной квартире. Как-то вымученно улыбавшимся.
Это был один из самых одиноких людей, которых я встречал. Почему-то особенно отчетливо я запомнил пепельницу — заполнявшуюся за час. Еще рассказ, как трудно засыпать. Я, измученный бессонницами, благодарно поддакивал: «Да, да, как понимаю...»
Потолки казались огромными. Хоть, думаю, такими не были.
Пожалуй, он был нам рад. Просто чувствовал, что медленно уходит. Его век позади.
...Его могила на старинном Введенском кладбище. На самом видном месте. Кто-то, разглядывая памятник братьям Озеровым, оглянется. Скользнет взглядом по скромной плите — и поразится: «О, Арканов! Надо же...»
Быть может, Аркадия Михайловича там навещают. Если жив кто-то из дружеского круга. Тот круг сильно прорежен годами.
Возможно, сын наезжает из Америки. Хоть с каждым днем представлять такое все сложнее.
А метрах в ста поодаль нашел покой Александр Иванов, с которым делили телевизионную славу. Заставка из «Вокруг смеха» до сих пор в ушах. Первые аккорды — и скорее, скорее же к телевизору. Улицы вымирали что в Москве, что в Ташкенте.
Недавно отыскал в YouTube какой-то выпуск. Пытался досмотреть до конца. Хватило меня минут на пятнадцать.
Вспомнил слова мудрого португальца, агента Барбозы. Тот наставлял: «Никогда не надо возвращаться туда, где было хорошо. Не нужно встречаться с любимыми из юности. Лучше не станет — а ту романтику и красоту, которую хранишь в душе, расплещешь...»
Я переключаюсь на что-то другое. Пересматривать «Вокруг смеха» мне... Неловко, что ли. Пятнадцати минут хватило, чтоб разобраться с собственными ощущениями. Мне совсем несмешно.
Будто подглядываешь за самим собой в какой-то обескураживающей ситуации.
Вот такая же неловкость накатывает, когда наткнешься вдруг на книжку из собственной юности. Тогда поразившую воображение. Сейчас листаешь, листаешь... Нет, не могу. Не надо. Странно за себя, странно за все.
...Аркадия Михайловича там, в Лефортове, найти проще простого. Захотите отыскать Сан Саныча — приходите весной. Летом трава по пояс, портрет не разглядеть. А может, уже и не осталось никаких портретов — лет пять назад фотография была тусклой, выламывалась из рамки.
Захочется в гости к собственной юности — отыщете.
Но у вас будет тяжелое чувство.
Халат с буквой «Т»
Арканов был страстным болельщиком — если слово «страстный» к нему применимо. Маска невозмутимости приросла к лицу. Собственно, лицом и став для всех вокруг. О чем так чудесно написал сын Василий:
«Частью имиджа было то, как он читал свои рассказы: не выделяя реприз, без улыбки, терпеливо пережидая взрывы хохота. Кто-то (возможно, что он сам) объяснял это тем, что, дескать, угрюмость необходима сатирикам, чтобы аккумулировать энергию юмора. Отец терпеть не мог, когда его называли сатириком, но формула эта подходила к нему идеально. Он и дома смеялся редко. В лучшем случае кивал и сухо констатировал: «Смешно». В худшем просто кивал. Смеялась обычно мама. Смех ее был настолько искренен и заразителен, что начинали смеяться все вокруг...»
Мы с Сашей Кружковым шли в гости к Арканову, даже не предполагая, как близок он к футболу и футболистам.
Мы думали, он смотрел за любимым «Торпедо» с высоты трибун. Далек от мелочей и подробностей. Оказалось, все иначе.
Мячик в прихожей и халат с буквой «Т» говорили за то, что футбол в этой квартире в большой цене.
Телефон Аркадия Михайловича вплетал джазовые ритмы в наш разговор — и Арканов позволял насладиться высотами саксофона. Неспешно тянулся, долго смотрел поверх очков.
Сейчас понимаю — он и сам наслаждался что мелодией, что блаженством на наших лицах. Потом уж нажимал на красную кнопочку:
— Перебьются...
Диски, пластинки с джазом были повсюду — даже дом Владимира Маслаченко, другого великого знатока, не мог бы соперничать. Куда там.
Окуджава у раковины
Кто-то из больших артистов заметно раздражался, когда разговор наш от футбола кренился куда-то в сторону занавесов и гримерок. Он-то хотел душу отвести, говорить о спорте, а мы... Мы — о том же, о чем и все.
Но вот Арканов переключался легко — секунду назад говорили о «Торпедо», а сейчас об Окуджаве. Не знаю, как мы так выворачивали, но уж факт. Так оно и было.
— Окуджава очень любил мыть посуду! — информировал с торжеством Арканов.
Мы отвечали довольным покашливанием. Какая подробность.
— Я сидел рядом, Булат мыл тарелки и говорил: «Мне нравится грязное превращать в чистое. Представляя, что миллионы людей точно так же стоят у раковины...»
Мы представили себя на месте Арканова. Это было легко. Той же секундой увидели живого Окуджаву. Воображение нарисовало его в том самом кожаном пиджаке, который чудо как ему шел. Хотя мыть посуду в кожаных пиджаках — вы меня простите...
— Масштаб Окуджавы я не представлял, — вкрался в размышления бархат аркановского голоса. — Это начинаешь понимать, когда человек уходит. Чем он дальше — тем значительнее. Так было и с Володей Высоцким, моим другом.
Шляпу на уши
— Мы, молодые, на стадион пролезали без билетов — но не вспомню ни одного случая хулиганства, издевательства... — произносил вдруг Арканов. Возвращая нас к спорту.
— Лев Дуров недавно нам сказал: «Единственное, что могли сделать, — шляпу на уши надвинуть», — делились мы совсем свежими воспоминаниями. Снова переплетая спорт и театр.
— Это крайний случай! Папа болел за «Спартак». Приходил обычно с приятелем, ярым болельщиком «Динамо». Максимум, что себе позволяли, — подколоть друг друга. До сих пор в ушах фраза этого мужичка: «Ну что, съел? Какой твой Рейнгольд? Никакой...» Толпа собиралась у таблицы перед воротами стадиона и обсуждала что угодно. Часами. Но чтоб возникали драки? Оскорбления? Кричали: «Судью на мыло!» — да и все.
— Кстати, когда на смену пришла другая фраза?
— Судья — п...с? В 80-е.
— Сами ни разу не присоединились?
— Нет. Только внутренне. И необязательно в такой формулировке.
За портьерой
Одним рассказом Арканов сразил напрочь. Мы с Кружковым и не думали, что Аркадий Михайлович столь близок к футбольному миру. Наблюдает изнутри.
— С 1970 года мы были очень близки с Валерием Лобановским. Журналист Аркадий Галинский познакомил, сам позже с ним рассорился, а наша дружба с Валерием Васильевичем сохранилась. Всегда приглашал меня и в Киев, и в Днепропетровск. Устраивали какие-то вечера для футболистов.
Была смешная история в 1971-м. Лобановский из первой лиги вывел «Днепр» в высшую. «Локомотив» тоже гарантировал себе там место. В последнем туре осталось выяснить, кто завоюет малые золотые медали. «Днепр» играл в Одессе, а «Локомотив» дома с «Крыльями». Лобановский знал: «Крылья» получили указание проиграть. Ситуация безнадежная. Но он провел всех.
— Как?
— Я прилетел в Одессу, пришел в его номер. Лобановский спрятал меня за портьеру, а сам пригласил на разговор тренера «Черноморца». Тот садится за стол: «Валерий Васильевич, я вас поздравляю с выходом в высшую. Завтра играть против вас будем, но саблю уберем...»
— Значит, вопрос с «Черноморцем» был решен?
— Мне Лобановский потом сказал коротко: «Обстановка будет благоприятная». Далее он протягивает помощнику конвертик и посылает в Москву — раздать лучшим игрокам «Крыльев» по 250 рублей. Чтобы бились с «Локомотивом» всерьез. То, что теперь зовется «стимулированием».
— Сценарий, однако.
— Самое главное из сценария Лобановский от меня скрыл, хотя посадил на скамейку «Днепра», чуть позади себя. 18.00 — начало матча. Играют минуты две. Арбитр свистит — на поле выбегают пионеры. Читают стихи, поздравляют «Днепр» с повышением в классе. Даже галстуки кому-то повязали.
— Чудеса.
— На это уходит минут пятнадцать. Матч возобновляется. Я пока ничего не понимаю. Вскоре на стадионе Черноморского пароходства вырубается электричество. За время, что чинят, в Москве завершается первый тайм. И становится известно: «Крылья» ведут 1:0. А в Одессе по нулям. Матч-то не начинался толком. В итоге «Днепр» спокойно выиграл 3:1, а «Локомотив» с трудом сравнял счет. Лобановский взял первое место. Светился от того, как его ловушки сработали. Комбинация удалась. Я вот не знаю — это неспортивно или маленькая хитрость?
— Что подсказывает логика старого преферансиста?
— Жульничеством это не назвал бы. Лобановский перехитрил условия, в которых оказался. А в Киеве Виктор Маслов пустил меня на разбор матча. После сказал: «Аркадий, может, мне и везет. Но глубоких установок этой команде не даю. Лишь общие слова. Если начну вмешиваться в то, что у них уже есть, будут играть хуже...» Простой вроде бы мужик — а тренер от Бога. Результат давал везде.
Семин и Дзюба
Арканова нет восемь лет — а все, о чем говорили, живо и актуально. Мог бы произнести и сегодня.
Мне странно вспоминать — но ведь было же! Говорили про Юрия Семина — и Арканов давил сигарету в пепельнице: «Мне кажется, Семин уже закончил».
Заглядываю в сегодняшний день — кажется, Семин не готов подтвердить, что «закончил». Свежий, подтянутый, с крашеными волосами. Что говорит о высокой мужской самооценке и определенному взгляду на собственные перспективы. Вот я со всем смирился, ничего не жду — так к чему мне темнить виски?
Арканов говорил про Дзюбу! Смешно перечитывать — тогда Артема штрафовали на половину спартаковской зарплаты. За то, что называл Эмери «тренеришкой».
— Я бы на половину штрафовать не стал, — пожимал плечами Арканов. — Даже на четверть не стал бы. Не считаю, что он оскорбил Эмери. Высказал точку зрения. Пожурил бы: «Артем, это все-таки неприлично...» В Эмери я так и не разобрался. Для меня удивительным было само его появление. У меня, например, нет восторга, как у некоторых: «Ой! Хиддинк!» Вы изучите всю его карьеру — где там выдающиеся результаты? Или Адвокат. Профессионал. Но молиться на них — вы извините...
Импресарио
Вышел на пик формы как раз в те веселые годы Александр Бубнов. Говорили, даже ездит по провинции то ли с представлениями, то ли с творческими вечерами. Бубновский хохот слышен на границах областей.
Арканов не выглядел гастролирующим человеком. Мы и зашли издалека — не решившись спрашивать напрямую:
— Даже Александр Бубнов обзавелся пиар-менеджером...
— Что вы говорите, — равнодушно ответил Арканов. Кажется, даже не расслышав толком.
— У вас импресарио есть?
— Нет. Мне хватило арт-директора, который работал со мной в начале 90-х. Несколько раз он занимал у меня деньги. Сумма увеличивалась — однако отдавал в срок. Потом попросил 30 тысяч долларов. Это все, что у меня было. Но парня воспринимал как члена семьи, он жил у нас. А оказалось, что у разных людей назанимал около 400 тысяч долларов. И свалил в Штаты.
— С концами?
— Да. Он был директором не только у меня. А мне он спустя года три позвонил из Америки. Просил прощения, клялся-божился, что все вернет до копейки. Помолчал и добавил: «Аркадий Михалыч, если вам не успею, сыну вашему точно отдам...»
Последняя майка Стрельцова
Недавно на аукционе всплыла та самая майка, в которой Марадона забивал самый знаменитый свой гол — англичанам в 86-м.
Кто-то из знающих людей мне рассказал — на аукционах полно маек Марадоны. Что называется — «подтвержденных». Но все остались от сборной Аргентины. Маек «Наполи» на аукционах почти не найти.
Я подумал: а ведь хранится же где-то майка «Наполи», в которой Диего сыграл в Москве 7 ноября 1990-го. Я ее помню, будто вчера видел. Вот бы повидать еще раз! Вот бы дотронуться!
А может, обменялся с кем-то из «Спартака»? Может, лежит в каком-то московском шкафу?
Все разузнаю, найду и дотронусь. Вот точно так же, как дотрагивался до последней майки Стрельцова.
Это ее достал бережно Аркадий Арканов, расправил на спинке венского стула. Подустав от наших расспросов, так технично взял паузу.
— Действительно, его? — Я ахнул, поражаясь размеру. Вот это косая сажень была в плечах у Эдуарда Анатольевича. Вот это таранный форвард.
— Да, — невозмутимо кивнул Арканов. — Подарок его сына Игоря. Он сказал, что Стрельцов в этой майке провел свой последний официальный матч.
Последний матч, если память не изменяет, у Стрельцова был за торпедовский дубль. В той игре его и сломал на ровном месте динамовец Никулин. По прозвищу Коса.
— Надевали ее? — спросил я, поправляя рукав.
— Нет, — ответил Арканов. — Не имею на это права.
Задумался, собрался с силами. Пододвинул поближе сигаретную пачку.
Мы чувствовали — настало время историй. Тех историй, за которыми и пришли. Вот-вот выплывет из тумана прекрасное прошлое. Обожаемое «Торпедо», которое играло в 60-х так, как не играл никто и никогда.
— С Эдиком тоже была интересная история, — усмехнулся Арканов. — Играл он где-то с ветеранами. Забил, минуте на 15-й его заменили. Пришел в раздевалку, махнул и задремал. Матч закончился, Стрельцова растолкали. Он спрашивает: «Какой счет?» — «1:1». — «А у нас кто забил?» И поразился, когда услышал: «Ты...»
«Какой он на *** нападающий?!»
Начав говорить о Стрельцове, вспоминаешь и Воронина. Вслед за Ворониным — кого угодно из того футбола.
— Воронина я знал прекрасно! — радовал нас Арканов памятливостью. — Красавец, модник невероятный. Однажды сидели в ресторане ВТО с Васей Аксеновым и молодым американским писателем, забыл фамилию. Откуда-то из глубины выходит Воронин. Нормальный, не пьяный. Увидел меня: «Аркадий, я тебя уважаю!» — «Валер, познакомься. Это Аксенов». — «О, Василий! Я вас уважаю». Представили ему и американца. Воронин поклонился: «Я вас уважаю...»
Дружил я и с динамовским нападающим Генрихом Федосовым. Фантастическая личность. С одним недостатком — пил по-черному. Все были в курсе, но от основы не отцепляли. Геша из-за границы мне пластинки вез. Виниловые диски.
— Какие?
— Особенно просил его Фрэнка Синатру. Эти пластинки сохранились. Федосов — четырехкратный чемпион СССР, а жил на Садовом в коммуналке. Как-то поднимаемся к нему. «Аркадий, иди первый». — «Что это ты меня вперед пихаешь?» Он остановился на ступенечку ниже: «А я хочу быть с тобой одного роста». Геша высокий был.
Ко мне он приходил ближе к ночи. Прощаясь, говорил: «Аркадий, мне надо на репетицию». Так называл тренировки. «Потому что публика платит деньги — она же хочет со страшной силой смеяться...» Как они играли! У них глаза горели! Самым большим несчастьем было не попасть в состав.
Вот еще случай, о котором рассказал Валера Короленков. Сборная при Бескове проводила товарищеский матч в Швеции. Под четвертым номером — Вова Глотов. Деревенский парень, но футболист неплохой. Дали ему задание — персоналка против Курта Хамрина. Одного из лучших форвардов Европы. Тот без голов не уходил.
— И что?
— Наши ведут 1:0. Минуты за три до конца Хамрин все же забивает. На следующий день Бесков сообщает: за невыполнение тренерских указаний Глотов отчисляется из сборной. Тут Володя поднялся: «Константин Иванович! Я ваше указание выполнял строго! 87 минут не давал Хамрину дышать. Ну какой он на х... нападающий, если за 90 минут гол не может забить?!» Услышав эту историю, я подумал: как поэзия — состояние души, так и футбол. Абсолютное состояние души. Отдельные, уникальные люди.
