Александр Львов: «Перед свадьбой мне выбили восемь зубов»
Пожалуй, за всю историю «Разговоров по пятницам» этот герой — самый душевно близкий. Как и территориально. Что уж там — сидим в редакции «СЭ» друг напротив друга. Вот мы — а вот он, Александр Львов. Бывший вратарь «Спартака», бывший пресс-атташе этого же клуба и сборной России. Легенда футбольного мира.
Наша нежность к нему не знает границ. Не только по случаю 75-летия. Впрочем, Александр Львович — любимец всей редакции. «Сын полка», как сформулировал один корреспондент.
А 75 ему, кстати говоря, в субботу, 17 августа. По такому случаю и сели в ресторане на Шаболовке, где он записывает свои передачи.
Прежде приводил сюда Хиддинка и Романцева, теперь вот зазвал нас. Порезана рыбка, стоит запотевший графин. Что ж, вперед.
Подскочившая девушка наливает стопочку.
— Тебя кто просил? — внезапно вспыхивает Львович.
И продолжает — уже для нас:
— Не люблю, когда хозяйничают. Я в этом деле ас. Чемпион мира. Шварценеггер!
Псевдоним
— Как за живых! — поднимает рюмку. — Господи, спаси и сохрани. Визируется материал, предупреждаю!
— Удручает цифра — 75?
— Я не очень соображаю — мне ли столько лет? Если мне — то печальное обстоятельство. Знаю, вам нравится это слово. Часто используете.
— Что ж печального? Такая яркая жизнь.
— Сколько друзей моложе себя схоронил! Настоящих, сильных людей! Для моей жизни 75 — это очень много. В профессию-то я пришел глубоким стариком по нынешним меркам. Мне было лет тридцать. Прежде преподавал в автодорожном институте, тренировал футбольную команду. Получал копейки. Вдруг все навалилось: развод с женой, еще что-то... Что делать — не знал!
— Когда не знаешь, что делать — надо идти служить в газету. Нам это хорошо известно.
— В ТАСС работал Саша Левинсон, сейчас живет в Америке. Направил: «Дуй в «МК» к Леониду Трахтенбергу. Скажешь, что от меня».
— Трахтенберг уже тогда был в силе?
— Мэтр. Знаменитость. Весь из себя...
— Пригрел вас?
— Евреи вроде меня туда ходили толпами — каждый день. Я как Львовым-то стал? Во всех партийных изданиях, включая «МК», была разнарядка — сколько держать евреев. На меня, Либкинда, уже места не оставалось. А Львову еще можно было просочиться.
— Ловко.
— Вот и взял псевдоним Львов — раз уж я Александр Львович.
— Почему же в паспорте Либкиндом остались?
— Из-за мамы. Я ей как-то сказал, дескать, много неудобств. Билеты, гостиницу заказывают на Львова, а потом выясняется, что нужно на Либкинда. Мама отстранилась: «Если фамилию поменяешь — ты мне не сын!» И я успокоился, больше к этой теме не возвращался.
— Первую заметку помните?
— Про Володю Ковалева, фигуриста. Показал, как точит коньки.
— Не подозревали мы о таких штрихах в вашей биографии.
— Трахтенберг отвечал за футбол-хоккей, а фигурное катание только поднималось. Сказали: «Вот о нем и пиши». Фигуристки-то были не как Загитова.
— В смысле?
— Не 14-летние. А такие, с которыми уже можно было.
— Что можно?
— Что-то!
— Ну и как вам работалось в фигурном катании?
— Я не пожалел! Был, например, на свадьбе у Иры Родниной с Сашей Зайцевым. В Лужниках, в ресторане «Олимп». Меня попросили опекать дочку Жукова.
— Маршала?
— Ну да. Младшая дочка — Машенька. Зайцев смеялся: «Вот женишься на ней — и заживешь! Даже работать не надо...»
— Это мысль.
— Но она еще маленькая была, лет 15. Сидела напротив, от шампанского отказывалась: «Мне нельзя!» Я спросил: «Что ж ты здесь делаешь?» — «А мне интересно. Няне сказала, что в Большой театр пойду, а сама сюда приехала». Недавно увидел Машу по телевизору, кричал в нетрезвом виде: «Ты помнишь, как на свадьбе не давал тебе пить много лимонада?!»
— Когда с фигурного катания на футбол переключились?
— Стал захаживать на улицу Архипова в «Советский Спорт». Под одной крышей — все классики спортивной журналистики. Все до единого пьющие, рядом магазин.
— Пивная «Гавань» уже существовала?
— Гаванью был любой подъезд! Не пили, по-моему, лишь в синагоге под окнами редакции. Хотя могли бы открыть отдельную келью для употребляющих. Вот почему я стал писать о футболе?
— Почему?
— Повезло!
— Исчерпывающе.
— Анзор Кавазашвили, друг Трахтенберга, принял кутаисское «Торпедо». Говорит: «Леня, поехали на сборы со мной». На месяц! Я и начал писать обо всем, в том числе о футболе. Что очень не понравилось Юрию Ильичу Ваньяту, был такой журналист...
— Очень важный. Мы его застали.
— По сегодняшним временам — типа Познера. Я Ваньята хорошо понимаю — с годами становлюсь на него во многом похож. Тоже не переношу молодых выскочек и бездарей.
— Нас всех это роднит.
— Ваньят выступил на пленуме союза журналистов: «Появились тут всякие... Либкинды! Пишут обо всем!» Даже мою девичью фамилию запомнил. Хотя с этой точки зрения сам был подозрительным — Ваньят-то. Представлял «Труд», профсоюзную газету. С тиражом три миллиона. Если не пять. Ездил на все чемпионаты мира и Европы. А годы спустя, когда отовсюду отодвинули, приходил ко мне в «Спортивную Москву». Приносил написанные от руки листы. Я печатал — а он говорил: «Спасибо, Саша».
— Трогательно.
— А было ему приблизительно столько же, сколько мне сейчас. Казался глубоким стариком. Рассказать вам — что такое старики и молодые?
— Расскажите же скорее. Мы сами — на полпути.
— Ваньят однажды склонился надо мной: «Знаете, Саша, я так странно живу...» — «Это почему, Юрий Ильич?» — «До 5 утра смотрю телевизор. Поздно встаю». Мне девки должны звонить — а он держит! Перебивать неудобно!
— Разумеется.
— Ваньят продолжает: «Понимаете, так жить хочется, а жизнь уходит! Вот я сижу перед телевизором до 5 утра, потом засыпаю — будто думаю, что долго проживу...» Только сейчас понимаю, о чем говорил этот старик. Хотя смерти не боюсь.
— Чего боитесь?
— Летать трезвым в самолете. Правда, моя вторая жена, которая работала стюардессой, учила не бояться: «Если самолет упадет — убьются все. Не ты один. Так что не горюй». Стало как-то спокойнее.
«Торпедчица»
— Выпивать рано начали?
— Лет двенадцать было, когда у нас в Валентиновке снимали дачу мужик с бабой. Не просыхали! Как-то подозвали: «Будешь?» Я-то был уверен, что это красное вино, а оказалась «старка». Бах — и захрапел. Проспался, думаю — ну не помер же. Так и втянулся. Ну, спаси и сохрани...
— Согласны.
— Главное что? Не придавать этому значения! Кому суждено спиться — тот давно спился. Когда меня из «Спартака» выгнали, хватался за все, что угодно. На канале «7ТВ» предложили делать передачу. Взялся!
— Что-то мы не помним такую передачу.
— Арканова позвал, штук пять записали. Я придумал: «Давай-ка, Аркадий, сделаем «футбол на троих», все-таки любимая тема». Романцев к нам приходил, Юран, еще кто-то. А не помните потому, что ни одну передачу не выпустили. Правда, заплатили нам по 500 долларов.
— Что ж не выпустили?
— Потому что там Червиченко в доле был — вот такую ненависть ко мне испытывал. Но не в этом дело. Я про другое. Говорю Арканову: «Великая игра — футбол!» Тот мрачным голосом: «Чем?» — «Дает возможность при любом раскладе выпить. Выиграл — с радости, проиграл — с горя». «А если ничья?» — грустно спрашивает Аркадий Михайлович. Я, позвякивая стаканом, бодро отвечаю: «Тогда смотри турнирную таблицу!»
— Встречали в футболе непьющих — среди успешных людей?
— Был у Игоря Волчка в «Локомотиве» помощник — Валера Карпов. Сам-то Волчок хлебосольный, компанейский, бутылочка припрятана всегда. А этот странный мужичок — как сыч при нем. «Зенит» обыграли в Ленинграде, ребята в поезде отметили победу. Карпов увидел: «Завтра ты, ты и ты — на тренировку».
— Таких игроки не любят.
— Спрашиваю Волчка: «Карпов-то вам зачем?» Игорь Семенович поднял палец: «Что ты, Саша! Он не пьет — но великий. Я составляю план на игру, а Валера все время что-то говорит в противовес. Так тонко! Я без него никто!» А умер Карпов ужасно, в метро сердце схватило. Вот вам и непьющий.
— Волчок тоже персонаж любопытный. Мы общались.
— В его команде одновременно играли Газзаев, Семин, Петраков, Аверьянов, Нодия, Эштреков, Шевчук... Как-то приезжаю в Хосту на сбор, Волчок говорит: «Саша, такого футболиста нашли! Осетин, фамилия Газзаев». Но через несколько дней на Волчке лица нет: «Убежал!» — «Кто?» — «Да осетин...» Никаких контрактов не было. Все делалась по звонку обкома или министра.
— Отыскали?
— Послал помощника по следу. Тот перехватил Газзаева в аэропорту. Потом Волчок в Брянске разглядел что-то в Петракове. Все за голову держались: «Ты кого берешь?!» Семин в 30 лет у него заиграл так, что народ охнул.
— Кто не пьет — тот не играет. Мы эту мысль вообще-то разделяем.
— Когда-то считалось, что в футболе одна пьянь. Народ и правда был незатейливый. Раньше тур проходил по воскресеньям, а на следующий день всю высшую лигу можно было встретить в Центральных банях. Это во дворе напротив «Метрополя»...
— Мы в курсе.
— Давненько туда не заглядывал, боюсь возвращаться в прежние места. Все команды летали обычными рейсами через Москву — у кого-то пять часов разница между самолетами, у кого-то сутки. Так сразу — в Центральные бани! Там всегда очередь была, но футболистов проводили через служебный ход. Кто-то на ночь оставался. Торпедовским ребятам — Олегу Сергееву, Валере Воронину форму прямо в баню привозили, оттуда с утра ехали на тренировку. А рядом был Хаит...
— Какой Хаит? Может, «Хайятт»?
— Да-да, сейчас «Хайятт». А тогда — гостиница «Армения», при ней кафе. Славилось форелью в тесте с соусом. Поскольку футболисты при деньгах, из бани туда посылали за пивом и этой форелью.
— Девушки-то были в комплекте с банями?
— В Центральных — нет. А так хватало.
— Вот мы и добрались до самого интересного.
— У «Торпедо» была одна — забыл ее имя... Потрясающей красоты! До безумия была влюблена в каждого торпедовца. Кто в команду приходил, обязан был с ней...
— Пообщаться?
— Вот-вот. Хоть не помоечница, не думайте. Ее «торпедчица» называли. Жила на Автозаводской. Изумительная — Мэрилин Монро отдыхает! А одевалась как! Сами футболисты ей шмотки привозили. Девки всегда при командах крутятся, но эта влюблялась искренне. Переживала! Клинический случай.
— Прямо в каждого влюблялась?
— Сначала — в кого-то одного. Чуть ли не в Воронина. Тот ее бросил, и она: «Тогда я буду для всех!» Еще торпедовское место — гостиница «Варшава» возле Парка Горького. На верхнем этаже была точка. Хотя гостинца — не так, чтобы очень. Но и туда не войдешь, если швейцару рубль не сунешь... А народ футболистов обожал! Я вам про доцента МГУ рассказывал?
— Нет.
— Я играл за юношескую команду «Спартака». В Тарасовке хоккейный «Спартак» и футбольный жили в одном корпусе. Слева от входа деревянный барак. Застали вы его?
— Из этого барака милиция Стрельцова в тюрьму увозила.
— Точно! Там и сборная базировалась. Как-то в 9 утра выхожу — человек в белой нейлоновой рубашке моет машину. Галстук свисает. Присмотрелся — автомобиль-то Толи Ильина!
— «Победа»?
— Да, эти «Победы» им подарили за Олимпиаду 1956-го. Подхожу: «Вы кто?» — «Болельщик. У меня сегодня день свободный» — «Работаете-то кем?» — «Вообще-то я доцент МГУ...» Помню, две мысли у меня мелькнуло. Первая: «Наверное, сумасшедший».
— А вторая?
— «Какая хорошая работа — доцент. Можно приехать, машину кому-то помыть». А Исаева и Ильина я все время сталкивал. Шутя.
— Из-за «золотого» гола на Олимпиаде?
— Ну да. Исаев мне был поближе — я к нему в Иваново ездил, когда он тренировал. Так и подружились. Подначивал его: «Кто ж в Мельбурне, Толик, забил последний гол?» — «Да я! Михалычу потом приписали — а мяч-то уже был за линией...»
Маслаченко
— Раз вспомнили Тарасовку, удивляйте читателей — вы же были вратарем «Спартака»?
— Недолго. Хотя стал со «Спартаком» чемпионом СССР среди юношей.
— В книжке, посвященной Маслаченко, вычитали — будто папа ваш упросил Старостина, чтобы взял вас в «Спартак».
— Сказки Шахерезады. Попал я в «Спартак» случайно. Друзья затянули, им вратаря не хватало в юношеской команде. А Маслак — странная личность. Вышла у нас в конце нехорошая история.
— Что такое?
— 1997 год. Работаю пресс-атташе. Отправляемся на сборы в Сочи. Маслак звонит: «Саша, старик, прилетит от меня парень. Помоги ему» — «Без вопросов!» Появляется этот персонаж: «Нужно снимать». Нет проблем, я Романцева предупредил: «Иваныч, это мои люди, все будет нормально». Жил парень не у нас, каждый раз из-за него останавливали автобус с командой. Романцеву не нравилось страшно!
— Тому Романцеву многое не нравилось.
— Сажали парня в автобус, там что-то снимал. Договорились — все со мной согласовывает. В «Спартаке» было два правила — никаких камер в столовой и в номерах. Если надо — я кого угодно выведу в холл. А тут под вечер вдруг вижу — твою же мать! Идет из номера! Окликаю: «Секундочку. Что здесь делаешь?» — «Ну как, мы пришли...» Всё, говорю. Вон отсюда. Маслаку звонить не стал. Он тоже не звонит. Потом выходит передача: «Пресс-атташе Львов ничего не давал снимать...»
— Грустная история.
— Есть смешная.
— Скорее же, Александр Львович.
— Вам нравится со мной, да?
— Очень. Не томите.
— 1963 год. Я учился в институте физкультуры, — юный, дурной! Тестостерон из ушей брызжет. В «Спартаке» Юра Севидов, Леша Корнеев, герой чемпионата мира 1966-го, Рейнгольд по прозвищу Рекс...
— Галимзян Хусаинов.
— Да-а! Тот в Крыму, выходя на зарядку, затягивался сигаретой и произносил блаженно: «Воздух, *** [блин], какой!» Иду мимо пансионата «Спутник», который ЦК ВЛКСМ построил. Вижу — валяется черно-белая фотокарточка. Поднимаю — красивая блондинка на кухне. То ли чай пьет, то ли кофе. Раз — в карман.
— А дальше?
— Таскаю и таскаю. Февраль, не сезон. А там буфет был, «Массандра» и прочее. После тренировки Корнеев, Севид и Рейнгольд подходили к стойке, буфетчица спокойно им по стакану наливала. Выпивали и безо всякого ощущения неловкости шли обедать.
— Это прекрасно.
— Севидов меня окликает: «Как дела, молодой?» Думаю, надо перед ними покрасоваться. «Нормально, — отвечаю. — Вот баба прислала фотографию». Они заинтересовались: «Какая баба?» — «Да телка моя». Достаю карточку, Севидов повертел в руках: «Нужно Маслаку показать. Он таких баб любит, ему понравится. Только обязательно скажи, что это твоя телка».
— Показали?
— Да, понес. Вот, говорю, какая у меня подруга. Тот побледнел, поиграл желваками: «Ты где взял?» Что-то меня заставило правду сказать: «На улице...» — «Ясно». На обеде снова Севидова встречаю: «Ну что, сынок, показал Маслаку?» — «Что-то занервничал» — «Да понятно. Это ж Ольга, его жена. Он с ней десять лет уже».
— Вы были третьим вратарем «Спартака»?
— После Маслаченко и Валеры Алабужева. На старте сезона двойной выезд — Харьков и Киев. В Харькове какой-то потоп, высадились в Херсоне. В 8 утра завтрак. Я, еврейский мальчик, кушаю творожок без сахара — и вдруг: бум-бум-бум! В дверь стучат как в 1937-м! Образно?
— Более чем.
— Официантка открывает, вваливается мужик: «Валя, дай» — «Коля...» — «Дай!» Я заинтересовался. Несет тарелку из-под щей, бутылку водки и буханку хлеба. Он все крошит, заливает водкой. Ложечкой поводил — и начинает жрать. Лицо у него синее, как в мультфильмах. А тут розовеет на глазах. Две, три ложки...
— Ужас.
— Потом умные люди сказали — это называется «тюря». Самый кайф у алкашей... Из Харькова уезжаем в Киев. Я с молодежью в хвосте автобуса. Старостин последним всегда заходил, останавливался на ступеньке: «Никого не забыли?» Тут у меня и вырвалось: «Либкинда взять на ставку забыли...»
— В «Спартаке» не платили вам ничего?
— Ни копейки.
— Так и не взяли на ставку?
— Только при Романцеве.
Клюшки
— В игровые времена был шанс зацепиться в «Спартаке»?
— Не-е-ет! Это яркий, но случайный эпизод биографии. Я-то в юности считал себя неплохим вратарем, казалось, смогу чего-то добиться. Образцом для подражания для меня был гениальный Анзор Кавазашвили.
— Так уж и гениальный?
— Да это потрясающий вратарь! Невысокий, зато невероятно прыгучий, тащил всё! По комплекции мы похожи. Но со временем понял, что класс Б — мой потолок. Я даже футболистом себя назвать не могу! Был чернорабочим, которому футбол позволял зарабатывать на хлеб.
— В классе Б платили щедро?
— Лучше всего чувствовал себя в Шахтах. 140 рублей оклад, 220 — доплата. А жил один в четырехместном номере в гостинице при Дворце спорта. Периодически встречал на улице штангиста Васю Алексеева. Ходил он в линялой майке, вытянутых трениках и почему-то исключительно босиком.
— Трезвый?
— Да вроде. Когда пытались пристыдить, мол, что ж в таком виде по городу разгуливаешь, Вася хмурил густые брови и отвечал басом: «Алексееву можно все!»
— Кто из великих забивал вам голы?
— Ярцев! Я играл за команду «Знамя» из Ногинска, Жора — за смоленскую «Искру». Гол получился на загляденье. В штрафной раскачал одного защитника, на замахе убрал второго и засадил в дальний угол. Я до мяча не дотянулся.
— Он-то помнит?
— Через много-много лет заговорил с Ярцевым о том матче, сказал, что я на воротах стоял. Жора усмехнулся: «Гол помню. Тебя — нет. Да мне без разницы было, кому забивать».
— Это какой же год?
— 1968-й. Один из самых трагичных для меня. Неудачная женитьба, в игре зубы вышибли...
— Много?
— Штук восемь. Фамилию парня запомнил — Гилко, белорус. Если жив — привет ему. С того момента у меня вставная челюсть. Хотя в этом и плюсы есть. Можно теперь не тратиться на импланты.
— Как произошло?
— Бросился за мячом, а Гилко выставил ногу. Причем выбить зубы ухитрился так, что корни остались. Врач выдалбливал их долотом. Без всякой анестезии!
— Ой.
— Клал мою голову на колени и... Вот тогда я понял, что значит умение терпеть. Случилось все за два месяца до свадьбы. Врач пообещал, что в ЗАГС приду с зубами, пускай и вставными.
— Успели?
— Да. Но предупредил: «Пару дней челюсть натирать будет, лучше перед сном сними, положи в воду». Наутро после первой брачной ночи открыл глаза, провел языком по деснам и ужаснулся: «Ё! Зубы проглотил!» Дальше взгляд упал на стакан, на дне которого розовела челюсть. Отлегло.
— Команд вы сменили много.
— Махачкала, Киров, Кадиевка, Улан-Удэ, Шахты, Орел, Ногинск, Калуга... Что ни город — история.
— Это прекрасно! Ждем подробностей.
— В Кирове привозят на стадион, там общага. Абсолютно пустая. Команда уехала играть финальную пульку. Вдруг среди ночи стук в окошко. Женские голоса: «Эй, москвич, открывай! ******* [заниматься сексом] будем!» «Отвалите, — кричу. — Я спортсмен! Нам нельзя!» Те вкрадчиво: «Если откроешь, и мы войдем, ты поймешь, что тебе все можно».
— Кто одолевал?
— Экскурсоводы из краеведческого музея, кто ж еще... Команды нет, вот ко мне и ломились: «Ты один остался! Открывай!» Так продолжалось дня три. Пока голую задницу им в окно не показал. В ответ услышал: «Теперь, москвич, можешь спать спокойно».
— Да вы кремень.
— А вот история не для слабонервных. С махачкалинским «Динамо» приехали на матч в Зугдиди. Отыграли, закупили несколько ящиков вина «Саэро». Дешевое — 20 копеек за литр. С утра проснулся — мутит, голова раскалывается. Кое-как погрузились в рейсовый автобус и по Военной-Грузинской дороге потащились в сторону Владикавказа.
— На «Икарусе»?
— На убитом ПАЗике! Окна задраены, духотища. Мрак! В каком-то селе притормаживаем, заходят две старухи-колхозницы в длинных юбках. Усаживаются прямо передо мной. Как на ухабах подбрасывает, у старух из-под юбок бьет аромат. Да такой, что хочется сразу вены вскрыть. Или на ходу выпрыгнуть из автобуса... Ребята, пройти через это и дожить до 75-ти — подвиг!
— Да уж.
— Похожий культурный шок испытал в армии. В Буреполоме, где под казарму оборудовали бывшую конюшню. Когда четыре десятка солдат вывешивали портянки, стекла из противогаза вылетали!
— Буреполом — это что?
— Поселок на границе Кировской и Нижегородской области. 1964 год. Я учился на заочном в ГЦОЛИФКе, специальность — тренер по футболу и хоккею. Летом числился в горьковском «Динамо», играл в футбол. А зимой, чтобы не загреметь в армию, взялся тренировать местных хоккеистов. Между прочим, среди них был Валерий Васильев.
— Тот самый?
— Да! Жил он с матерью в деревянном бараке на территории стадиона, где мы тренировались на открытом льду. Валерке было лет 15.
— Вы понимали, какой алмаз в руки попал?
— Сразу было видно — парень далеко пойдет. Богатырь! Выделялся в той компании и Миша Денисов, он потом за рижское «Динамо» играл. А для меня все закончилось печально.
— Это почему же?
— Влюбился! В гимнастку Наталью Дембинскую. Она в Воронеже жила. Чтобы летать к ней, нужны были деньги. Я начал тайком продавать клюшки.
— Казенные?
— Ага. По 2 рубля — при номинальной стоимости 4-80. Заловили и отправили в «сапоги». Как раз в Буреполом. А история с Васильевым получила продолжение.
— Когда?
— В 1978-м в Чехословакии, где он стал пятикратным чемпионом мира. На банкете я подошел к Сычу: «Валентин Лукич, мне теперь полагается звание заслуженного тренера...» Тот шуток не понимал, занервничал: «Тебе?! За что?» — «Так Васильев — мой воспитанник!» Валерка рядом стоит, кивает: «Да-да, Львов меня в Горьком тренировал».
Ларионов
— Для Виктора Тихонова это первый победный чемпионат мира со сборной СССР.
— Виктор Васильевич ко мне тепло относился. Он хорошо знал моего отца, заслуженного тренера СССР, специалиста по физподготовке, по его планам в московском «Динамо» работал Аркадий Чернышов.
— Которому помогал Тихонов.
— Совершенно верно. Затем Виктора Васильевича откомандировали в Ригу. Мы встречались там несколько раз, когда меня пригласили в «Даугаву». С Тихоновым связан драматичный эпизод на Олимпиаде в Калгари. Сборная завоевала золотые медали, и Игорь Ларионов, мой близкий товарищ, предложил это дело отметить.
— Где?
— В олимпийской деревне. Провел меня через все кордоны. Вечером проходила церемония закрытия, но хоккеисты ее проигнорировали. Вынесли в коридор стол, накрыли, разлили. Вдруг появился Тихонов. С бутылкой водки и банкой красной икры. Поднял рюмку: «Ребята, вы молодцы, поздравляю. Давайте выпьем за нашу команду». И тут Ларионов обдал холодом: «Извините, Виктор Васильевич, но с вами пить не буду».
— Реакция Тихонова?
— Молча опрокинул рюмку, закусил и через пару минут под каким-то предлогом удалился. Все притихли, настроение упало. Я спросил Ларика: «Что случилось?» Отмахнулся: «Он знает...» В тот момент я даже не подозревал, насколько у них обострились отношения. До знаменитого письма в «Огоньке» оставалось полгода.
— Как вечер закончился?
— Поддали так, что из деревни меня вытаскивал Сашка Кожевников. На себе. До мотеля на окраине Калгари, где жила группа наших журналистов, добрался на такси. Кстати, хозяин мотеля к приезду советской делегации подготовился основательно. В первый же день собрал нас в холле и сообщил: «Друзья, у меня для вас роскошный подарок!» Один из ветеранов отечественной журналистики прищурился: «Водка, что ли?» Хозяин воскликнул: «Лучше!» Тот же голос: «Дядя, ты в своем уме? Что может быть лучше водки?!»
— И?
— Хозяин: «Я купил подписку на порнографический канал! На месяц! Смотрите в номерах бесплатно». «У-у, — обескураженно протянул ветеран, — да у нас уже давно никто не д...т. Тем более за границей».
— Ваши истории восхитительны.
— Вот еще. Про известного хоккеиста, олимпийского чемпиона. Но без фамилии. На Брайтон-Бич сидим в ресторане с эмигрантом, писал для «Русского слова». Зовут Миша. Говорит: «Сейчас дружок подъедет, хоккеист». Появляется здоровый парень. От выпивки отказывается: «Не могу, режим. Завтра игра». Думаю — молодец какой. А он Мише подмигивает: «Где?» — «Она уже час ждет...» — «Погнали!»
— Куда?
— К черту на рога. За какой-то блондинкой из Киева. В машине спрашиваю: «Миша, твоя?» — «Его» — кивает на хоккеиста. Поворачиваюсь: «У тебя же матч завтра». Парень улыбается: «Еще лучше летать буду!» Приезжаем к Мише домой. Не успеваю ботинки расшнуровать, а из соседней комнаты уже блондинка стонет: «Мама! Мамочка!» Я к Мише: «Что ж он там делает?» — «К игре готовится». Среди ночи просыпаюсь, иду на кухню за минералкой, опять стоны: «Мама! Мамочка!»
— Силен.
— Утром встаем — ни бабы, ни хоккеиста. Говорю: «Да, Мишаня, вечером посмотрим, как он по льду ползать будет...» Так что вы думаете? Одну забил и две отдал!
Гундарева
— Как родилась идея сделать книгу с Дасаевым?
— Все просто — я хотел прославиться, заработать кучу денег. Вот и предложил Ринату книжку издать. Ответил: «Саня, давай». Но один момент я не учел.
— Какой?
— Дасаев — великий вратарь и хороший парень, но к литературному труду равнодушен. Его совершенно не волновало, что я о нем напишу. Как-то приехал к нему домой в Сокольники. Разложил вопросы, включил диктофон. Вдруг звонок в дверь. На пороге Женька Кузнецов: «Дос, здорово! Я креветки привез» — «О, заходи». Говорю: «Какие креветки? Мы над книгой работаем». Дасаев: «Одно другому не мешает». Ладно, закрываемся в комнате, начинаю расспрашивать, тут с кухни Кузнецов подает голос: «Дос, глянь, не переварил?» Через пять минут: «Садитесь, а то остынут...» И так постоянно. Как я книжку написал, до сих пор понять не могу.
— С Дасаевым вы навестили Яшина.
— Да, этот эпизод вошел в книжку. Лев Иванович только-только вернулся из больницы. Ногу уже ампутировали, передвигался на костылях. Думал, увижу хмурого, обиженного на судьбу человека. Но Яшин встретил очень приветливо, улыбался. С необычайным воодушевлением рассказывал, что финны собираются подарить ему автомобиль с ручным управлением: «Говорят, ничего сложного, быстро привыкну...» Жил надеждой, маленькими радостями. А мне было страшно.
— Почему?
— Потому что легендарный вратарь угасал на глазах. Смотрел на Льва Ивановича и прямо чувствовал, как из него уходит жизнь. А он отчаянно за нее цепляется... Нет, врать не буду, тогда по молодости этого не осознавал. Сейчас понимаю. Какая-то искорка во мне проскочила, когда вспомнил тот вечер.
— Вы же были тамадой на свадьбе у Дасаева?
— Ринат попросил. Как соавтора. Отмечали зимой на базе в Тарасовке, когда команда вышла из отпуска.
— Бесков был?
— Нет. Вот Валерия Николаевна заехала ненадолго. Я заготовил монологи, поздравления от лица популярных артистов — Ширвиндта, Калягина. Пародируя их, обращался к Ринату. Но это все не прокатывало. В какой-то момент Романцев, сидевший напротив Дасаева, обвел меня тяжелым взглядом и произнес: «Не нравится мне тамада...»
— Ничего себе.
— Я не в обиде. Откровенно говоря, тогда действительно был слабеньким тамадой, опыта еще не хватало. После фразы Романцева быстро свернул программу, и дальше пошла обычная гулянка, растянувшаяся на два дня. С баней и купанием в бассейне.
— Свидетелем жениха был Александр Фатюшин.
— Да, они дружили, Ринат частенько заглядывал к нему в театр Маяковского. Известная история — в день свадьбы у Саши был спектакль, пришлось больничный брать. Гончарову, худруку Маяковки, доложили, где гулял Фатюшин. Разразился скандал.
— Он реально был на грани увольнения?
— Ну, это вряд ли. Актер-то знаковый. Вообще театр гуливанистый был, там и Володю Ильина по три раза в месяц увольняли и возвращали. А в качестве наказания провинившихся артистов ставили на вечерние спектакли 31 декабря.
— Это испытание.
— Как-то 31-го давали «Энергичные люди» по повести Шукшина. Узнав, что играют Фатюшин и Толя Ромашин, мои друзья, рванул в Маяковку. За кулисами встретились, приняли на грудь по чуть-чуть. В антракте добавили, и они говорят: «Сейчас тебя повеселим». Идет последний акт, за дверью наряд милиции. Стучат. Между Фатюшиным и Ромашиным начинается диалог. От вольного: «Кто это?» — «Сашка Львов» — «Ну и зачем стучит?» — «Бутылку принес. Сегодня же Новый год». Народ в зале сидит, думает — так и надо. А я от смеха под стул сползаю... Была еще хохма, ставшая в Маяковке легендой. Рассказать?
— Конечно.
— Молодежь, наверное, не поймет, ну да ладно. Зима, иду за кулисами в меховой шапке, пальто нараспашку. Навстречу благообразный Евгений Лазарев, известный по роли князя Лобанова-Ростовского в «Хождении по мукам». Смотрит с укоризной: «Молодой человек, извините, но вы в театре. А театр — это храм. Здесь в головном уборе не ходят». Я пожал плечами: «А в синагоге — ходят...»
— Роман Александра Минаева и Натальи Гундаревой развивался на ваших глазах?
— Так я же их и познакомил! Но сначала Сашка влюбился в дочку Ромашина, Таню, диктора Центрального телевидения.
— Хорошенькая?
— Красавица! А Ромашин футбол обожал. Он из Ленинграда, страстно болел за «Зенит». А когда в Москву перебрался, к «Динамо прикипел. Однажды пришли на стадион, Толя говорит: «Давай Миная разыграем. Скажи, что я с Танькой на трибуне. Как услышит — летать по полю будет! Может, еще и забьет». На выходе из раздевалки я успел шепнуть Минаеву: «Санек, Таня пришла! Ждет после игры. Два мяча с тебя!» Сашка заулыбался, расцвел. Но уже на 30-й минуте Севидов его заменил!
— Травма?
— Нет! Безобразно играл! По мячу не попадал, ошибался на ровном на месте. Увидев, что меняют, Ромашин вздохнул: «Перегорел от полноты чувств. С влюбленными бывает».
— В какой-то момент Минаев переключился на Гундареву?
— Да, мы же все время в театре крутились, одна компания. Когда по пятому разу постановку смотреть не хотелось, в буфете сидели. Или в гримерке Ромашина. Потом Сашка с Наташей закорешился, уже в ее гримерке могли покемарить. Гундарева по характеру — комиссар. Разве что без кожаной куртки и маузера. Требовательная, властная, любила быть в центре внимания. Но иногда превращалась в милую девочку. Помню, справляли новоселье Люси Нильской. Наташа что-то готовила, к плите никого не подпускала, сама салатики резала. Как-то поддали, поворачивается ко мне: «Львов, только честно — мужики на меня вешаются, потому что я баба красивая? Или потому что актриса известная?»
— А вы?
— «Наташ, если правду скажу — обидишься». А она завелась: «Нет! Говори!» — «Таких симпатичных девушек, как ты, полным-полно. Но ты не просто Наташа, ты — Гундарева!»
— Оскорбилась?
— Махнула рукой: «Львов, скотина, так и знала! Все вы, мужики, одинаковые...» Со временем Минаев переехал к ней в сталинскую высотку у Красных ворот. Наташа очень трепетно к нему относилась, дело шло к свадьбе, на которой мне заранее была уготована роль тамады.
— Свадьбы не случилось.
— Он прилетел к ней на съемки в Одессу, привез колечко. Наташе не понравилось, психанула, разругались. Все, с концами. По крайней мере так мне рассказывал Минаев.
— На похоронах Гундаревой был?
— Я не видел.
Уговоры
— У вас был опыт общения с двумя яркими олигархами — Червиченко и Федорычевым. Что ж при всем вашем обаянии — не сложилось?
— Эти люди похожи в одном. Считают, если ты не заработал столько же, сколько они — значит, не имеешь права что-то произносить и понимать.
— Первый надлом в отношениях с Червиченко?
— Не было никаких «надломов»! Его приход в клуб преподносился так: вот человек, который дает свои деньги. Романцев по этой причине и повелся — теперь не надо брать кредиты в банке. Всё есть. Червиченко еще рубаху на груди рвал: «Сейчас накупим футболистов и выиграем Лигу чемпионов». А потом обычная история: «Ты же обещал!» — «Да, обещал. Но это было вчера...»
— Как вас выгоняли из «Спартака»?
— Очень просто. Звонит секретарша: «Вас ждет Андрей Владимирович». Прихожу, он говорит: «Все, ты нам больше не нужен. Но если хочешь — продолжай заниматься журналом «Спартак». Отвечаю: «Ни в коем случае». Горжусь, что меня выгнали, а не убрали по собственному с выходным пособием. Как вскоре выяснилось, я не последний, кого отцепил Червиченко. Полторы команды наберется.
— А что Романцев?
— Дозвонился ему. Тот удивился: «Да? Я приеду — разберемся». Потом в своей машине произнес: «Саша, я уже в клубе только тренер. Ты не обижайся, но...»
— Не помог.
— Зато сказал: «Если в заявку сборной Львова не включат, я на чемпионат мира не поеду».
— Через два года вы в «Динамо» пересеклись.
— Никто не знает, как Романцев там оказался. Его кандидатура появилась, когда команда уже стояла на вылет. Тот сезон вообще нелепый. Сначала Заварзин неожиданно пригласил Гжебика, который был знаменит лишь одним — обыграл «Спартак» в Лиге чемпионов. В июле Гжебика выгнал, взял Бондаренко.
— Тот не потянул.
— Стало еще хуже. Однажды Заварзин говорит: «Давай позовем Иваныча».
— Кто надоумил?
— Колосков: «Возьмите Романцева, только он может что-то исправить». Тот не поддается: «Я не готовил команду, не собирал. Могу подсказывать, но не более». Остаются три матча! «Ротор» на выезде, а в Москве ЦСКА, который прет на чемпионство, и «Спартак». Заварзин часа три уговаривал Романцева! Наконец Иваныч кивнул: «Хорошо. Я согласен».
— Что дальше?
— Заварзин выдыхает: «Идем в ресторан «Динамо». Отметим это дело на удачу». С Романцевым выходим вдвоем, он мрачнее тучи. Вдруг останавливается посреди улицы, поворачивается ко мне: «Ты знаешь, на какой шаг я решился?» Смотрю на него — бледный! Иваныч продолжает: «Я могу войти в историю. Как тренер, с которым «Динамо» впервые вылетит из высшей лиги!»
— А вы?
— Молчу. После паузы Романцев спрашивает: «Ты со мной?» — «Всегда!»
— Спаслись.
— В Волгограде 0:0 сыграли, Левицкий творил чудеса. Потом 0:0 с Газзаевым, отобрали у него золотые медали. В конце — 1:1 со «Спартаком». После этого матча собрались отметить окончание сезона. Федун пришел. Слава Фетисов произнес тост: «Давайте выпьем за тренера!» Тут голос Федуна: «Вы меня извините, но тренер — всего 20 процентов успеха команды». Тогда впервые это озвучил. А время спустя повторил где-то — только уже про 10 процентов.
Федорычев
— Что помешало вам сработаться с Федорычевым?
— И он, и Червиченко считали, что пресс-атташе — «шестерка». На одной ступеньке с водителем, который открывает дверь. Им не нравилось, что я — личность. Что за меня поднимали рюмку большие люди. Но самое главное — Федорычев категорически не воспринимал Романцева.
— Почему?
— Знаю, от кого пошло, но фамилию называть не буду. Федорычев твердил: «От Романцева надо избавляться, его футбол — вчерашний день, нам необходим новый тренер...»
— Зачем же тогда в «Динамо» позвал?
— Доверился Заварзину. Когда избежали вылета, я на банкете сказал тост: «Выпьем за Олега Ивановича, благодаря которому «Динамо» осталось в высшей лиге». А у богатеев в окружении всегда есть два-три подметных персонажа, которые заглядывают и в рот, и в другие места. Вот у одного из «хвостов» Федорычева мои слова вызвали усмешку. Громко произнес: «Да мы бы и без Романцева спокойненько все решили». Намекнул на коммерческую составляющую. Я вскипел: «Это с кем бы вы договорились? С вылетавшим «Ротором» и Горюновым? Или с Газзаевым, который рвался к чемпионству?» Разругался чуть позже и с охранником Федорычева, румыном.
— С ним-то из-за чего?
— Зимой в манеже играли контрольный матч с «Томью». В тот же день в ресторане на Тверской организовали презентацию португальских новичков — Дерлея, Данни, Жорже Рибейру и прочих. Я ее провел и уехал. Эти остались. Румын с ними. Вдруг звонит мне: «Кто обед будет оплачивать?» — «Какой обед?! Через час игра!» — «Ребята покушать захотели, мы кое-что заказали...» — «Вот ты и плати, раз сидишь с ними» — «У меня денег нет».
— Незадача.
— Да наврал! Я этого румына знаю. Пошел я к главбуху, тот с деньгами помчался на машине в ресторан. Но на игру португальцы все равно опоздали.
— Скандал.
— Еще какой! На следующий день собрание, румын попытался спихнуть все на меня. Дескать, Львов виноват, что португальцы вовремя не приехали в манеж. Я на него попер: «От меня что требовалось? Провести презентацию. Дальше игрокам объявили, во сколько матч. Я должен везде за ними ходить?» Ну а первый конфликт с окружением Федорычева случился еще в Монако.
— Там что не поделили?
— Стал он хозяином «Динамо», вызвал меня дня через три. Показал письмо Леонида Парфенова, который для «Намедни» хотел снять сюжет о Федорычеве. «Саша, что делать?» — «Леша, что ты, это большая честь...» Федорычев скривился: «Ненавижу съемки!» — «Да люди по 300 тысяч долларов приносят, чтобы засветиться на телевидении. А здесь бесплатно, в такой программе...» — «Ладно, тогда и ты в Монако приезжай».
— Мы не ослышались? С Федорычевым были на «ты»?
— С первого дня. Он сам предложил. Как и Червиченко.
— Ясно.
— Съемочную группу «Намедни» возглавлял Максим Рогаленков. Замечательный был репортер, динамовский болельщик. Погиб вскоре — в центре Москвы сбила машина. А в Монако в назначенный день один из помощников Федорычева огорошил: «Алексей Михайлович сниматься не будет». Как?! Звоню Заварзину: «Что происходит? Это же удар по клубу! Завтра Парфенов в эфире разнесет и Федорычева, и «Динамо».
— Заварзин прислушался?
— Набрал Федорычеву, переубедил. Но кое-кому в его окружении моя настойчивость не понравилась. Хотя сюжет получился классный. Помимо прочего удалось записать интервью с шефом полиции Монако. Тот рассыпался в комплиментах: «Мсье Федорычева мы проверяли, все чисто, претензий к нему нет...» А то после какой-то статьи во французской прессе на него чуть ли не уголовное дело собирались заводить.
— Как вас увольняли?
— Когда весной 2005-го убрали Романцева, понял — я следующий. Летим из Ростова, где «Динамо» с Кобелевым одержало первую победу. В VIP-салоне стюардесса разносит бокалы. Указываю на Федорычева: «Ты сначала Алексею Михайловичу предложи, это его самолет». А он: «Нет-нет, пить не буду». Говорю: «Тогда и я не буду».
— Ненаказуемо.
— Он кивнул в сторону Кобелева: «Пусть Андрей выпьет». Тот тоже в отказ. Федорычев повысил голос: «Я же сказал — выпейте!» И чего я, дурак, завелся?
— Так и не пригубили?
— В тот момент — нет. Ни я, ни Кобелев. Но минут через 20 зашел я за шторку и рюмку махнул. Одну, клянусь! Этого никто не видел. А утром позвонил Васильков: «Тебя уволили».
— Странно.
— Федорычев потом говорил Борису Игнатьеву: «Представляешь, я, хозяин клуба, сказал Львову: «Выпей!» Он не стал. Демонстративно!» Это повлияло или что-то другое, не знаю. В любом случае моя судьба была предрешена.
Романцев
— С самим-то Романцевым в вашей жизни все было безоблачно?
— Ну что вы!
— Вот бы не подумали.
— Он пригласил меня в «Спартак» летом 1996-го. Спрашиваю: «Кому я здесь подчиняюсь?» — «Только мне!» Романцев тогда был президентом клуба, а тренером — Ярцев. Жора в работе очень жесткий, спуску нет никому. Все это мне, честно говоря, не очень нравилось. А главное, не мог понять — в чем состоит профессия пресс-атташе? Вот после убийства Ларисы Нечаевой появились в «Спартаке» охранники, софринские ребята. Могли любого разорвать. Рассказывали, как их готовили — заставляли даже живых тараканов жрать.
— Фу. Мерзость какая.
— В чем их работа — понятно. А в чем моя? Но потом сформулировал для себя главный принцип работы пресс-атташе: клуб — через первое лицо.
— То есть?
— Поскольку спустя полгода Романцев вновь стал и тренером, и президентом, у меня была боевая задача — показать его с положительной стороны. Журналисты постоянно клевали Романцева за то, что не дает интервью. А я начал ему объяснять, что не все корреспонденты — проходимцы. Есть среди них и достойные люди, порядочные, с которыми интересно общаться. Иваныч оттаял.
— Что вы не понимали про Романцева раньше — но поняли после работы с ним?
— Он действительно закрытый человек. Даже замкнутый. Очень осторожно идет на контакт. Но если уж доверяет кому-то — никаких проблем. Лишний раз убедился в этом, когда в 1998-м оказался в шаге от ухода из «Спартака».
— Что произошло?
— Внезапно отцепили от поездки на игру с «Аяксом». Приехал на базу и услышал: «Позвони Есауленко». Тот ошарашил: «С командой не летишь. Если хочешь — отправляйся с болельщиками». Так обидно стало!
— Еще бы.
— С Романцевым связаться не успел, улетели без меня. Я дождался возвращения команды, пришел к Иванычу и сказал: «Раз такое отношение — ухожу». А он: «Саша, давай договоримся — с этого момента, где я, там и ты». Все, вопрос закрылся.
— Его пресс-конференция на Кубке Содружества вошла в историю. В мемуарах Олег Иванович признал, что был тогда нетрезв.
— Рассказываю. На эту пресс-конференцию его подбил я. Объяснил, что в Москву слетелись журналисты со всего бывшего Союза, хотят пообщаться с Романцевым. А утром температура подскочила, доктор Васильков какие-то лекарства дал. Я к Иванычу: «Договоренность в силе?» — «Конечно!» Потом выяснилось — когда матч в «Олимпийском» закончился, в тренерскую заглянули Колосков и Юханссон. Романцев с ними немножко выпил.
— Так-так.
— Подхожу: «Иваныч, ты как?» — «Готов. Вперед!» От раздевалок до пресс-центра далеко, пока шли, почувствовал, что он «поплыл». Говорю: «Иваныч...» — «Не-не-не, я в порядке. Раз обещал — буду! Люди ждут!» В такой ситуации я не имел права развернуть его и все отменить.
— О чем думали, когда Романцев начал отвечать на вопросы не вполне адекватно?
— Первая мысль: «Я пропал!» Но на следующий день «СЭ» опубликовал полную стенограмму пресс-конференции. Несколько раз перечитал — никакой крамолы. Ну, сказал: «Мукунку хороший», а «Грановский бежит быстрее Роберто Карлоса» — и что? Преподносят так, будто Романцев объявил Третью Мировую!
Лариса
— Какое поражение оставило на сердце самый большой шрам?
— 1999-й, Украина. Накануне в Тарасовке все отправились на молебен. Кроме Филимонова. А при счете 1:0 я начал спускаться вниз из ложи VIP. Как обычно, за три минуты до окончания матча. Павел Бородин показал два пальца: «Мы всё!» Делаю еще шаг — и вижу, как Филимонов пропускает...
— Жуткие воспоминания.
— Я чуть не упал! А дальше — какие-то вспышки. Момент у Хохлова, не забивает. Мысль: что ж делать? Не могу понять! Обычно-то я Романцева ждал, а тут сразу к раздевалке двинул. У дверей спросил: «Пойдем на пресс-конференцию?» — «Да!» Там один негодяй поднялся: «А сейчас вы поставили бы Нигматуллина?»
— Нам говорили — в раздевалке Бесчастных орал на Филимонова.
— Да там никто слова не произнес. Вообще! Ни крика, ни истерик. Мертвая тишина. Ужасно, ужасно... За что-то нас Боженька наказал...
— Внутренних вопросов не осталось — все ли было чисто с этим матчем?
— Даже мысли не мелькнуло!
— А у кого-то мелькнуло.
— Я о другом скажу. Как-то наткнулся на интервью Бышовца: «Романцев совершил у меня рейдерский захват сборной». Да твою ж мать! Мы с Заварзиным два дня Иваныча уговаривали — не хотел идти в эту сборную... Мне до сих пор тяжело рассказывать о матче с Украиной. Слезы наворачиваются. Я сентиментальный. Могу всплакнуть, когда вспоминаю Фатюшина, Ромашина. Или как Ларису Нечаеву хоронили. Я же сам чудом уцелел тогда!
— Вот этого мы не знали.
— Изначально отношения с Ларисой складывались тяжело. Не нравились ей те, кто с Романцевым на короткой ноге. Месяца через полтора звонит секретарша: «Вас Лариса Геннадьевна просит заглянуть». Прихожу, сидит симпатичная дама. Даже яркая. Спрашивает: «Вы чем у нас занимаетесь?» — «Вы же генеральный директор, должны знать...» — «А я не знаю!»
— Занятный диалог.
— «Я — пресс-атташе». И тут она выдает: «В таком случае вы обязаны каждый день мне докладывать, что происходит в команде. Я же должна быть в курсе всего...»
— Предложила быть стукачом?
— Вот-вот. Смотрю на нее в упор: «Поднимите трубочку и расспросите Олега Ивановича...» — «Кажется, мы с вами не сработаемся». В этот момент я перешел на «ты»: «Послушай! Я с Отариком работал в «ХХI веке». Это мой близкий товарищ. Хочешь из меня на старости лет стукача сделать? Как думаешь — способен я на такие вещи?»
— А она?
— «Тогда или я напишу заявление, или вы». Я-то хоть сейчас, отвечаю. Давай бумагу... Время спустя вызвал меня Романцев: «Лариса с тобой боится общаться. А тут приезжают японцы из фирмы Akai, надо провести презентацию».
— Ваша стихия.
— Я ас был в этом деле! Отправился в «Советскую», где у «ХХI века» и лично Отари Витальевича был свой столик. Те закрыли в нужный день ресторан — и устроили целое представление. Я нагнал друзей-артистов, журналистов, столы накрыли...
— Осетр был?
— Все было!
— Нечаева оценила?
— На следующий день Романцева встречаю: «Саша, что ты с ней сделал? Лариса пришла и спрашивает, какая у тебя зарплата. Распорядилась поднять в два раза».
— Кстати — какая была зарплата?
— Небольшая.
— Говорили — пять тысяч долларов.
— Да ну, какие пять тысяч?! Это уже в «Динамо» я неплохо зарабатывал. Там мне 30 процентов от премиальных футболистов прописали. Что-то выходило, хоть мы и валились. А когда в «Спартак» устраивался, Романцев спросил в лоб: «Какую зарплату хочешь?»
— Смутились?
— Я и не знал, сколько просить. Ответил: «Чтобы не стыдно было домой приносить». А сколько дал — не помню. Даже контракта у меня не было первые полтора года — потому что Гришка Есауленко деньгами рулил, а Романцев в эти дела не лез.
— Подписывал-то он?
— Да ничего он не подписывал.
— Как так?
— За все финансовые документы отвечала Лариса. Романцев ненавидел эти вопросы. Я как-то принес бумажку о материальной помощи — Иваныч подмахнул со словами: «В первый и последний раз. Больше мне не носи».
— Мы про Нечаеву недоговорили.
— Сдружились в итоге, что все мои задумки поддерживала. Как-то говорю: «Давай в ложе VIP накрывать стол?» — «Шикарная идея!» Нам из ресторана эти закуски возили. Со «Сьоном» интересно вышло. Помните переигровку? Когда ворота мерили?
— Будто вчера была.
— В первом матче мы накрыли поляну — пришли швейцарские дипломаты во главе с послом. Пили за нас, кричали: «Мир! Дружба! В посольство приходите как к себе домой, любые визы». Я тоже с ними выпивал, закусывал. А потом надо было на слушания в УЕФА съездить по поводу переигровки, Есауленко сунулся в посольство — ни один телефон из тех, что оставили, не отвечал. Через третью страну в Ньон пробирался.
— А что во время переигровки?
— Лариса меня вызывает: «Будем опять для них накрывать?» — «Черт с ними. Пусть знают, что они твари конченые. Накроем!» Дала деньги. Оформили, как обычно, по высшему разряду. Лариса взглянула на этот стол: «Думаешь, явятся?» — «На бутылку спорим — не придут».
— Не пришли?
— Нет. Стыдно им было. Все осталось нетронутым. Мы этому «Сьону» ка-а-к дали — 5:1!
Убийство
— Так как вы уцелели? Мы места себе не находим.
— Суббота, играем на «Локомотиве». Моя жена-стюардесса куда-то улетела, совершенно свободен. Лариса предлагает: «Поехали ко мне на дачу». Мы уже кореша были.
— Без сексуальных подтекстов?
— Ну-у... Спасло меня одно — на вопрос, далеко ли ехать, Лариса ответила: «Да ерунда, километров 160. Под Владимиром». Вот это, думаю, номер — 160! Кое-как соскочил. На следующий день в час дня звонок: «Здравствуйте, это агентство Рейтерc». Вы же в курсе, что Ларису Нечаеву убили?" - «Нет. Откуда такие новости?» — «У нас свои источники». Или менты у них «заряжены» были, или Склиф. «Нам нужен Романцев!» — «Сегодня выходной. Его не найти» — «Ну так выступите сами...»
— Выступили вы, мы помним.
— Вышел к подъезду, что-то им наговорил. Они подробности и сообщили — что убили не только Ларису, но и нашу бухгалтершу, ее подругу. А брат, в которого тоже стреляли, выжил чудом. Спрашивают меня телевизионщики: «Может это быть связано с криминалом?» Да черт его знает, отвечаю. Сейчас убивают за мобильный телефон... Крутился, вертелся как мог. Наутро жена будит: «Ты слышал, что Решетов по НТВ заявил?»
— Что же?
— «Вчера у себя на даче была застрелена Лариса Нечаева, генеральный директор «Спартака». По мнению пресс-атташе клуба Александра Львова, здесь замешаны криминальные структуры, которые сводили счеты...» Ничего не могу понять! Набираю ему: «Ты хочешь, чтобы меня завтра убили?» — «Саша, пойми...» — «Какой «Саша»?! Меня пристрелят! Я сегодня напишу, что ты чушь сказал!» Решетов увидел текст — перелопатил, как ему удобно было. Я-то говорил похожее, но не это!
— Как быть?
— Он исправился, в следующем выпуске новостей: «Мы побеседовали с Александром Львовым, это недоразумение. Возможно, было бандитское нападение». В общем, перекроил. А народ уже подхватил — «Спартак» связан с мафией!" Хоть интернет был еще вяленький. Вакханалия только начиналась. Что делать? Даю объявление: «Всех желающих получить информацию ждем в офисе «Спартака». Помните наш старый двухэтажный офис в Коптельском переулке?
— Да.
— К 12 часам дня телекамер понаехало! Романцева не было, я вышел во двор: «Ребята, вы меня знаете. Не буду что-то рассказывать, доказывать. Вам все равно интереснее написать, что это бандиты. Но вы находитесь перед офисом. Двери открыты. Найдете здесь хоть одного захудалого, слепого охранника — я соглашусь, что Лариса погибла от мафии. Если б мы занимались такими делами — наверное, хоть один был бы». Все вопросы сразу снялись! Мудрый ход?
— Не то слово. Кто же убил Ларису?
— Время спустя мне рассказали, из-за чего все случилось. Помню, на поминках сидел какой-то тип рядом со мной. Больше всех орал, рыдал. Как оказалось, это один из ее последних любовников. Которому якобы она дала 70 тысяч долларов. По тем временам — несусветные деньги. Баба была оборотистая, то издательство какое-то сварганит, которые печатает детективы, то сеть бистро на французский манер. А возвращать-то надо — любовник ты или кто! Раз его спросила, другой. Он нанял двух людей кавказской национальности — застрелить ее. Шла война в Чечне, один спрятался там, а другой в Израиле, откуда преступников не выдавали.
— Могли и вас грохнуть.
— Если б оказался там — запросто. Чудом спасся Сашка Хаджи, администратор «Спартака». Их две дачи — забор в забор. Лариса ему говорит: «Поехали, Саня, за пивом в ларек». А тот распаренный после бани — нет, говорит. Лучше посплю. Прилег прямо на травку у забора. Этот забор ему жизнь и сохранил.
— Не заметили?
— Даже не проснулся, когда Нечаева вернулась. За ней в ворота въехал «Москвич» с убийцами, после бросили его неподалеку. Лариса выскочила: «Вы что себя позволяете?!» Они пистолеты достали, загнали ее в дом: «Мы такие-то, получили десятку «зелени», чтобы тебя завалить». Она на колени упала, как брат потом говорил. «Я вам больше дам. Не убивайте!» — «Давай» — «У меня деньги в Москве, я съезжу». Все равно ее убили бы, даже если б отдала.
— Сразу выстрелили?
— Нет, вышли посовещаться. Потом вернулись и, ни слова не говоря, Ларису прошили пулей, следом подругу, которая на диване сидела. Брата заметили наверху — и в него шмальнули. Не поверите! Подошли сделать контрольный выстрел, с метра стреляли в голову. Вместо этого пробили ему навылет шею. Этот парень в «Спартаке» числился водителем. Остался жив!
— Кошмар.
— Давайте расскажу, как Фетисову миллион долларов спас. Чтобы вы не сидели такие огорченные. Интересно?
— Безусловно.
— Слава очень трудно уезжал в НХЛ — не хотел связываться с «Совинтерспортом», который в то время только покойники с Ваганьково не поливали грязью. Все считали, что контора ворует деньги у спортсменов. Хотя создала эту систему советская власть. Уже на излете, понимая — тренеры и спортсмены все равно будут уезжать. Чтобы регулировать финансовые потоки, придумали «Совинтерспорт». Ему причиталось четыре процента от каждого контракта.
— Всего-то?
— Да! Но спортсмены, вне зависимости от контракта, могли получать на руки не больше, чем советник посла. Выходило по 800 долларов в месяц. Причем выплачивали эти деньги через торгпредство. Чтобы не облагались налогами. А Слава упертый — решил пробиваться сам. В Америке первым его агентом и адвокатом стал Малкович.
— Он и оформлял договор с «Нью-Джерси»?
— Да, «Совинтерспорт» никакого отношения к этому не имел. Проходит года три, появляются на пороге «Совинтерспорта» два парня. А я там работал пресс-атташе, мимо меня никто не проскакивал: «Вам кого?» — «Мы адвокаты Фетисова. Малкович подал на него в суд». Выяснилось, со своих заработков Слава ничего ему не дал. Тот выкатил счет на миллион! Всё посчитал, включая рекламные проценты! Куда деваться?
— Некуда.
— Сам Фетисов ждал на улице. Просит: «Помоги выкрутиться! Попадаю на огромные деньги, скандал...» Отправляюсь к нашему генеральному директору — Вите Галаеву. Хотя тот фамилию «Фетисов» слышать не мог. Так и так, объясняю, давай выручать нашего человека: «Мы же будем хорошо выглядеть, если выступим на его стороне. Да, он ошибался, да, был неправ, но...» Адвокатам Фетисова сказал — здесь можно сыграть на том, что он стал жертвой советской системы. Те обрадовались: «О, классная идея! Если половину отсудим — будем считать победой». Но отсудили всё!
— Отблагодарил вас Фетисов?
— Об этом даже речи не было — мы дружим с 1978-го, с пражского чемпионата мира. А потом, когда я на памятник Фатюшину деньги собирал, Фетисов первый дал. Нужно было 6 тысяч долларов.
— Хоть кто-то отказал?
— Жена одного известного футбольного человека ответила за него: «У нас ремонт в разгаре, денег нет».
Таможня
— В прежние времена у людей спорта случались казусы на таможне. У вас были?
— 1991-й, что-то сорвалось в проведении ралли Москва — Париж — Дакар. Вписали вместо Дакара Пекин. Я как пресс-атташе «Совинтерспорта» отвечал за группу журналистов, которых на Ил-67 надо было доставить в Париж. Самолет грузовой — чтобы потом на нем гнать в Москву аппаратуру из Европы.
— Все понятно.
— Сколько аппаратуры туда влезало, думайте сами — если обычно на Ил-67 по пять танков перевозили. Ангар внутри! Вылетать должны из Раменского. А раньше существовало правило — чтобы оформить визу, отправляешь документы в МИД. Тебе выписывают разрешение на получение визы, с ним дуй в посольство. Вот такая песня без слов. А у нас все делалось в последний момент! Вот-вот старт от Дома инвалидов в Париже!
— Что делать?
— Французы говорят — пустим по транзитным визам. Шлепнем в аэропорту, лишь бы из Союза вас выпустили. В Раменском самолет ждет, все проплачено. Идем с корреспондентами на таможню, отдаем паспорта. Прапорщик спрашивает: «Где французская виза?» Я объясняю: «Видите, стоит штамп МИДа, «право на выезд». А он: «Я не могу!» — «Ты что, сдурел? Старшего давай!» — «Сегодня воскресенье, он на даче» — «Зови! Ты хочешь без погон остаться?!» Тот бледный весь, вызванивает. Приезжает подполковник. С похмелья — сумасшедшего! Тоже повторяет: «Ничего не знаю, у вас визы нет. Не выпущу». Ему указываю: «Вот печать МИДа. Дальше не ваша забота!»
— Подействовало?
— Произносит он замечательную фразу: «Я что, не знаю, как в МИДе эти печати шлепают? Бутылку поставили...» Тут-то я его прихватил: «Секундочку. Товарищи! Все слышали? Будете свидетелями. Сейчас человек при исполнении служебных обязанностей обвинил сотрудников МИДа в получении взятки!» Братва моя с камерами гудит: «Слышали, слышали! Будем свидетелями!»
— Что подполковник?
— Моментально протрезвел. А я не унимаюсь: «Пишу заявление на имя начальника погранслужбы. Вы вообще в каком состоянии явились на работу?» Молчит, насупился. Говорю: «Быстро выпускай, иначе от тебя перья полетят. Это международное мероприятие, Ельцин лично курирует» — «Летите на !!!»
— В советские времена кто-то вез самовары на продажу. Что возили вы?
— Матрешки, икру. В 1984-м во Франции на чемпионате Европы икру продать не могли. Нас ансамбль Моисеева инструктировал, что брать. В Париже эта икра улетела бы, а Лион — деревня деревней. Идем по рынку, громко ругаюсь: «Твою ж мать, что за страна? Все дорогущее, а икру никто не берет». Вдруг открывается дверь фургона, высовывается человек: «Что материшься?» — «Да ты еще здесь...» Через пару шагов дошло — я ж не в Москве, а этот по-русски излагает. «Ты кто?» — «Армянин из Баку...» Взял у нас всю икру, спрашивает: «В какой гостинице живете?» Мы струхнули. Вербовка пошла! Кей-джи-би!
— 1984 год.
— Говорим: «Тебе зачем?» — «В гости вас хочу пригласить. У меня дом свой». Мы большой группой ездили — никак не могли определить, кто стукач. Поэтому все настороже были. Вроде армяне с нами, азербайджанцы — свои ребята. Олег Кучеренко тоже не похож. Перетурин? Вряд ли. Хотя вдруг завербовали дорогой, в электричке? Должен быть стукач, он всегда есть!
— Вот проблема-то.
— КГБ узнает — все, сразу невыездной. Ладно, дали этому армянину адрес — так он прямо к крыльцу подкатил на «Мерседесе», еще портье послал за мной: «Мсье Львов!»
— Как принимал?
— Смотрим — на столе у него водка и наша же икра: «Угощайтесь!» Потом привез в какой-то армянский ресторан, где вся диаспора кучкуется. А этому почетно, что у него такие гости. Пили-пили, вдруг берет меня за рукав: «Пойдем, хочу тебе подарок сделать, французский». Джинсы, думаю, вручит. Подводит к автомобилю — а там девка сидит. Юбка до пояса, ресницы наклеены, раскрашенная вся!
— Это подарок?
— Да! Армянин светится весь: «Она такое выделывает — ты не представляешь». Я опять оглядываюсь — КГБ! Вокруг! Что ж делать-то?! Не могу, отвечаю, принять твой подарок.
— Армянин заплакал?
— Вскипел: «Почему? Я от чистого сердца!» Молчу. Он приводит самый горячий аргумент: «Она деньги не вернет, я уже заплатил». Тут у меня вырывается: «Я жену свою люблю. Не изменяю». Думаю — Бог простит.
Анонимки
— Судя по страху перед КГБ, анонимки на вас писали.
— Была история. Выходит заметка про фигуристку Нину Жук в «Известиях» — ей в Греции не дают зарплату, а виноват «Совинтерспорт». Я отвечаю за имидж организации. Встречаю Нину в Москве: «Что за ерунда?» — «Саша, я все напутала!» Оказывается, пошла в посольство вместо торгпредства. А в посольстве про ее деньги знать не знают. Я: «Нина, никому не говори. Под это дело командировку выбью». Приезжаю в Грецию — якобы «разбираться». Выпускаю заметку — мол, собкор «Известий» все перепутал, не вник в вопрос.
— А тот — анонимку на вас?
— Нет, под своей фамилией написал в КГБ: «Александр Либкинд прилетел в командировку, но был замечен на рынках. Назначил мне встречу в самом злачном месте Афин, в порту. На этой встрече позволил себе угрозы».
— Позволили? Кайтесь!
— В глаза его не видел! Да зачем он мне нужен?
— Что потом?
— Были у меня в КГБ друзья, болельщики. Показали: «Это что за ???» — «Полная ерунда. Я с ним ни разу не встречался». Все затихло.
— Больше на вас не писали?
— Вот еще случай — возвращаемся из Венгрии с футбольного турнира. Тут звонок от приятеля, лейтенанта с Лубянки: «Надо поговорить». Приезжаю, тот радует: «Пришла на тебя анонимка. Якобы познакомился с капитаном женской сборной СССР по водному поло и пытался ее изнасиловать...»
— Прекрасный выбор. Мы в вас не ошиблись.
— Я глаза вытаращил: «Какое женское поло?! Разве оно существует?» Лейтенант грустно сообщает: «В прошлом году появилось». Я в прострации: «Ты только представь — какие у меня телки, а я полезу на капитана сборной по водному поло. Где все ощипано, в синяках...»
— В ваших словах есть резон.
— Напишите обязательно: в 75 лет все желания — вокруг здоровья. Посидеть, поговорить. Выпить, вкусно поесть. Оттолкнувшись от этого, еще что-то сделать! Бабы меня уже мало волнуют.
— Какая печаль.
— Все не то. А раньше с этого начиналось! Один известный футболист, ставший прекрасным тренером, имел ключи от моей квартиры в Орехово. И простыню, которую держал в холодильнике.
— Зачем?
— Чтобы свежее была. Уезжал — оставлял мне бутылку шампанского. Весь смысл жизни упирался в то, чтобы рядом теплая баба лежала. Я садился в «Жигули», открывал записную книжку. Две последние страницы — имена убористым почерком. Эта, эта, эта... Начинал с конца.
— Почему?
— Потому что те, которые с конца, могли пройти как новые. В здании «Московской Правды» семь этажей. 40 изданий! Шесть крупных, остальные — многотиражки. Два буфета, одна столовая. Уйти «пустым» невозможно.
— Сколько у вас было жен?
— Сейчас — третья.
— Для такой записной книжки — немного.
— А при чем здесь книжка и женитьба? Не вижу связи. Хе-хе.
Цымбаларь
— Налетались вы за жизнь. ЧП в воздухе были?
— Смешная история произошла, когда «Спартак» чартером отправился в Австрию на матч Лиги чемпионов со «Штурмом». Час полета, второй... Вдруг подходят стюардессы. В слезах: «Нас развернули». Я не сразу сообразил, о чем речь. «Что значит «развернули»? Мы же не в троллейбусе» — «Не проплатили коридор над Польшей. Летим назад...» — «Ревете-то почему?» — «Иванычу сказать боимся». Эту миссию решил взять на себя.
— Отважно.
— Захожу к нему в VIP, дым коромыслом, Романцев с помощниками в карты играет. Объясняю ситуацию: «Поляки, твари, не пускают...» Он в шоке. Потом осенило: «Я понял! Это они мне за «Легию» мстят!» В свое время «Спартак» дважды обыграл ее в Лиге чемпионов.
— Сюжет.
— Я уж не стал объяснять, что виноваты не поляки. А наши нерадивые товарищи, которые организовали чартер. Приземлились во Внуково, никуда не выпускают. Заходит девушка-прапорщик: «Я должна проследить, чтобы никто не покидал самолет. Вы в нейтральной зоне». Сидим, ждем. А в VIP-салоне всё на столе — водка, шампанское, бутербродики...
— Красота.
— Кто-то спросил: «Девушка, выпить желаете?» — «Нет-нет, я при исполнении». Помолчала и добавила: «Да и свадьба у меня завтра». «О! — оживился я. — Вы прощаетесь со свободной жизнью — и не хотите ее проводить?! Это неправильно!»
— Подействовал аргумент?
— Не то слово! За полчаса надралась так, что из самолета выносили!
— Замуж-то вышла?
— Кто ж знает? А мы пообедали в аэропорту, еще часа три подождали и вылетели в Австрию. Несмотря на всю катавасию и отсутствие предматчевой тренировки, грохнули «Штурм» — 2:0.
— Футболисты над вами подшучивали?
— Нет. Это со Славой Зинченко, бывшим сапожником «Спартака», миллион историй связано. Главным заводилой был Илюша Цымбаларь, вечно что-то придумывал.
— Например?
— Едем на автобусе в Ярославль. Цымбаларь окликает Зинченко: «Славик, заработать хочешь?» — «Хочу!» — «Нужно сожрать три апельсина. С кожурой. На время!» — «А денег сколько?» Ребята скидываются, кто 50 долларов дает, кто 100. Цыля вытаскивает апельсины. Здоровые, толстокожие — и где только такие находил? Ну а дальше чистое кино. Славик встает спиной к водителю, вгрызается в апельсин. Цыля контролирует процесс. Приговаривая: «Жевать! Не глотать!»
— Картина.
— С первым апельсином покончено, Славик ликует. Цыля протягивает второй. С лица сапожника сползает улыбка: «Погоди. Дай передохнуть...» Илюша смотрит лукаво: «Нет! Время пошло!» На втором апельсине у Славика начинается икота, сводит челюсти, текут слюни. Цыля гнет свое: «Не глотать! Жевать!» Пальчиком постукивает по циферблату: «Та-а-ак, не уложился! Не хватило 27 секунд. Что ж, попытка номер три». И снова на весь автобус: «Жевать! Не глотать!» А народ комментирует: «Интересно, какой глаз у Славы раньше выскочит — правый или левый?» Кто-то орет: «Оба!» Цыля: «Тогда еще по сотке накинем!»
— Мы потрясены.
— Разумеется, третий апельсин оставался несъеденным, Слава без сил опускался на сиденье. Цыля протягивал деньги: «Инвалидам поездки в Ярославль — пожизненная пенсия!» На обратном пути с удовлетворением сообщал: «На полученную премию Славик вчера привел в номер двоих. И не заболел...»
— Высокие отношения.
— В другой раз Аленичева в «Рому» провожали, сидели в ресторанчике на набережной. Так Слава на спор канал переплыл. В одежде! Еще веселее было, когда из Франции возвращались. Кто-то из наших купил там огромный накладной бюст. В самолете стюардессы натянули эту штуку на Славика поверх спартаковской майки. Губы накрасили, голову платочком перевязали, выдали юбку, колготки. И бутсы. Взял он поднос с напитками, понес по салону.
— Имел бешеный успех?
— Особенно во время пересадки, когда в таком виде цокал шипами через весь аэропорт.
— Жив веселый сапожник?
— Надеюсь. Последний раз виделись в Туле, когда там Аленичев работал. Он и пригласил Славку на должность администратора. Не знаю, остался ли в «Арсенале» после ухода Димы. Когда Цымбаларь умер, «Фратрия» на сорок дней собрала спартаковцев. Пригласили и меня. Я сказал: «Спартак» времен Цымбаларя, Аленичева, Титова, Тихонова — был, как одна семья. И в радости, и в горе. А нынешний, уж извините..."
— Вы человек, заряжающий оптимизмом. Что помогает в любой ситуации оставаться самим собой?
— Безысходность! Хороший ответ?
— Блистательный.
— Тогда на этом ставим точку.
