Владимир Пономарев: револьвер в томике Есенина
РАЗГОВОР ПО ПЯТНИЦАМ
Юрий ГОЛЫШАК, Александр КРУЖКОВ
Легенд осталось немного. Владимир Пономарев – легенда. Лучший крайний защитник советского футбола 60-х.
Владимиру Алексеевичу скоро 75, но он бодр, трижды в неделю играет в теннис. Походка его стремительна, а во взгляде – юношеское озорство.
ФЕДОТОВ
– Вы же с детства видели самых больших людей Союза?
– Отец служил в 9-м управлении КГБ. Охрана членов правительства. Он инженер-электрик по образованию, следил, чтоб на партийных съездах ничего не закоротило.
Поселились мы на даче в Заречье. Там полковники и генералы, охранники Сталина, Берия, Молотова. За каждым с утра подкатывал ЗИМ. Годы спустя приехал туда к отцу. Ранняя весна, что-то сажаю. Вдруг подбегает военный: "Вы кто? Документы!" Потом отцу пересказываю – улыбается: "За соседним забором дача Брежнева".
– Серьезно?
– Что серьезно – убедился на следующий день. С утра выезжаю на "Волге", рядом на светофоре притормаживает лимузин. В открытом окне Брежнев. Он на меня глядит – я на него. Выдавил: "Здравствуйте, Леонид Ильич". Тот кивнул. Зажегся зеленый – и лимузин умчался. Никакой охраны.
– Хоть раз близость к КГБ вам помогла?
– Когда из-за границы прилетали, отец меня встречал. Всю команду таможенники досматривают, я иду в обход.
– Сам бог велел полные чемоданы проносить.
– Хватило того, что из Бразилии револьвер привез. В Белу-Оризонти продавался в универмаге. Разрешения на покупку не требовалось. 20 долларов – и он твой.
– Калибр?
– 5,6. Шикарная вещь! Перед вылетом опомнился – куда ж девать? Был с собой томик Есенина. Раскрыл на середине, обвел револьвер карандашом. Сижу, вырезаю лезвием из бритвы. Примериваю – влезает или нет. Тут Валерка Воронин в дверях: "Что делаешь? Смотри, заложу на таможне…"
Книжку я заклеил. В багаж не сдавал. А еще трое наших свои пистолеты оставили в сумках.
– Такие же?
– Нет, я один купил револьвер. Они взяли с обоймой. Летели через Нью-Йорк. Американец открывает сумку Лехи Еськова, натыкается на пистолет с коротким дулом. Повертел в руках, кинул обратно: "Следующий…"
– В Москве проблем не было?
– Вот здесь я опасался – не знаю, как ребята проскочили, я книжку положил туда же, куда кладут ключи. Сам прошел через раму металлоискателя. Весь пропотел от страха. Отец так и не узнал.
– Какая судьба у револьвера?
– Продал одному грузину. За половину "Волги".
– Баскетболист Жармухамедов на этом деле погорел. Говорил – пистолет ему в чемодан подбросили.
– Думаю, врал. Сам купил на продажу. Он же из ЦСКА. У нас эту историю разбирали.
– Еще в августе 1969-го вы играли за сборную. В ноябре внезапно завершили карьеру. Почему?
– Заставили!
– Кто?
– Валентин Николаев, тренер ЦСКА. Обвинили в пьянстве. В Минске жил в номере с Володькой Федотовым. После матча выпили грамм по 150. Он по своим делам отправился, я уснул. Стучит Мамыкин, ассистент Николаева: "Где Федот?" – "Понятия не имею". В час ночи снова будит: "Где Федот?" – "Леша, пошел-ка ты на…" – "Ах, ты выпимши?!" Ну и доложил партийцу, который нас сопровождал.
– Федотов-то где пропадал?
– Черт его знает! Вернулся под утро. Вопросов к нему не возникло. Летим домой, захожу в кабину к пилотам: "Братцы, вчера махнул, грозят экспертизой". Дали мне таблеточку: "Теперь хоть бутылку выдуй – не покажет". В Москве партиец лично в диспансер отвез. Ничего экспертиза не обнаружила.
– Что Николаев?
– Нехороший человек. Сколько я больным за него играл – а тут слышу: "Вовка, я бессилен. Давай, пиши заявление…" Мне было 29 лет.
– Он был враг самому себе?
– Тогда игроков не ценили. Николаеву без разницы, кого на правый фланг ставить: "Да вон, Уткина передвинем".
– В другую команду уйти могли?
– Чтоб армейский стаж не терять – только в Ростов. Туда не захотел. Бесков звал в "Динамо". Но сложно из армии в МВД переводить. Проще закончить.
– Каким Николаев был тренером?
– Чемпионство – не его заслуга. Повезло, что в ЦСКА подобрался коллектив, который способен играть без тренера. Он, Бобров, Николай Морозов глубоко не копали. Назовут состав – и дело с концом.
– Всеволод Михайлович тоже тренер не выдающийся?
– С Бесковым не сравнить – у того все было досконально. Установки – часа полтора, разборы – два. Но в 1964-м его за серебро чемпионата Европы сняли. Назначили Морозова. Никто этого понять не мог. Говорит, например, перед матчем в Греции: "Володька, на твоем краю играет какой-то Папа… Папаэмануил. Вася Данилов, а против тебя – Папаиоанну. Е-мое, сплошные папы! Ну, выйдете – сами разберетесь".
Или знаменитый матч 1965-го в Москве с Бразилией. Морозов заявляет: "Кто не выполнит установку – того в сборной не будет!" В атаке у них Пеле, Флавио, потом Гарринчу выпустили. А меня приставили к Паране. Крепыш вроде Думбья. Топчется в центре – я рядышком. Вместо того чтоб отойти назад, страховать середину, где Жора Рябов и медленный Лешка Корнеев по прозвищу Тортилла. Их разрывали – а мы с Даниловым стоим, держим своих. Я получил хорошую оценку, ведь "мой" бразилец не забил. А на табло – 0:3.
– Догадался Морозов, в чем не прав?
– Нет. Я начал объяснять, он отмахнулся: "Теперь играйте, как хотите!" Мы даже по вратарю могли устроить голосование – Яшин или Кавазашвили.
– Зачем?
– Морозов в Яшине сомневался. Но за Анзора проголосовали человека три, Лева-то гораздо сильнее. И в рамке, и на выходах.
ПЕЛЕ
– С Бразилией в 1965-м играли дважды. Футболками менялись?
– В Рио – нет. Не знаю, почему. А в Москве майка Пеле досталась, кажется, Месхи. Мне – Герсона. Куда-то запропастилась. Зато сохранил автографы, которые собрал у бразильцев на банкете в "Метрополе".
– Андрей Биба попросил Пеле расписаться на червонце.
– Надо же! У меня с собой была записная книжка, там и черканули – Пеле, Гарринча, Джалма Сантос… Когда лет десять назад Пеле прилетел в Москву рекламировать кофе, меня пригласили на встречу. В ресторане на Тверской никого из футболистов не было. Абдулова помню, каких-то артистов.
– Пеле узнал вас?
– Сразу разглядел в толпе, замахал рукой. Я принес два снимка, которые сделали перед московским матчем – сборные СССР и Бразилии. Показал, кого из наших уже нет. Он ответил, что из их команды многие живы. Написал на фото: "Другу Владимиру – от Пеле".
– Он и в сегодняшнем футболе был бы королем?
– Сто процентов! Потрясающая техника. Пластичный невероятно, как обезьяна. Взрывная скорость. Всегда уходил резко в сторону под опорную ногу – пока ты развернешься, только в задницу ему и смотришь.
– Кто для вас форвард номер два?
– Немец Уве Зеелер. Чутьишко, играл на опережение. Похож на Герда Мюллера, при этом еще головой много забивал. Росточка небольшого, но выпрыгивал – и словно зависал в воздухе. А вот Эйсебио – не то. Некомпанейский. Эгоист. Все пытался сделать сам, мячом делился неохотно.
– Когда-то вы и Бышовца назвали эгоистом.
– У-у! Как же тяжело было с ним в одной команде! Тянул одеяло на себя, назад при потере мяча не возвращался. Обрежет и встанет. А ты за него отрабатывай. В какой-то момент я не выдержал, заорал Гаве Качалину: "Меняйте Быша!" А группа футболистов вообще ходила к Качалину, просила, чтоб за сборную Бышовца не ставил. Но я в этом не участвовал.
– Из-за чего в Буэнос-Айресе подрались с аргентинцами?
– Яшин принимает мяч, а его сшибает нападающий Лальяна. Лева падает, корчится от боли. К Лальяне подбегает Валька Афонин – и в рыло. Понеслось. Те на Вальку с кулаками, но парень он отчаянный. Любому мог вломить так, что мало не покажется. Я тоже в кутерьме кому-то ногой засадил. Болельщики понеслись с трибун…
– Был среди них свой Гулливер?
– Нет. Наши ребята не пострадали. Да и матч из-за таких пустяков тогда не прекращали. Полиция поле расчистила – доиграли. Наутро обиженные аргентинцы прислали советскому послу ноту протеста.
– В Южной Америке часто полыхало во время матча?
– Мордобоя больше не случалось. Фейерверк был. В Чили по периметру газона организаторы расставили петарды. Подожгли. Но они накренились. Бабахнули не в небо, а вдоль поля. Елки-палки! Мы залегли, петарды свистят над головой – и летят в сторону зрителей.
– Верите, что на ЧМ-1966 в матче за третье место Хурцилава специально сыграл рукой в своей штрафной?
– Нет! Кроме Анзора да Серебряникова никто на эту тему разговоров не заводил. Перенервничал Хурцилава, вот и замкнуло. Он не подлый – наоборот, добрый, наивный. Вырос в грузинском селе. Когда вызвали в олимпийскую сборную, по-русски почти не говорил. Все смеялись: "Ты вчера с дерева слез?" Но обтесался. В отличие от Малофеева, которого в сборной не признавали. Тот как был деревенским парнем, так и остался. Над Эдиком шутили – он в слезы. В игру не вписывался. Бегунок.
– Объясните, как Островский накануне полуфинала чемпионата мира мог допиться до белой горячки, бродить по гостинице в трусах?
– Трусы были спортивные. В них он спускался в бар. Леня загулял, потому что с немцами все равно бы не играл. Раньше замен не было. Кто в стартовый состав не попадал – курил бамбук.
– В Англии позже бывали?
– Как-то на "Уэмбли" играл за ветеранов. В музее видел перекладину, от которой мяч отлетел в финале 1966-го. Когда Бахрамов присудил гол. Меня поразило – она не круглая! Эллипс!
– Бахрамов – классный судья?
– Отвратительный. ЦСКА выигрывает в Киеве, навес в нашу штрафную – мяч хватает руками динамовец Федя Медвидь. Ставит на землю. Вдруг свисток: Тофик назначает 11-метровый!
– Такого не бывает.
– Я вам клянусь. Никаких просмотров не было. Еще и говорит: "Это Поликарпов сыграл рукой". Подхожу к Сабо: "Не стыдно? Скажи Тофику!" – "А что я сделаю?" Йоська – наглый.
– Кого опекать было тяжелее всего?
– Численко. Дергал постоянно. Шустрый, непредсказуемый. С Рейнгольдом полегче. Быстрый, но бестолковый. У меня приличная скорость – что стартовая, что дистанционная. Иногда баловался – специально запускал его себе за спину, чтоб догнать и выбить мяч в подкате. На публику.
– Кто в те годы из защитников считался "убийцей"?
– Эдик Дубинский. Сразу в кость засаживал. Его боялись все. Умер в 34 года, рак легких. До этого два перелома берцовой, саркома… Вышел из больницы, выглядел после "химии" великолепно. Щечки розовые. А через месяц хоронили.
Логофет тоже играл жестко. Генка так боялся не справиться с заданием, что никого не жалел. Прыгал в живот двумя ногами. Тогда это не судилось, карточки еще не ввели. Да и киевляне – звери. Щегольков, Сабо, Хмельницкий, Серебряников то сзади долбанут, то исподтишка локтем под дых. Серебро вообще злючий, как собака. Мог в лицо горсть земли или песка сыпануть.
– Отвечали?
– Мой принцип: схулиганил – получай. В следующем эпизоде так подкатывался, что одной ногой играл в мяч, другой – в голеностоп. Помогало. Но Месхи, к примеру, во всех интервью подчеркивал: не было случая, чтоб я против него грубо сыграл.
– Под конец жизни Месхи тренировал сборную глухонемых.
– Не уверен, что тренировал, – это два глухонемых парня сопровождали его повсюду. Охраняли. Когда напивался, а делал это Миша часто и с удовольствием, бережно укладывали его в машину и везли домой.
ШЕСТЕРНЕВ
– У Корнеева было прозвище Тортилла. А у вас – какое?
– Крэйзи. От Воронина пошло. Нехорошая история.
– Тем интереснее.
– В Бразилии дело было. Воронин рассказал, что побывал в местном борделе. Нам с Хмельницким любопытно, оба холостые. Берем такси – и туда. У Хмеля случилась заварушка. Уж не знаю, что он там хотел творить, но девица заартачилась. Шум, гам. Выскакиваю на лестницу, какая-то болонка тявкает. Пнул ее ногой. Хозяйка вызвала полицию. Проверили документы, обозвали "крэйзи" и отпустили.
В Сантьяго еще веселее. Сыграли товарищеский матч с "Коло-Коло". На банкете каждому раздали визитные карточки. Воронин, знавший английский, разобрался – у "Коло-Коло" собственный бордель!
– Ого.
– По этим карточкам для гостей бесплатно все – девки, выпивка, еда. Поехали большой компанией. Через год снова играли в Сантьяго. После матча с карточками рванули по знакомому адресу. Обрадовались нам, как родным.
– Евгений Евтушенко описывал нам чилийские приключения сборной. По версии поэта, Воронин пошел со всеми, но просидел целый вечер в стороне, играя сам с собой в шахматы.
– В стороне сидел не Воронин, а Шестернев. Ни в какие шахматы не играл, водку пил. Алик – тёпа, с девушками был застенчив. Не понимал, как себя с ними вести, о чем разговаривать. Вот фигуристка Танька Жук со своим братцем Стасиком его и окрутили. Танька была по уши влюблена в Сашу Горелика, с которым каталась в паре. Тот на пигалицу внимания не обращал. И она решила выскочить замуж за Алика. Назло Сашке.
– Брак распался через шесть лет.
– Он изначально был обречен. Дочка родилась с синдромом Дауна. Вторым мужем Таньки стал поп. Уехала с ним в Норильск. Теперь она матушка, ходит в платочке.
– На похоронах Шестернева была?
– Я не видел. Алик, пока играл, не особо нарушал режим. Развязал на тренерской. Со временем в ЦСКА на него махнули рукой. Пьет, чего с него взять…
– А семья?
– В последние годы жил с женщиной, которая работала в баре гостиницы "Националь". Приходил к ней, вместе квасили. Начались проблемы с печенью, поджелудочной. Сильно располнел. Чтоб как-то отвлечь Алика, брали его в ветеранские поездки. Там не просыхал. На столе бутылка водки. Протягивает граненый стакан: "Наливай! Полный!" Рядом ставил второй. Залпом выпивал оба!
– После этого терял сознание?
– Нет! Общался как ни в чем не бывало. Алик никогда не пьянел. Мог выпить сколько угодно. От этого и умер в 53.
– Численко он пережил на полтора месяца.
– Тоже несчастная судьба. Семейная жизнь не сложилась, сын погиб…
– Как?
– Машина сбила. Когда он родился, у Число в "Динамо" уже были нелады с Бесковым. Я спросил: "Сына-то как назвал?" Игорь усмехнулся: "Как-как… Константин Иваныч!"
– Жен у Численко было несколько.
– Одна из них – дочь киноактрисы Зои Федоровой, Вика. Красавица! Но долго не вынесла. Игорек же без тормозов. Помню, расположились у него компанией. Заходит Вика. В крик: "Опять бардак! Пьянка! Бабы!" Число молча вытолкал ее за дверь. Вскоре развелись.
Жил он в однокомнатной квартире на "Динамо". Из какой-то зарубежной поездки привез гигантский фужер. Как ваза. Вливал в него три бутылки шампанского, по бутылке коньяка и водки.
– Боже. Зачем?
– Коктейль! Число любил такие фокусы. Крышу уносило моментально. С первого глотка. Только вдыхаешь пары – и накрывает. Поэтому дома сплошная круговерть. Кто-то приходит, кто-то уходит, кто-то спит вповалку… Незадолго до смерти квартиру обчистили, украли все медали. Для Игоря это стало потрясением.
– За ветеранов играл?
– Приглашали. Хотя он был уже абсолютно раскоординированный. Будто на шарнирах. Как и Воронин в последние годы. Красавец – но после аварии не узнать, лицо одутловатое. Когда на "Волге" врезался в кран, получил страшный удар в челюсть от руля, который вышел через крышу. А Валеру отбросило на заднее сиденье. Это и спасло.
– Он же заснул за рулем?
– Да, утром возвращался домой от какой-то девицы. Сморило. Валерка был загульный, крепко поддавал. Богемный образ жизни, куча красивых девушек вокруг. Мне врезалась в память актриса из Театра оперетты. Ольга, совсем молоденькая, бегала за ним.
– А жена Валентина из ансамбля "Березка"?
– После развода покатилась по наклонной. Стала валютной проституткой. "Подсадной". Работала с иностранцами.
– Как вы избежали участи Шестернева, Численко, Воронина?
– Если выпью, я засыпаю. Кого-то на подвиги тянет, а у меня одно желание – поскорее бы придавить подушку. Хотя не аскет. Вот еще случай вспомнил. Отыграли со сборной в Швейцарии. Ужин. Морозов распорядился, чтоб на столе – никакого алкоголя. Спрашивают: "Кому первое?" Помимо меня руки подняли человек восемь. Воронин пошел на кухню и договорился, чтоб вместо супа нам разлили водку.
– Куда?
– По тарелкам. Повара и официанты обалдели. Но принесли – и мы ложками в прикуску с хлебушком быстренько все вылакали. Естественно, тут же развезло. Морозов в шоке. Вроде не пили, а полкоманды еле на ногах стоит.
БЕСКОВ
– Это же вы с Бобровым после ЧМ-1966 уговаривали Банишевского перейти в ЦСКА?
– Я и в Англии сказал Толе: "Давай к нам". Он был не против. В конце сезона Бобров отправился к нему лично побеседовать. На всякий случай меня с собой захватил. Но за эти несколько месяцев Банишевского в Баку успели обработать. Женили на высокопоставленной особе, дали квартиру, загородный дом. Мы приехали, увидели это и поняли, что ничего не выйдет. Толя уже сам не рвался: "Я здесь повязан, никуда не отпустят".
– Правда, что Бобров пользовался фантастическим успехом у дам?
– О, да! Слетались, как пчелы на мед. В ветеранских поездках постоянно был окружен женским вниманием. Для меня это загадка. Бобров не пытался понравиться девушкам. Не всегда трезвый, говорил с ними грубовато, с матерком. Что их привлекало?
– В ЦСКА вы играли с Бубукиным, главным юмористом советского футбола.
– У Бескова он продержался сезон и вернулся в "Локомотив". Константин Иванович хохмачей не переносил. А Бубукин чудил будь здоров. Едем в автобусе на игру. Тишина, каменные лица – всё, как любит Бесков. Лишь жужжание осы слышно. Села на Бубуку, тот смахнул – и прямиком в глаз массажисту Паше Мысину. Ужалила, на лице фонарь. Команда хохочет, Бесков в ярости, сжал кулак: "Ну, Бубука!"
Или сбор в Сухуми. Вечерняя тренировка. Он с Герой Апухтиным спорит на стакан компота. Бескову говорят: "Мы по воротикам побьем". С ними оставался Васька Иванов, третий вратарь. Упражнение называлось "Суши ручонки". Погода кошмарная, дождь, слякоть. На линию штрафной ставили мяч, специально накладывали на него побольше грязи – и лупили в руки Ваське. Тот мокрый, чумазый. Но делалось все это для отвода глаз. Главная идея была в другом.
– ???
– В полусотне метров от ворот, за беговой дорожкой, административный корпус. На втором этаже кабинет директора стадиона. Звали его Гиви, целыми днями просиживал у окошка. Вечером закрывал, уходил домой.
И вот Бубука с Апухтиным заключали пари – кто с линии штрафной расколотит мячом окно второго этажа. Расстояние – метров семьдесят. Но попадали и разбивали регулярно! А тут Гиви вдруг никуда не ушел. Захлопнув окно, остался в кабинете. После очередной попытки кто-то точен – стекло вдребезги, рама вылетает. И высовывается Гиви в огромной кепке, орет: "Я буду жаловаться Константину Ивановичу!"
Бесков, кстати, тоже интересные упражнения придумывал. Заканчивается тренировка. Берет стул, усаживается в центре поля – и каждый должен метров с 25 навесным ударом пробить так, чтоб мяч лег ему аккурат под подошву. Только после этого идешь ужинать.
– Неужели даже защитники били без промаха?
– Конечно! Кому охота остаться без ужина? Техника удара отработана. Сомневаюсь, что сегодня в чемпионате России многие справятся с этим заданием. Уровень измельчал. Нет крайних защитников, способных поддержать атаку. Мариу Фернандес и Щенников еще ничего. А Смольников – уже не то.
– Почему?
– Медленно соображает, плохо с мячом работает. В наше время в классе Б не играл бы.
РЕСТОРАН
– У вас же был ресторан на территории ЦСКА?
– Да. Смородская меня не трогала. Вот сменивший ее начальник ЦСКА заартачился: "У нас проверки, не знаю, что говорить…" Ну, закрыл. И что? Помещение до сих пор пустует. Всё разломали – следить-то некому. Но, может, по новой возьмусь.
– В бизнес нынче входить легче, чем прежде?
– Гораздо меньше документов надо оформлять. Я-то два года собирал! Чуть с ума не сошел. Все цеплялись – санэпидстанция, БТИ, милиция, пожарные…
Как открылся – еще чаще стали приходить. Всех угощай. Прошу: "Напишите, что нужно сделать". – "Ишь, какой хитрый! А что мы тогда проверять будем?"
– Главные подводные камни ресторанного бизнеса?
– Следить за персоналом.
– Воруют?
– Жуткое дело! Бармен приносит пару бутылок своего виски и разливает. Про мои говорит: "А не покупают!" И как проверишь? Директора на воровстве поймал. Тот два года у меня отработал – построил кооператив.
– Бандиты вас трясли?
– Регулярно. Но я звонил другу – Алику Тохтахунову: "Снова пришли". – "Стрелку" назначай…". Обычно после этого с извинениями являлись: "Что ж ты раньше не сказал, что за тобой Тайванчик?"
– Сколько требовали?
– В 90-х – тысячу долларов в месяц. Солидные деньги. Рядом были борцы из ЦСКА – всегда могли защитить. Пока однажды сами не нагрянули. Все – кавказцы: "Это территория ЦСКА, плати". – "Ребята, я заслуженный мастер спорта". – "Да здесь все – заслюжиные…"
– Искали защиты у того же друга?
– Ага. Хотя мог бы пойти к тренеру, сказать – твои, мол, занимаются поборами.
– Когда-нибудь было страшно?
– Звонит директор: "У нас мужик с ружьем. Грозится всех убить". Бегу туда. Вижу – иноземец. Земляк Шахруди Дадаханова, тогдашнего хозяина футбольного ЦСКА. К Шаху и отправился: "Явился какой-то черт. По-моему, твоего сословия". – "Присылай ко мне…"
– Что тот требовал?
– Денег. Чего ж еще? Официанток перепугал. Захожу я: "Тебя Шах вызывает". – "Ты его знаешь?!" Ружье убрал, исчез.
– Если б не было у вас таких приятелей – не вытянули бы бизнес?
– Нет, конечно. Обложили бы со всех сторон.
– Как с Тохтахуновым познакомились?
– Он играл за дубль ЦСКА, шустрый полузащитничек. Позже стал администратором клуба. Но был картежником, вечно уезжал куда-то. Это после мы узнали, что считался одним из сильнейших в СССР по картежным делам.
– Вы же не только в ресторанный бизнес пытались войти.
– В начале 90-х взял в кредит 15 тысяч долларов, закупил спортивную обувь. Часть повез в Пермь продавать, а там свои бандюки. Все отобрали, голым вернулся. Дома, в Москве, плакал!
– От обиды?
– От бессилия. 8 тысяч долларов чистого долга. Пришлось "Волгу" продать, которую из Венгрии привез.
А потом приятель отдал морской контейнер. Нашел установку, чтоб сосиски разогревала. Открыл палатку. Народ в очереди стоял!
– Деньги пошли?
– Сразу норковую шубу жене купил. Начальником ЦСКА был Барановский. Вызывает: "Алексеич, как не стыдно? Работаешь в какой-то палатке. Вот тебе местечко, ресторан открывай…"
– Коммерческая жилка у вас с юности?
– Да вообще не было. Все футболисты из-за границы что-то на себе тащили – а мы, москвичи, стеснялись. Не умели перепродавать. Из Венгрии привез три ковра – но не нашел, кому сбыть. Так и провалялись.
А Витя Гетманов из ростовского СКА в Чили купил сто мохеровых шарфов по доллару. За турне платили каждому по 500 долларов, еще 400 оставалось. Шарфы здоровенные, пушистые!
– Чемодан раздуло?
– Еле застегнул. В Союзе сдает их по 80 рублей. Барыш – 8 тысяч. Как раз машина. Киевляне промышляли магнитными браслетами от давления, почему-то у них хорошо шло. Но чемпионами были грузины. Брали обувь, рубашки – по паре всех видов. Отдавали в подпольные цеха как образец, те шили такие же.
– В Венгрии вы же не по спортивной части служили?
– В моем подчинении было шесть тысяч прапорщиков!
– Сочувствуем. Ворье похлеще поваров?
– Не то слово! Была статья 50-я – "Дискредитация воинского звания". По ней столько уволил, что генерал мне претензии предъявлял. А эти прапорщики приноровились в подземную емкость для заправки танков бросать блямбочку из металла. Ее и не заметишь, а вымещает наверх много. Эти литры можно слить. Продать. Замеряешь – вроде бензина в бочке доверху. Но однажды танки нечем заправлять стало.
До этого я трудился в военной академии иностранных языков. Серые будни. Затем спорткомитет министерства обороны. Бумажная работа. Восемь пустых лет. Единственная отдушина – поездки в выходные с ветеранами.
– Самая памятная?
– Узбекистан. Банкет, вокруг аксакалы с бородами. Выпивают, плов кушают руками. Потом этими же руками сапоги вытирают. Говорят Боброву: "Сева, давай и завтра матч сыграем?" – "Народ не придет" – "Но мы-то будем…"
– Сыграли?
– Да. Одни аксакалы на трибуне сидели. Главное, по 50 рублей нам заплатили. На БАМ ездили, в Тынде играли. Кибитки осматривали, в которых строители жили. Сальников накупил там пыжиковых шапок штук пятьдесят.
В Молдавии комсомольцы очень радушно принимали. Десять матчей за девять дней, – но еще и девять банкетов! В раздевалку после матчей приносили ведра "Негру де Пуркарь" прямо с завода. Чашкой зачерпывали вместо воды. Так Афонин вышел на балкон – и вниз, со второго этажа. Запястье сломал. Жизнь была разгульная, что и говорить.
ТРЕТЬЯК
– С женой познакомились на свадьбе Шестернева?
– Да. Ирина – тоже фигуристка, выступала в цирке на льду. В 1969-м расписались. 45 лет были вместе. Умерла в этом году.
– Болела?
– Да. Густая кровь. Из-за этого происходит закупорка вен, образуются тромбы. У нас лечить отказались. В институте гематологии заявили: "Дорогая, с подобным заболеванием долго не живут". Нашли клинику во Фрайбурге. Последние пять лет по полгода проводили там. Как ей плохо, на самолет – и в Германию. Почти все сбережения ушли.
Снимали жилье рядом с больницей. Лежать там постоянно не было необходимости. Ирине делали процедуры – и отпускали. После капельницы становилось лучше, силы возвращались, порхает: "Пошли в кафе, магазин…" Но утром опять никакая. Медленно угасала. Вел ее профессор Блюм, с которым общались по-английски. Выяснилось, что в 1966-м он был в Англии на полуфинале СССР – ФРГ. К нам относился с теплотой. Фактически подарил ей пять лет жизни. Сделал все, что мог.
– Внуки есть?
– Нет. Сыну 43 года, в молодости был женат, развелся. С тех пор холостяк. Давай, говорю, порадуй внуками. Но Максим не торопится. Живет в свое удовольствие.
– Что вас от одиночества спасет?
– Дома не сижу. В теннис играю. Раз в неделю участвую в заседаниях КДК.
– Не бесплатно?
– Сто тысяч рублей в год. Вхожу еще в президиум совета ветеранов ЦСКА. Вчера приходил знакомиться новый начальник армейского клуба Михаил Барышев. Полковник, 36 лет.
– В Союзе в таком возрасте полковниками не становились.
– Это точно. Разве что Третьяк лихо продвигался. Хоккеисты всё выигрывали, поэтому каждый год у него – то звание, то орден. Уже не знали, куда вешать. В ЦСКА шутили: "Скоро Владик в полковничьей папахе на воротах будет". Чуть-чуть не дотянул – подполковником закончил. Как и я.
