Шаман из ФК «Москва», друг Пелевина. Последний, кто видел живым Сергея Доренко
- Гадатель Простислав
- Колокольчики на ветру
- Шпагат
- Стих
- В монастырь с Пелевиным
- «На Патриарших прудах появились два гражданина...«
- Душистые монастыри
- Письмо Горбачеву
- Доренко подарок вернул
- Прах с горы Митридат
- Маска смерти
- Конец света по книгам майя
- Uriah Heep
- В Хабаровске на меня наставили ружье
- «Серебряные иглы«
- Чжуан-Цзы и бабочка
Гадатель Простислав
Где-то в Telegram мелькнуло — работал, мол, в футбольном клубе «Москва» колдун. Как появился — пошли дела клуба вверх. Как ушел... Вы помните, чем закончила «Москва».
Тот колдун, напомнил Telegram-канал, разговаривал с журналистами, сидя в позе «лотос».
Конечно же, я вспомнил лицо того прекрасного человека! Как забыть?
Но тут и имя мелькнуло — Бронислав Виногродский. Господи! Как же я прежде не сопоставил? Как не додумался?
Это тот самый Бронислав, знаток Китая и обрядов, с которым дружил другой мой добрый знакомый — Сергей Доренко. Именно из Переславля, от Виногродского, ехал Доренко в самый последний свой день. Чтоб, отмотав 150 километров на мотоцикле, погибнуть где-то в районе Таганки.
Это тот самый Бронислав — не просто какой-то там «колдун», а крупнейший специалист по Китаю. Великий знаток чая, державший салоны в центре Москвы. Его лекции стоят колоссальных денег. Это его вывел в своей книжке «Диалектика переходного периода» писатель Пелевин под именем гадателя Простислава.
Денег на персональные лекции шамана у меня нет, не было никогда и не будет — зато есть друзья. Готовые обо всем договориться. Познакомить. Отрекомендовать.
Вот я набираю Юрию Белоусу, бравшему когда-то Виногродского на работу в «Москву».
Очень скоро еду тем самым маршрутом, которым ехал в последний день своей жизни Доренко.
Пожалуй, я счастлив.
Колокольчики на ветру
Какие-то колокольчики, подвешенные на ветру, погружают — нет, не в сон. В состояние странное, какое-то космическое — да еще под лукавым взглядом Виногродского.
— Вы погуляйте по участку, погуляйте, — наставляет он. — Будете периодически встречать детей. Они очень активные.
Про одиннадцать детей шамана я слышал — но встречу не всех. Только малых. Ну и котов всех мастей.
Отвлекаясь от разговоров и чая, поднимемся в мастерскую. Начитавшись прежних интервью Бронислава, я крепко-накрепко держал в голове занимательную подробность. Его слова: «Ах, скорее бы исполнилось шестьдесят, отошло все плотское...»
Примеривал на себя: ага, мне сорок семь. Колдун-то знает точно! Если в шестьдесят все плотское отходит куда-то в туманные дали — так сколько мне осталось? Прежде чем стану декоративным как мужчина?
При жене справиться у колдуна, отпустило ли, как-то не решился. Зато по дорогу в мастерскую полушепотом интересуюсь:
— Вам шестьдесят четыре! Так что, все? Уже не надо?
— Все в порядке, — равнодушно отвечает он. — Но уже не тот интерес.
Из-под ног наших выскакивают коты. Бронислав нетвердо знает, где свои, где чужие. Это тоже располагает.
Знали б вы, как я обрадовался. Чуть осмелел — и, запинаясь, решился на просьбу:
— А для меня можете нарисовать иероглиф? Хотя бы один?
Сам себя же и проклинаю — разве можно быть таким наглым?
Виногродский расцвел, клянусь вам.
— Нарисую. Знаете, я вам благодарен. Так люблю рисовать!
Полчаса колдует кисточками над здоровенным листом рисовой бумаги. А я рассматриваю каменную подушку, на которой спит мой новый друг. Поднимаю — тяжеленный каменюка!
— Нефрит, — замечает мое любопытство Виногродский.
Он вырисовывает последний иероглиф, с наслаждением подносит к окошку. Смотрит на свет. Кажется, получилось так здорово, что жалко отдавать. Но все-таки отдает.
Переводит, что все это значит, — а я, дурак, не догадываюсь записать. Дурак, дурак, дурак.
Шпагат
Я догадываюсь — этот человек способен сильно удивить. Аккуратно прощупываю:
— Боярский когда-то говорил: «Могу заплакать в любую секунду, ничего сложного в этом нет». Каким умением вы особенно поражаете людей?
— Способностью в любой момент сесть на шпагат!
— А ну-ка сядьте.
— Да запросто, без разминки. Смотрите. Может, сфотографировать хотите?
— С радостью. Шпагат — это легко?
— Мне — легко.
Вскакивает так стремительно, что бубенцы под потолком переговариваются с тревогой.
Легко, посмеиваясь, усаживается. Мне страшно смотреть на эти акробатические этюды.
— Сколько шли к этому шпагату?
— Да как-то сразу получился. Я и не заметил. Какая-то побочка. Однажды обнаружил, что могу, — вот и все.
— Мне б такую побочку. Трудовой книжки в вашей жизни не было вообще?
— Была! Даже сейчас есть!
— Самая яркая запись — «шаман»?
— Самая первая — «лаборант лаборатории почвоведения Комплексного научно-исследовательского института геологии и тектоники Хабаровска». Вообще-то я был переводчиком, но в должности лаборанта. Пик моей карьеры — старший инженер группы международных связей. Я и скифские курганы копал, и матросом-спасателем работал на пляже.
— С тех пор — пробел в записях?
— Да были, где-то она лежала. Но я всегда говорил — ничего не буду делать ради стажа. А пенсию не стану получать. Не рассчитываю на пенсию от государства.
— Получаете?
— Нет. Даже оформлять не стал. Считаю, это бесчеловечно по отношению к бедному государству. В такие расходы вводить, пенсию требовать. Даже не знаю, какая у меня пенсия должна быть. Мне проще прочитать лекцию где-нибудь в «Газпроме» — и закрыть этот вопрос лет на пять. Сразу!
— Пенсии у вас нет. А больничной карты?
— Тоже нет.
— С коронавирусом справились сами?
— Ну был и был этот вирус. Полежал чуть-чуть. Мне все по фигу. Я даже практики свои не переставал выполнять.
— Корреспонденты до сих пор вспоминают, как вы давали интервью, сидя в позе «лотос».
— Я постоянно в «лотосе»!
— Зачем?
— «Лотос» раскрывает тазовые кости так, что энергия идет беспрепятственно. Меняется дыхание. Становится спокойным.
Стих
За окном той же секундой начинается буря — и колокольчики словно оживают. Бесятся, рвутся с бечевки. Слышно по всему поселку.
— Стихотворение сегодня написал, — ласково замечает под перезвон Виногродский.
— Ой! — обрадовался я. - Прочитайте!
— Наизусть я ничего не помню. Хотя — секундочку... — Бронислав что-то отыскивает в телефоне. — Тэ-э-к... Вот!
Летают птицы, шьют пространство,
миры сшивают в лоскутах,
переживаю постоянство,
улыбкой побеждая страх.
Мне хочется спокойной верой
неторопливо управлять.
Полями мира, свежим ветром — и по ветрам идти гулять.
Какие могут быть дороги
в небесной чистой синеве?
По ним идут глаза.
А ноги — гуляют в росах по траве.
Хватает света и полета,
на каждый миг моих забот.
И это главная работа.
Из множества других работ.
— Это прекрасно. Не стихи ли вы каждое утро рассылаете близким друзьям?
— Я шлю три сообщения. Расшифровываю «Книгу перемен» — и делаю прогноз.
— Сегодня что рассылали?
— Сегодня знак, который показывает — ветер над водой. Расширение зон влияния, экспансия.
— Так что делать-то?
— Смело действуй! Правитель приближается к овладению Храмом предков. — Подумал и добавил: — К овладению Алтарями. К возможности устанавливать контакт.
Я выдохнул облегченно. Приехал по адресу.
— Изумительно у вас здесь. Воздух какой.
— Здесь, на Плещеевом озере, подворье Фиагноста, наместника Троице-Сергиевой лавры. Я был у него в лавре в гостях — и вдруг говорит: «Поехали!» Едем-едем, разговариваем. Я в окна не смотрел. Даже не знал, куда собираемся!
— А потом?
— Потом вышел — и ахнул. Огромное озеро, краев не видно. Вокруг купола, лодочки, причалы. Еще горы! Я так люблю горы! Потом, когда искал место под имение, сразу вспомнил: вот, мне же здесь сильно понравилось! Катались-катались по округе, потом вдруг — раз, нашли эту деревню! Здесь будем!
— Почувствовали?
— Ага. Почувствовал. Хотя место было неприглядное. Заросшее, заболоченное. Какая-то хибара стояла. Все переделали. Уже восемь лет здесь.
— Пелевину тоже прогнозы шлете?
— Всем друзьям. Он же меня вывел в романе «Числа». Сам мне позвонил и рассказал.
— Ну и как вам?
— А мне понравилось, как описал! Не дословное описание, но близко. С шариками, кристаллами в руках, песней «Ой, да не вечор, да не вечор...».
— Неужто поете?
— До сих пор ее пою!
— Там еще кое-что было.
— Гей-стрит-порно? Это уже так, веселые добавки. Мне кажется, Пелевин с максимальной почтительностью меня описал. На которую способен. Я и в кино по Пелевину недавно сыграл!
— Да ну?
— Честно! Выйдет в октябре, снимает Виктор Гинзбург. Тот самый, который снял «Generation П». Постпродакшен заканчивается.
— Стоит смотреть?
— Должно быть нормальное кино. Режиссер-то хороший. Главную роль играет Паша Табаков, Оксимирон там же, Долецкий, Жижкин... У меня роль довольно большая — Локи. Что-то около двадцати съемочных дней. Но мне не понравилось это дело. Тяжелая история. Сказал на прощание: «В следующий раз зовите, если найдете пять тысяч евро за съемочный день». Это отца русской демократии соблазнит.
— Так что, бесплатно снимались?
— Сколько предложили — на столько и согласился. Мы ж друзья с Витей!
— Сколько платили?
— Тысяч двадцать в день. Сто процентов — можно было торговаться! Я почему пошел-то? Интересно посмотреть, как организован съемочный процесс. Оксимирон сказал — явился за тем же самым. Но вряд ли еще когда-то пойдет сниматься. Хе-хе.
В монастырь с Пелевиным
— Юрий Белоус рассказывал, вы ездили по китайским монастырям. А с Пелевиным?
— Обожаю горный монастырь в провинции Сычуань, неподалеку от городка Чэнду. Невероятные места! Называется «Монастырь бывалого человека». А! Еще там крутой монастырь — называется «Пещера небесного наставника». Вот туда мы с Пелевиным ездили. Видели немыслимое дерево гинкго. Ему две тысячи лет. Ствол, наверное, с нашу веранду. По преданию — посадил когда-то Чжан Даолин, даосский патриарх, горный отшельник... Вот это было круто!
— Куда мечтаете попасть, пока не случилось — но обязательно попадете?
— На небо, — вполголоса произносит жена Бронислава Эльза. Но так, что слышим мы все.
— В Перу, — покосившись на нее, виновато сообщает Бронислав Брониславович. — К индейцам. — Молчит секунду и добавляет: — Но обязательно с женой!
«На Патриарших прудах появились два гражданина...»
— Так как вас в футбол занесло, Бронислав Брониславович?
— Так мы с Юрой Белоусом знакомы, дай бог, с 1988 года! Он и завел!
— Буддисты свели — в каком-то монастыре?
— Мы вместе организовали при Госкомспорте СССР центр нетрадиционных методов оздоровления. Это было первое крупное учреждение, которое занималось такими семинарами. Мы же привезли в Советский Союз йогу Айенгару.
— Святые угодники.
— Первых мастеров по ушу. Много чего было! На Иссык-Куле провели трехмесячный семинар, в городок Чолпон-Ата привезли о-очень классных мастеров! На все лето! Вот представьте: со всего Союза к нам съезжались люди. Журнал мы издавали.
— Юрий Викторович открывается с новых сторон. Журнал про йогов?
— О нетрадиционных методах оздоровления.
— Самый потрясающий человек, которого туда привезли?
— Самого крутого звали Тянь Юй Цай. Литературный псевдоним — Цянь Чхан. Переводчик с русского и японского языков, выучил когда-то в Харбине. Было ему семьдесят три года. При Гоминьдане сидел как коммунист, при коммунистах — как гоминдановец. Был учеником легендарного мастера Ван Пей Шена, занимался стилем У. Перевел на китайский «Мастера и Маргариту». Показывал мне двенадцать вариантов перевода первой строчки — «Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина...»
— Сильно.
— Потом перевел Тургенева. Солженицына. Великий труд! Говорил практически без акцента, хотя до этого в России не бывал. При этом скромно: «Вообще-то я японский знаю немного лучше, чем русский...» Туда съехались бойцы, ушуисты со всего СССР — этот старенький китаец их разбрасывал как детей. На пять метров отлетали. Потрясающий персонаж.
— Удивительная сцена. Хотел бы я видеть.
— Вообще-то меня впечатляют люди, а не «сцены». Но это было что-то — накачанные парни поднимались, трясли головой и не могли понять, что случилось. Тот и выглядел на семьдесят три года! Моложавости никакой — как у всякого китайца. После не видел его лет десять. Приезжаю к одному легендарному мастеру, спрашиваю: «Тянь Юй Цай живой?» — «Поехали, навестим!» Думаю — сейчас увижу глубокого старика. Все-таки восемьдесят три!
— А он?
— За десять лет вообще не изменился! Был профессором в педагогическом институте Пекина. Говорит: «Изучаю сейчас древние трактаты, какие-то практики, «Книгу перемен»...» А я сам эту книгу всю жизнь изучаю!
— Даже перевели на русский язык.
— Совершенно верно. Больше я его не видел. Прошло двадцать лет — вполне допускаю, что до сих пор жив. Это плавность. Человек, двигающийся ровно. Умение плавно длить время своей жизни — великое искусство.
— Вы умеете?
— Учусь. Другой задачи в моей жизни нет.
Душистые монастыри
— Белоус обмолвился — вы ездили вместе по каким-то «душистым горам», монастырям Тибета...
— В каких только монастырях я не был! Но Тибет — не самое манящее для меня место. Вообще туда не стремился. Вот однажды человек чуть ли не из ЦК говорит: «Тибет — это такая красота! Ты там головой в небе!» Вдруг тем же вечером звонок из китайского посольства — зовут в поездку с журналистами. Я издавал тогда журнал то ли «Китай.ru», то ли «Цигун». Ну и поехал.
— Что ж вас интересовало — если не Тибет?
— Древние китайские знания. Но не буддизм. Все эти «центры духовности» — не мое. Где ты — там и центр духовности. У меня монастырь свой.
— Там действительно — голова в небе?
— Не то слово! Красота какая-то невероятная!
— Про футбол мы так и не поговорили. Как оказались в клубе «Москва»?
— Юра меня знал, у нас общая тема — хотели запустить цигун. Работа с энергетикой в спорте высоких достижений. Белоус все время про НБА мне толковал — мол, они медитацию практикуют. Ну и меня звал. Может, мое присутствие и повлияло. Кто его знает.
— Новая для вас ситуация.
— Слушайте, «новая ситуация»... Экклезиаст сказал: «Нет ничего нового под солнцем». Люди да и люди. Спорт высоких достижений не особенно гуманен в отношении людей. Но система интересная. Я же не только с футболистами работал — еще с борцами-вольниками.
— Это с кем же?
— Есть у меня близкий знакомый — Омар Магомедович Муртазалиев. Спонсор сборной по борьбе, сам тренер. Так меня возят на соревнования — я всех там знаю!
— Что-то новенькое.
— Я ездил в Бразилию на Олимпиаду! На чемпионат мира в Ташкенте! Если есть время — с борцами куда-то лечу.
— В качестве колдуна, простите?
— Тут история. Мой друг, тоже из Дагестана, сейчас серьезный предприниматель в Силиконовой Долине. Серьезный, большой чел! Периодически езжу консультирую его. Сообщает вдруг: «Говорят, наши-то, дагестанцы, со своим шаманом по соревнованиям ездят». — «Да это про меня!»
— Как любопытно.
— Постоянно меня помещают в какую-то историю. В Киеве до всех революций возили меня по олигархам. Там были предприниматели мирового уровня. Помогал в инновационных делах. Так тоже проходил как «шаман».
— А на самом деле?
— Моя жизнь — успокаиваться и успокаивать. В этом я стратегический советник у многих серьезных людей.
— Никогда эти люди не просили: «Бронислав, нужно здесь наколдовать...»
— Почему не просили? Да постоянно!
— Ну и дела.
— При спокойном раскладе можно повлиять. Я приложу усилия, которые сложно объяснить. Ситуация улучшится. Все равно, как это назвать, — наверное, «энергетика»... Но занимаюсь я семантическими системами. Знаковыми. Как устроено сознание! Через китайскую «Книгу перемен», Тору, веды, древний тюркский текст «Книга знаков», вавилонский эпос «Энума Элиш»... В древних текстах гораздо больше знания о реальном устройстве человечества! Те люди знали способы влияния на процессы в обществе лучше, чем современные, — и я оттуда черпаю знания!
Письмо Горбачеву
— Все ведь выводится на вопрос: как мы можем влиять на будущее?
— Не разочаровывайте меня. Можем?
— Как его звали — Горбачева-то?
— Михаил Сергеевич.
— В 85-м году я написал Михаилу Сергеевичу письмо. Вот, мол, власть у вас появилась — так сейчас в первую очередь надо заняться не экономикой, а идеологией! Переработать историю!
— Дошло до него письмо?
— До него — конечно, нет. Но какие-то партийцы, цэковские крысы меня дернули. Отвечаю: «Да вы мне неинтересны! Я с ним хочу повидаться!» — «Что вы, что вы, даже мы, партактив, к нему на минутку...»
— Что бы вы ему сказали?
— Предложил бы создать реальный отдел исследования этих вещей! А сейчас вопрос идеологии — снова номер один. Не говорю: «Я такой умный, подумал и нашел ответы». Ответы не приходят быстро!
— Еще недавно богатые хоккейные клубы на самые важные матчи возили с собой шаманов. Может, и сейчас возят. Серьезные хоккеисты говорили — все это влияет! Верите в эти вещи?
— Разумеется!
— Сердечно рад.
— А что нет-то? Типы внушения бывают разные! Люди — существа внушаемые. За секунду можно твой мир поменять так, что он распадется на световые пятна. Необратимо! Потом придешь в себя, скажешь: «Что это было?!» Поэтому — верю. Но меня интересует другое — истина и знание.
— Вы с таким сталкивались?
— Сталкивался.
— В ваше сознание вторгались?
— У меня такое сознание, что в него еще хрен вторгнешься! Если хочешь жизнь сохранить! Мы всем рады — но как выберешься потом? А так — давай, вторгайся, мы тебя употребим как надо! Есть общее поле, которое всех объединяет. Поле времени. Время — вполне осязаемая штука. Абсолютно гениальный человек академик Козырев измерял его физические характеристики. Идеи были прорывные. Можно влиять на среду.
— Как?
— Вот я на своей территории запустил ощущение безопасности. Вроде незаметная вещь. Можно было нанять охрану, поставить пулеметные вышки. Голливудский тип борьбы за безопасность. А можно иначе — чтоб никто тебя не замечал.
— Так и сделали?
— Конечно! Зачем ты кому-то? А мне зачем здесь люди? Есть чудесная китайская фраза: если долго сидеть на берегу — однажды труп врага проплывет мимо. Но мне нравится по-другому...
— Это как же?
— Если долго плыть по течению — однажды увидишь труп врага, сидящий на берегу.
— Здорово. Так как воздействовали в футбольном клубе?
— А моя задача — не прямые воздействия. Никому не надо втолковывать: «Ты должен быть спокойным, у тебя должна быть сила...» Я создаю канал! Что мне с ними разговаривать? Но летали вместе, общались. Можете спросить: воспитываю ли я своих детей? Практически нет! Но вот среда здесь отстроена — они и воспитываются сами. Растут. Может, сейчас чему-то начну их учить.
— Чему?
— Надо с ними цигуном позаниматься. Научить их правильно дышать. Это главное для практического спорта: правильно дышать и быть в правильном состоянии ума. Все!
— Правильное состояние ума — как это?
— Правильное состояние ума — это когда ты способен останавливать поток мыслей. Сосредоточиться на действии. А у современного человека все время идет внутренний диалог! Надо заставить его не осознавать, а делать. Есть техники.
— В футбольном клубе ребята довольно простецкие.
— Ну да.
— Кто-то к вам относился с юмором.
— Да я и сам с юмором ко всему отношусь! Вообще ко всему — включая отношение с юмором ко мне! Кто-то занимается высокими технологиями. Кто-то — «вот, духовность...». А я на анекдотах! Это мои примеры, как устроен мир! Подает мужик голос из комнаты: «Сонечка, я с работы пришел. Заваришь мне чаю?» — «Я тоже с работы, сижу усталая...» — «А давай сделаем так. Ты мне заваришь чай, а я — тебе?» — «Давай».
— Ну и?
— Заварил мужик: «Сонечка, все готово!» — «Знаешь, я что-то расхотела, выпей сам...» У русского человека все через анекдот. Вот этому я учил футболистов — легкому отношению к миру. С теннисистом одним тоже работал.
— Это с кем же?
— Эрнест Гулбис, латыш. Когда-то был одиннадцатый в рейтинге. Так же его настраивал! У него проблема была: в дружеском матче мог разделать хоть Федерера. Как официальный матч — сам не свой становится. Наверное, это чувство ответственности. Слишком большое значение придавал. Давило!
— О, это моя история. Как исправляться?
— Надо ходить и общаться. Нет такого, чтоб я произнес заклинание — и проблема ушла. По чуть-чуть размагничивали эту историю.
— Помогало?
— Еще как!
— Становится все равно, что будет?
— В какой-то степени. Каждому посоветую научиться. Пока я был в «Москве» — у клуба был пик. Посмотрите по датам. Потом все пошло вниз.
— Что ж ушли?
— А это все не мое дело. С Белоусом мы дружили, он попросил — я и помогал.
— Зарплата у вас была?
— Ну-у... Это вообще не было темой! Я очень мотивируюсь деньгами — но другим образом.
— Это как же?
— Исключительно очень большими деньгами. Маленькие деньги меня не трогают. Мое любимое: «Сколько тебе надо денег?» — «Да все!» Проще помочь просто так. С Юрой мы друг другу помогали.
Доренко подарок вернул
— Видел в вашем Instagram видео, как встретились в этом самом доме с Доренко. За несколько часов до его гибели.
— Было!
— Кто-то снимает, как падаете друг перед другом на колени, хлопаете по спине. Он приговаривает: «Броничка...»
— Мы так и встречались всегда. Настолько рады были друг другу! Вроде в полушутку — а в этом такт и почтение... Вот, на этом самом месте встретились в последний раз. А сидим обычно на этой самой веранде.
— Говорите как о живом.
— Так я и ощущаю его как живого.
— Мертвые среди нас?
— Да. Но не все!
— Это как?
— Кто-то уходит, а кто-то остается. Вот Сережа откуда-то сверху отвечает за журналистику в России. Что-то с этим делает. Я так чувствую.
— Значит, сейчас где-то рядом?
— Если брать систему греческих богов и духов, принять многобожие — Доренко сегодня бог журналистики. Его дух определяет, куда надо двигаться. Рулит.
— Вас как судьба-то свела?
— Не судьба, а один китаевед. Сережа очень интересовался всем, что связано с «Книгой перемен». Да и вообще с китайскими делами. Этот приятель дал ему мой телефон — Сережа позвонил. Потом приехал. Был у меня чайный клуб на улице Казакова. Вы должны знать это место: в правом крыле — Госкомспорт, а левое было мое. Довольно много лет. Там же общались с Белоусом, там же организовал центр нетрадиционных методов оздоровления...
— Произвел впечатление?
— Да я не особо представлял, кто это такой. Был абсолютно аполитичным. Вот когда произошла его история с мотоциклом и уголовным делом — это я уже следил. Когда Доренко пытались засадить.
— Помню.
— Мне он запомнился настоящим и глубоким интересом к китайской истории! Умением задавать вопросы!
— А еще?
— У него невероятная память! Очень четко знал китайские романы. Помнил персонажей. Эрудиция казалась какой-то невероятной! С легкостью доставал из головы какие-то факты. Просто компьютер. Причем с возрастом становился лучше и лучше.
— Удивительный был человек. С игрой внутри.
— Да он был просто невероятный — Серега! При всей дурашливости — насколько умный, креативный... Мощный коммуникатор. Нет сегодня сопоставимых величин.
— Сергею вы, кажется, дарили браслет?
— Да, да...
— А через какое-то время Доренко вернулся — и подарок вернул.
— А он ему неудобен оказался. Но с ним были другие предметы, которые я дарил. Квадратненький браслет он носил.
— Что ж этот не подошел?
— Сережа хотел большой. Но не представлял, насколько сложно его носить. Неудобно! Тот широкий-широкий...
— Где он сейчас?
— То ли здесь лежит, то ли в городской квартире.
— Приняли назад без обид?
— Нет-нет, что вы! Ну какие обиды?! Вернул и вернул. Никаких подтекстов. У нас за столько лет в отношениях даже тени негативного не промелькнуло. Ноль! Мы чувствовали друг друга. Просто после этого мне еще сильнее захотелось подобрать ему вещицу, с которой не расстанется.
— Не удалось?
— В нашей среде люди, которые занимаются камнями, говорят: «Не ты выбираешь предмет, а предмет выбирает тебя!» Я сам убеждался: вещь меня нашла. Был у меня сложный период — отправился в Китай.
— Куда ж еще.
— У своего друга Али взял один предмет в руку и понял: не могу выпустить!
— Выпросили?
— Купил. Нефритовый дракон. Потом спрашиваю: «Скажи, Али, этот предмет старый?» «Нет, — говорит. — Новый. Но ты не волнуйся, пройдет две тысячи лет — он обязательно станет старым...» Мне так понравились эти слова! Представил: вот оставлю его старшему сыну, тот — внуку. Так и пойдет по роду. Через две тысячи лет кто-то будет помнить, откуда пришел этот дракон. Меня это греет.
— Вещи что-то хранят в себе?
— Энергию. Легенду. То, чего нет в России, — ощущения запуска туда, вдаль! В глубину веков!
— Есть вещи, которые несут черную энергию?
— Еще как! Если ты внимателен — никогда ее не возьмешь. Тут уж надо слушать себя. Но скорее всего, этот предмет будет лежать у тебя под носом — и ты его не заметишь. Но среди моих предметов таких не попадалось.
— Я рядом с Доренко чувствовал себя ниже ростом.
— Такая уж у него сила духа!
— Мне всегда казалось, у Доренко какой-то детский страх перед старением. Вы же это чувствовали?
— Мы о всем говорили! Это житейская штука. Тоже тип игры. Он же всегда был игровой, вы знаете. Помню, начали у него забирать радиостанцию «Говорит Москва», ушел оттуда. Говорю: «Серега, брось! На фиг тебе нужно это радио? Давай сделаем театр!»
— Что-что?
— Театр предложил ему сделать.
— Камерный?
— Театр политической журналистики. Он серьезно отнесся, хе-хе.
— Как это выглядело бы?
— А я не знаю. Может, канал на YouTube. Собственно, то, что он делал потом на канале «Расстрига». Это же чистый театр! Как он это играл!
— Вы правы тысячу раз.
— Мы что-то туда еще добавили бы — все это можно развивать. Есть же за границей Dog Theatre — театр импровизации. Или придумал мой сосед по даче Эдуард Бояков проект «Человек.doc», где я играл самого себя!
— Бояков — ваш сосед по даче? Этой самой?
— Да вон, через два дома. Какой-то шум у него на участке. Собственно говоря, я сюда Эдуарда и заманил. Сейчас он доронинский МХАТ возглавляет. Поэтому с Доренко мы что-то театральное затеяли бы. Сережа написал книгу «2008». Там вроде и правда, но и сочиненного много! Какая-то история! Он артистичный человек. Для него театр невероятно хорош.
Прах с горы Митридат
— Что поняли про Доренко только после смерти?
— Когда близко общаешься, как-то не допускаешь, что человек может быть гениален. Я и сам бойкий, умничать люблю. Зацикленный на себе. Других слушаешь — и не слышишь. Ну и общались так, по-свойски. А сейчас слушаю тексты, которые он писал для «Расстриги», — это же гениально! А «Подъем»? Я ж не слушал его почти никогда! Сейчас стал слушать старые выпуски — это потрясающе!
— Что-то для него рассчитывали по своим методикам?
— Дату свадьбы. Он послушал — в этот день и женился.
— Что еще рассчитывали?
— Делал периодически какие-то прогнозы по «Книге перемен». Много! Вообще-то у нас все разговоры были на стебе. Мир рассматривали как смешное приключение.
— Даже похороны его превратились в приключение — народ собрался, а их отменили. Вы были?
— Нет. Куда-то я улетел. Был бы в Москве — к Сереге сходил бы! Несмотря на сложности.
— Какие сложности?
— Я и Юлю знал, последнюю его жену, и бывшую его семью. Я-то умею прощать и не брать другое в голову, а они на многих обижаются. Можно понять.
— У меня до сих пор перед глазами сцена — вдова Доренко рассыпает прах Сергея с горы Митридат в Керчи. Пускает по ветру. Хотели бы находиться в этот момент рядом?
— А что мне этот прах?!
— Все ясно.
— Он же для меня живой! Я с ним постоянно в коммуникации. А прах — это все человечьи игры. Может, это и важно — «жена выполнила волю мужа», все такое...
— Прах — это не ваш друг Сергей?
— Ну, нет... Что вы...
— Доренко с юмором относился к будущей церемонии собственного захоронения. Говорил жене: «Можешь ссыпать в канализацию, я сам до Керчи доплыву».
— Да-да, вот это правда! Ха-ха! Про это я и говорю. Хотя мы обсуждали — он хотел кремации!
— Боже.
— Я особо не вру...
— Да я не про это. Мне кажется, кремация — это какой-то ад.
— Это ж тема — «избавиться от тела»... Мне тоже как-то не очень!
— Вы как собираетесь?
— Я собираюсь здесь где-то закопаться. Со временем. На участке.
— Как Шолохов — под окнами собственного особняка в Вешенской?
— Вот-вот! В своем саду!
— Так лучше?
— Ну да. Комфортное место. Мне хорошо от мысли, что потомки будут знать — вот здесь лежит родоначальник.
— Что будет после смерти?
— (Лукаво смеется.) Это зависит от картинки мира, которая у вас есть! Как в «Братьях Карамазовых» — один спрашивает: «Вот я не верю! Что ж тогда будет?» А ему отвечают: «Раз не веришь, все по твоей вере и будет». Умрешь — закопают. Есть же не только христианская концепция существования души. Я после смерти Сережи сказал: одни души в небо поднимаются, другие в землю уходят.
— Прекрасные слова.
— Кто-то ушел — хоп, и нет его. Все, закончилась история. А у кого-то здесь интересы, которые не укладываются в рамки жизни физического тела. Но я собираюсь здесь еще поприсутствовать! Поучаствую!
— Чай пили — как мы с вами сейчас?
— Вот в тот раз он отказался, не стал пить. Говорит: «Что-то мне не очень, давай без чая». Обычно мы пили китайский пуэр. Черный, сильно ферментированный. С ярким вкусом, немножко землистым. Я был большим любителем пуэра. Серега тоже втянулся. Вот что такое дружба?
— Что?
— Это все время хочется делиться новым! Все про это! Хочется вместе двигаться куда-то. Если б не гибель Сереги, мы бы куда-то наверняка рванули вместе. На новые дела. Что-то затеяли. Кино сняли. Экспедицию придумали.
— В какую точку земного шара хорошо бы с таким человеком?
— В Африку! Серега любил Африку — а я не был никогда! Полазить по каким-нибудь племенам... Ну и в Тибет или Перу я именно с ним съездил бы с удовольствием. У Доренко на все необычный взгляд!
— Самый потрясающий вид из окна, который случился в вашей жизни?
— Это Ваньчай, район Гонконга. Вид из «Хайятта» на Гонконгский залив. Где на одном уровне с тобой летают орлы. Тишина — и вдруг часов в восемь утра начинается такой движняк по заливу! Я там сидел — и писал стихи. Видели б вы этих орлов! Откладывал стихи — и фотографировал, фотографировал...
— Я сталкивался: есть на свете гиблые места. Вроде крымского Тарханкута. В вашей жизни гиблое было? Куда приезжаете и сразу чувствуете: надо валить?
— Считается, как раз такое место — пустыня Такла-Макан.
— Это где же?
— Через нее шел Великий шелковый путь. Приходил к Хотану. Гибли целые караваны. Пятьсот или шестьсот километров прямой дороги. Чистый-чистый белый песок. Но мне там очень нравилось.
— Значит, для вас — не гиблое.
— Самые-то гиблые места — в городах! Москва — ужасное место, действительно гиблое. Прямо беда. Никак не оживет, сложное у нее состояние.
— Плохая энергетика у этого города?
— У Москвы плохая энергетика!
— У Питера лучше?
— Намного лучше. Бывают большие города с хорошей энергетикой. В Гонконге крутая энергетика, это совершенно точно. У Лондона.
— Чистая?
— Настоящая имперская. Как у Питера. У Москвы этого нет. Москва — какая-то временщица. Что с ней ни делай — а все равно как баба рязанская.
Маска смерти
— Чему вас Доренко научил?
— Сережа... Главная его тема — способность быть свободным в мечте! Делать, что хочешь! Мы ж с ним чуть совхоз не купили.
— Что-что?
— А вот просто так собрались да махнули на его фургоне «Фольксваген» в Белоруссию. Покататься захотели несколько дней. Куда-то приезжаем — там совхоз загибается. Но работает, какие-то люди копошатся. Дворы, прицепы, фигня какая-то. Увидели Доренко, узнали: «Купи наш совхоз, продается!»
— Что ж не купили?
— Да он нам на хрен не нужен, этот совхоз. Серега по приколу приценивался, торговался. Потом заехали куда-то под Витебск, смотрели какой-то дом... Вот это было реально прикольно!
— Что прикольного?
— Сидим на берегу озера, ночь — и Сергей произносит: «А ведь этот домина мог бы стать таким «укрылищем»...» Он же все время себе укрылище искал!
— Можно понять.
— Было такое мистическое ощущение — приехали туда почти ночью, тьма... Но совхоз тоже был крутой. Это тема!
— Меня Доренко когда-то учил: «Хочешь получить удовольствие от путешествия — никого не гони». Вы о чем говорили по пути?
— Знаете, что запомнилось? Вот последний его приезд сюда был 9 мая. Мы все время говорили о смерти!
— Ну и ну.
— У меня эта тема — нетабуированная. Люблю говорить про смерть. Но — не всегда и не со всеми.
— Кто начал?
— Сергей приехал, сел вот здесь. Вдруг начал говорить про смерть! Говорил, как сильна у нас некрофилия, постоянная идеализация смерти, гибели... Еще термин какой-то вставил, характеризующий эти отношению со смертью, — стараюсь и не могу вспомнить! Вот это все меня прямо вставило. Рассказал ему, что мне невероятно понравилось его выступление в «Расстриге» по поводу памятника.
— Какого еще памятника?
— А как раз ставили большой памятник святому Владимиру. Ка-а-к же классно Сережа выступил по этому поводу! Правильно, говорит, давно надо было поставить. Князь Владимир — это первый революционер. Который ниспроверг историю. Надругался и уничтожил святыни своих отцов. В центре надо поставить — и покрупнее!
— Доренко уехал от вас — и через несколько часов погиб. Про это все вы сказали: «Какая хорошая смерть».
— Да, да!
— В самом деле — хорошая?
— Очень хорошая!
— Почему?
— Это же как в кино — умер в седле! Что смерть была мгновенная — это однозначно. Проехал по большому маршруту. Многое сделал. Это было очень вовремя!
— «Вовремя»?
— Очень вовремя. В этой области он достиг всего. Но с какого-то момента все начинает повторяться. Политика, вся эта актуальность — это повторяющиеся круги. А у нас еще все такое застарелое, по пятьсот лет одни и те же герои. Думаю, Доренко пришел к точке, когда ему все это дико надоело. Но слишком был завязан, чтоб уйти в другую профессию. Поэтому ушел совсем. Очень красиво. Посмотрите, как все было — 9 мая! Проехал через всю встречную полосу Садового кольца — ни в кого не врезался, не принес несчастья людям! Мистика и красота!
— Какую Доренко рисовал себе смерть?
— На коне. С шашкой наголо. Врубаясь в стены крепости. Так оно и случилось!
— Есть зловещая, но реальная шутка — «маска смерти» на человеке, который вот-вот уйдет. На Доренко это было?
— Когда постфактум вспоминал, анализировал — да, была «маска смерти». Я не разглядел! Казалось, это просто сильная усталость. Серега страшно устал! Но «удержать и остановить» — это к нему не применимо. Он же как танк. Все наши «останься» снова не сработали.
— Уговаривали остаться?
— Еще как! Все время ему говорил: «Останься!»
— Хоть раз уговорили?
— Ни разу. Всегда уезжал. Говорил: «Обязательно надо к тебе с семьей приехать». Но он же такой — то туда, то сюда... Ко мне мог заскочить на мотике на полчаса — сделав крюк в двести верст!
— Как в последний свой день?
— Вот именно. Просто обсудить что-то. Побеседовать. Сели — и начали говорить про смерть. Потом стал вдруг вспоминать свою ушедшую родню. Дедов, прадедов. Отца вспомнил. Тот летчик был, генерал. На что бы ни переключились — выводил разговор на смерть!
— Как странно.
— Потом он умчался, я пошел в баню. Вон она, банька-то моя. В соседнем доме. Вдруг звонок: «Сережа умер». Я в ту же секунду понял: ах, вот про что был весь наш разговор!
— Мотоцикл его новый осматривали?
— Я не мотоциклетный человек... Не то что «не люблю», просто не увлекает. Не могу сопереживать.
— Не было мотоцикла в вашей жизни?
— Не-а. Совсем не мое. У близкого друга сейчас то ли Harley, то ли Ducati. Слова-то знаю — разницу не улавливаю.
— Как человек мистики скажите: какой должая быть судьба того мотоцикла, на котором Сергей погиб?
— Я бы в музей сделал!
— Блистательно.
— Вот туда бы его поставил. Потому что Серега, конечно, герой. Герой нашего времени. С невероятной судьбой. Проживший такую жизнь. Только музей! Надо бы выяснить, кстати, что с этим мотоциклом. Интересно!
— Себе какого ухода пожелали бы?
— У меня другие отношения со смертью.
— Тем более интересно.
— Моя тема — уйти осознанно. Это называется «Школа последнего выдоха».
— Господи. Это как?
— Осознанный последний выдох. Когда ты с этим выдохом выпускаешь душу свою! Сознаешь, что покидаешь тело!
— Желаете себе такого?
— Не желаю. Но туда иду.
— Любой человек хоть раз в жизни да умирал. Я, например, отравился в ЮАР, отдавал Богу душу. Сколько раз умирали вы?
— Довольно много, честно вам скажу! Были состояния, когда я полностью вылетал из тела!
— Самые живописные случаи?
— Если живописный — то это другой, смешной. Был на церемонии Аяуаски.
— Это что такое?
— Шаманские дела. Вообще-то это отвар из лианы, готовят индейские племена. Вызывает видения, галлюцинации.
— Прекрасная вещь, судя по всему.
— Добираюсь до Амазонки из Америки, очень просили участвовать. Сдвиг по времени у меня чудовищный. Вдруг на глазах у этих людей испускаю дух!
— В каком смысле, Бронислав Брониславович?
— В самом прямом. Реально!
— Так. Давайте подробнее.
— В молодости я много тренировал задержки дыхания. Это все приводило к тому, что ты теряешь сознание! Напрочь! Вот я и научился терять сознание, не теряя управления телом. Просто в одной очень тонкой точке важно не испугаться.
— Грань тонкая.
— Очень тонкая, очень! Но если ты не испугался — перестаешь двигаться, говорить. Отключаешься. Вот только что был здесь, потом открываешь глаза — и обнаруживаешь себя уже где-то.
— Ну вы даете.
— При этом абсолютно адекватно реагируешь на реальность! Она возвращается!
— Осознанно теряете сознание?
— Вот-вот. А тогда произошло само собой — то ли от усталости, то ли от смены часовых поясов. У людей вокруг полное ощущение, что я умер. Прихожу в себя — они сгрудились вокруг, на лицах ужас. Очень интересно наблюдать, как люди пугаются.
— А вы все держали под контролем?
— Да, держал. Просто был уставший — ну и прилег. Им показалось, что умер. Было похоже. Дышать перестал.
Конец света по книгам майя
— Спросил тут бывшего хозяина московского «Спартака» про самую большую сумму наличными, которую держал в руках. Оказалось — два миллиона евро. Сколько держали вы?
— Сколько ж я держал... Сотку. Сто тысяч евро. Периодически такие суммы случались, но я значения не придавал. Знакомый мой, крайне богатый человек, говорит: «Веришь ли, Бронислав, я не знаю, как наличные выглядят. В последний раз видел лет пятнадцать назад». Четко для себя сформулировал: никогда не буду мотивировать себя деньгами. Все только для интереса, самопознания и радости. Только не для денег! В 88-м году сюда приезжал Хозе Аргуэльес. Человек, изучавший календарь майя. Это он предсказал в 2012-м году по книгам майя конец света. Который не состоялся. Его бестселлеры — «Земля восходящая», «Фактор майя»...
— Проходимец какой-то?
— Нет. Серьезный человек. Профессор психологии в Колорадо. Невероятно популярный. Вот его главный посыл — «Time is not money, time is art».
— Как хорошо сказано. Прощаю ему несбывшийся конец света.
— Время — эти искусство! Я рождаю в себе энергию — и запускаю ее! Если ты зациклился на деньгах — у тебя постоянно тревога о будущем. Успокаиваешь себя деньгами, деньгами, деньгами, убираешь тревогу... Это как наркотик: действуют резко, но потом очень больно!
— Все правильно.
— Как-то сидели втроем — режиссер Паша Лунгин, Сережа Доренко и я. Мы все дружили. Объединяла нас любовь к тексту Чжуан-цзы.
— Так-так.
— Лунгин очень крутую вещь сказал — я часто ее повторяю. Если человек заработал десять миллионов долларов — тут же появляется жена-дизайнер. Оформляет всем вокруг. Двадцать миллионов долларов — это уже жена-архитектор. Всем знакомым дома строит.
— Что ж тогда пятьдесят?
— Пятьдесят? Это яхта! Сто — замахивается на «Суперджет».
— Миллиард?
— Вот если миллиард — у него появляется лаборатория по изучению вопросов бессмертия!
— Ловко.
— Круто, да?
— Не то слово. Есть что-то, на что вам сегодня не хватает?
— Нет. Я даже не знаю, сколько трачу в месяц. Я же не бухгалтер! Зачем мне считать? Сколько Бог дает — столько и хватит. Так все выстроил, что у меня всегда достаточно.
— Сегодня спорт смотрите?
— Мало. Посмотрите, какая у меня среда вокруг. Она же невероятно спокойная, мягкая! Ну место ли здесь спорту? Вот сидят два монаха, один другому говорит: «Что делаешь?» — «Смотрю, как деревья растут». — «Все суетишься?» Вот и у меня так! Могу сидеть и смотреть на лист винограда. Думать, каким будет осенью. Спорт уже не вызывает тех эмоций, которые должен вызвать. Но помочь во взаимодействии могу. Если понадобится.
— Позвали бы вас снова в спорт — вернулись бы?
— Это было бы интересно!
— Почему?
— Новое время — новые концепции. Йога заняла свою нишу. Все слышали про цигун и медитации. Про осознанность. У всех Google, у всех гаджеты. Легче доносить до них. С нынешним поколением спортсменов интереснее — отнеслись бы с доверием!
— В чем ваша команда точно прибавила бы?
— Через полгода — в сыгранности. В коммуникации. В чувстве друг друга. Вот как наши обделались на чемпионате Европы? Просто не чувствовали друг друга!
Uriah Heep
— У всякого спокойного человека был в жизни момент сумасшедшего азарта. Когда это случилось у вас?
— В 86-м году.
— Что случилось?
— В Москву приехали Uriah Heep. Вот там меня вставило! Так орал — потом разговаривать не мог!
— Здорово.
— Это как компенсация за безрадостное детство. А вообще-то во мне азарта совсем нет. Не цепляет эта тема. Может, я просто на очень длинные дистанции бегаю? Меня интересует точка запуска — и точка ухода.
— В казино бывали?
— Бывал. Не трогает. Никаких ощущений! Нет у меня иллюзии, что деньги — это ценность. Азарта тоже нет. Вот есть фильм с Джейсоном Стэтхэмом. Называется то ли «Последняя игра», то ли что-то вроде. Человеку нужно пятьсот тысяч долларов — чтоб купить яхту и уйти из какого-то бреда. Он выигрывает! Идет получать и думает: «Ладно, поставлю в последний раз». Проигрывает все — уходит в чистый ноль.
— Печальная история.
— А все почему? Потому что есть иллюзия: деньги способны решать твои проблемы. Отсюда и азарт. Мне периодически попадаются профессиональные игроки.
— Это публика специальная.
— Одного привезли недавно в гости. Товарищ говорит: «Слушай, у него проблема на проблеме. Поговори, чтоб полегче ему стало...» Сажусь разговаривать. Сразу выясняется — в понедельник надо отдавать два миллиона долларов. Должен серьезным людям, там никто прощать не собирается. Вариантов нет.
— Какое несчастье.
— Так в чем была его проблема? Этот Игорь на катране любого порвал бы. Равных не было. Ну и играл бы! Так их всех что тянет? Казино! Это главное качество человека — гордыня. Собственное достоинство. Показать себя — «я даже судьбу обыграю»! Ну и обыграл...
— Знаменитая по фильму нэцке «Рисующий мальчик» реально существует — стоит в музее Востока. А среди ваших вещиц есть одна — с особенным духом?
— Небольшая нефритовая птица Феникс. Похожая на дракона. В руку. Ношу как символ времени.
— У вас ведь была своя галерея — где такие штучки продавали.
— Была. Некоторые вещички провожаешь — сердце кровью обливается. Один древний магический предмет вспоминаю до сих пор. Зеленая полудуга с узором. Навершие на какую-то бамбуковую штуковину. Его купили — было так жалко! Вот из кармана тоже интересную вещь достаю. Можете потрогать. Это камень, древний амулет. Называется «Небесный глаз».
— Почему?
— Считается — дает правильный взгляд. Если ты на нем концентрируешься. У меня по карманам всегда много предметов. Вот, видите? Это шаманский предмет для управления энергией времени. Называется «диски би». Здесь восемь змей. Инструмент для работы с «Книгой перемен». Очень древняя вещь.
— Сколько этой штучке?
— Думаю, поздний неолит. Тысячи три или четыре до нашей эры.
— Невероятно. Со мной всюду ездит нэцке ХVIII века. У вас есть талисманы?
— Вот эти браслеты я не снимаю никогда. Амулет с шеи тоже. Это вещи с особенной судьбой. В них сила!
— Как это к вам пришло?
— Большая часть этих штуковин пришла ко мне из Синьцзян-Уйгурского автономного района. Эти камни сосредоточены там. Все это подарки. Есть у меня кунак, уйгур. Сидит сейчас. Двадцать пять лет дали за исламские связи. В Китае сложности на эту тему. Давят уйгуров. У него было два браслета — один отдал мне. Сам мне надел. Это невероятные вещи!
— Что они вам дают?
— Способность понимать знаки. Поток знаков становится моей жизнью. Через сознание приближаются, приближаются... Вы звоните — мы договариваемся. Юра, «Спорт-Экспресс», еще Белоус здесь засветился. А потом раз — и вы уже здесь. Этот переход произошел максимально комфортно! Легкая история!
В Хабаровске на меня наставили ружье
— Вы говорили: «Жду не дождусь, когда исполнится шестьдесят. Многие вещи перестанут цеплять».
— Так и есть. Перестали! Да вообще все перестало — именно в шестьдесят! Перестаешь придавать значение фигне. Сегодня как раз писал текст — как трудно не ускоряться в мелочах!
— Это правда.
— Тебе все время кажется, что можешь куда-то не успеть. А в шестьдесят вдруг доходит: ты уже везде опоздал. Можно не торопиться.
— Но вы-то времени не теряли. Одиннадцать детей?
— Одиннадцать. Все пятеро, которые здесь, на домашнем обучении. Это не осмысленно. Просто так совпало — и получилось в кайф. Я живу себе и живу.
— Я после сорока с ужасом ищу в себе признаки старения. А вы — после шестидесяти?
— Чем старше я становлюсь — тем лучше! Оцениваю трезвее. Здоровье только улучшается. Каждый день обнаруживаю — умею делать что-то такое, чего раньше не умел.
— Что появилось?
— Чувство меры. Умение удерживаться от лишних усилий. Сейчас у меня особые отношения со сном — могу заснуть в любое время. В любом месте. Вот хоть сейчас. Сплю по три часа в сутки, уже несколько лет просыпаюсь в половине четвертого утра.
— Господи. Зачем?!
— Так утренние часы — самые лучшие!
— Ну и на что вы их тратите?
— Психофизические практики. Тексты пишу.
— Каменную подушку мы уже осмотрели.
— Китайцы всегда спали на твердых подушках. Или фарфор, или дерево. Самые крутые — нефритовые. Я лет десять назад попробовал. То, что нужно!
— Сразу привыкли?
— Сразу к такой не привыкнешь. Поначалу не заснешь, больно будет. Только время приучит.
— В ангела-хранителя верите?
— Есть силы, которые прикрывают. Но это связано в большей степени с китайскими знаками рождения. Я такой везучий! Несколько раз был на грани того, чтоб помереть. Помереть-то мог вполне. Сантиметра не хватало.
— Какой случай сразу приходит на ум?
— В детстве роемся в котловане — вдруг что-то вокруг обваливается, я сползаю... А рядом со мной пролетает огромный камень!
— Уф.
— Потом случай — мне двадцать три года. В Хабаровске сижу на автобусной остановке. Вдруг слышу выстрелы — прямо на меня выскакивает из темноты человек с ружьем!
— Какая прелесть. А дальше?
— Подходит ко мне и наставляет ружье в голову. А у меня как раз острый период выяснения своего места в мире. Смотрю на него и улыбаюсь. Это так смешно!
— Даже не говорите.
— Это не хохот — а какая-то нелепость. Сижу и думаю: «Боже, как все бессмысленно! Все равно все умрут — но вот так?!» Какая-то достоевщина!
— Меня в Хабаровске одолевали такие мысли без всяких ружей.
— Вот подскакивает это чучело, наставляет на меня обрез. Прямо в лицо. Говорит: «Что, улыбаешься?» «Улыбаюсь», — отвечаю. «А если я на курок нажму?» — «Ну, нажми...» Барышня, с которой я на этой остановке и познакомился, меня оттуда увела. Берет под руку и тихо: «Пойдем, пойдем, пойдем...» А дуло — вот оно, сверкнуло. Раз — и нет тебя. Это ж дело житейское, не особая потеря.
— Больше на вас в жизни оружие не наставляли?
— Что-то я больше не помню. Наверное, внушаю жалость...
«Серебряные иглы»
— Вы сколько раз в Китае бывали?
— Больше ста. Счету не поддается!
— Первая поездка?
— По линии отделения общества советско-китайской дружбы. Из Благовещенска через Амур в Хэйхэ. Знаете, что там сразило? В обычном магазине — отличный чай «Серебряные иглы»! Столько его накупил!
— Первое, про что в Китае вы сказали: «Да это чудо»?
— Горные виды. Какие-то лестницы, ведущие на скалы. Это Хуаншань, Желтые горы. Какая-то невероятная красота. На картинке мне эти пейзажи казались несуществующими — а реальность оказалась круче!
— Когда была последняя поездка?
— Года полтора назад. Перед коронавирусом.
— Снова что-то для себя открыли?
— Я был в городе Сиань на книжной ярмарке. Там случилось крутое открытие — кисточки, которые заправляются. Такие классные — я после этого стал много писать каллиграфии! Себя самого открыл с новой стороны!
— Рисуете каждый день?
— Обязательно! Каждый день — иероглифы!
— Самый удивительный иероглиф для вас?
— Вот тот, который у вас на руке. Он не идеально сделан, но он главный. Важный!
— Что означает?
— Это Дао — путь! Причем в древности писался иначе. У вас сокращенный вариант.
Чжуан-Цзы и бабочка
— Тремя словами — про китайскую нацию?
— Вечное почитание древности!
— Тремя словами про себя?
— Ничего без иронии.
— Три «не люблю».
— Не люблю скуку. Не люблю бояться. Не люблю... Не любить!
— Вы лучше всех в стране разбираетесь в чае. Так скажите же — самый потрясающий чай, который пробовали?
— Я пробовал много старых... А! Был такой! Когда-то приехал в деревню. Где производят чай. Попробовал одно, другое. Тут подходят крестьяне — и дарят банку из-под «Нескафе»: «Попробуй вот это». Открываю — а там 15-летний чай «Тигуанинь». Это была сказка.
— Вы же знаете кучу языков?
— Преувеличено!
— Давайте считать.
— Английский. Французский. Китайский. Древнекитайский, который идет сразу за три. Выучить его невозможно! Свободно читаю на немецком, испанском, итальянском и каких-то славянских языках. Изучаю сейчас тюркские. Я люблю учить языки — а результат меня не интересует. Мне наплевать, сумею ли сказать фразу.
— Что тогда важно?
— Игра! Исследование самого себя!
— Из миллиона китайских притч — та, которая вам особенно запала в сердце?
— Моя самая любимая! Готовы?
— Еще бы.
— Однажды Чжуан-Цзы приснилось, что он бабочка...
— Неплохо.
— Которая летает вокруг цветка и не помнит, что она бабочка, а не Чжуан-Цзы.
— Главное — не потерять нить.
— Потом Чжуан-Цзы проснулся и подумал: теперь, наверное, бабочке снится, что она Чжуан-Цзы. Вот бабочка и Чжуан-Цзы — две сущности. Кто кому снится — бабочка Чжуан-Цзы или Чжуан-Цзы бабочке?
— Это всем вопросам вопрос.
— Вот это я называю «превращением вещей»... (Заразительно смеется.)
— Что мне надо сделать, чтоб быть счастливым?
— Первое — пить чай по утрам. Второе — заниматься цигуном. Третье — изучать «Книгу перемен».
— Она поможет?
— Безусловно. Но не будет чая и цигуна — не поможет. Но чтоб рядом с чаем был какой-то нефрит. Мне вообще непонятно, как без нефрита люди выживают. Я понимаю, почему они несчастные. С сочувствием отношусь.
— Ваши слова — «я шут по жизни».
— Так оно и есть!
— Тоска и есть смерть?
— Если ты не играешь — умираешь! Это точно!