Комсорг Крибб. Часть 10
"СЭ-Воскресенье" продолжает публиковать исторический цикл Александра БЕЛЕНЬКОГО о боксерах эры "голых кулаков".
(Продолжение. Начало в предыдущих номерах "СЭ Воскресенья")
Итак, Крибб хотел матча-реванша с Молино и встретил с его стороны полное понимание. Точнее, понимание он встретил еще до того, как успел сам хоть что-то сказать. Через несколько дней, когда кожа на его лице все еще выглядела так, словно ее прокрутили через мясорубку, он получил следующее письмо:
"Мистеру Томасу Криббу
ул. Сент-Мартин, площадь Лестер,
21 декабря 1810 года
Сэр,
Мои друзья полагают, что если бы в прошлый четверг, когда мы с вами состязались, погода не была такой неблагоприятной, я бы одержал победу. В связи с этим я вызываю вас на повторный бой в любое время в течение ближайших двух месяцев за то вознаграждение, которое джентльмены, верящие в меня, соблаговолят предложить.
Так как существует вероятность того, что это письмо станет достоянием общественности, я не могу упустить возможность выразить уверенность в том, что тот факт, что мой цвет кожи отличается от цвета кожи людей, у которых я искал защиты, ни в коей мере не послужит препятствием.
Засим остаюсь
Вашим самым почтенным и робким слугой
Т. Молино
Свидетель – Дж. Сколфилд"
Можно сколько угодно прикалываться над высокопарным стилем письма, но сути дела это не изменит. Разумеется, написал его не сам Молино. Он не умел писать не только так, но вообще никак. И читать тоже. Однако тогдашний эквивалент нынешнего "Ты, кАзЕл, выхади-и-и!" все-таки внушает известное почтение.
Крибб хотел выйти, но между тем боксом и нынешним при всех различиях было и кое-что общее: в частности, то, что подобные бои не происходили просто так, на одном голом энтузиазме сторон. Только промоутеры в то время были не столько бизнесменами, сколько игроками. Они заключали пари, ставили на своего боксера, и только тогда давали делу ход.
На этот раз за промоутером дело не стало: капитан Барклей был готов всегда. Но на определенных условиях. Он не любил проигрывать и любил держать все дело в собственных руках, в том числе и в самом прямом смысле этих слов.
В свободное от своих мазохистских "походов" время Барклей любил потренировать и свои другие конечности. По словам многих современников, он был одним из лучших, если не лучшим, боксером среди аристократов-любителей, причем занимался боксом не от случая к случаю, а постоянно, более того, это носило в некотором смысле профессиональный характер: если в Лондоне появлялся новый боксер, капитан Барклей предлагал ему поспарринговать с собой, чтобы оценить, на что тот способен. Происходило это обычно в зале Джона Джексона, где капитан был завсегдатаем.
Здесь нам придется обратиться к еще одному источнику информации: книге "Боксеры и их бои" (Boxers and Their Battles) автора, писавшего под псевдонимом Торманби (Thormanby). В моем очерке о Молино история, о которой речь пойдет ниже, взятая из этой книги, упоминалась, но сейчас настало время рассмотреть ее поподробнее.
В отличие от Пирса Игана, который был своего рода высокопарным летописцем, с одной стороны, жестко придерживавшимся фактов, а с другой – любившим всякие художественные преувеличения и постоянно впадавшим в краснобайство, Торманби был в большей степени "баечником". Писал он легко и свободно, вполне в современной манере. Тем не менее, нет ощущения, что он придумал эту историю от начала до конца. Ему это было просто не нужно, он не был современником описанных в ней событий, не сводил ни с кем счеты и к тому же ссылался на некоего Чарльза Уилера, хорошо знавшего капитана Барклея лично. Так вот, со слов Торманби, Уилер считал, что у Барклея были к Молино собственные счеты. И рассказывал следующую историю.
В тренировочном зале Джексона у Барклея хранилась собственная пара перчаток, которые он надевал, когда испытывал кого-то из новых перспективных боксеров. Хоть это и была "эра голых кулаков", но перчатки тогда использовались очень широко во время тренировок. Внешне перчатки капитана ничем не отличались от стандартных, но набивка в них была в два с лишним раза легче, чем в обычных. Не стоит спешить упрекать капитана, в чьей смелости никто и никогда не сомневался, в жульничестве. По его понятиям, здесь было все в порядке. Скорее всего, и не только по его понятиям. Аристократ-любитель, пришедший размяться в зал к Джексону, ни в коем случае не считал себя ровней своим спарринг-партнерам из простонародья, которые занимались боксом профессионально. Социально он стоял несоизмеримо выше них, а в боксерском плане был, естественно, подготовлен гораздо хуже. Даже капитан Барклей не мог проводить в зале столько времени, сколько большинство из них. К тому же бокс был для него только одним из его спортивных увлечений и, как мы знаем, не главным.
Тем не менее, Барклей, видимо, после боя Крибба с Молино с самого начала рассматривавший возможность матча-реванша, захотел поспарринговать с боксером, который доставил его подопечному столько неприятных минут. Посредником здесь выступил Билл Ричмонд, который привел Молино в зал к Джексону. Но Барклей в тот день задержался и приехал с опозданием, и когда вошел в зал, увидел свои перчатки на руках Молино, который уже ждал его. "Гордость или стыд", как это определил Торманби, не позволили ему потребовать, чтобы Молино отдал ему его "специальные" перчатки, и на этот раз Барклею самому пришлось боксировать в "обычных варежках". Надо ли говорить, что спарринг закончился для Барклея печально: Молино сломал ему ребро. Хорошо еще, что не челюсть.
Из рассказа Торманби следует, что в действиях Молино не было никакого умысла, все произошло случайно, однако никаких подробностей в его описании событий нет. Как получилось, что Молино надел именно эти перчатки? Заметил ли он разницу с обычными или просто выбрал те, что полегче, ведь говорить о "стандартных" перчатках в то время можно было лишь весьма условно? На эти и на многие другие вопросы ответов нет. Однако Уилер/Торманби утверждает, что Барклей затаил на Молино злобу и именно поэтому решил на этот раз взять весь тренировочный процесс Крибба в свои руки и даже сделал это за свой счет. Иными словами, он хотел рассчитаться с Молино руками Крибба.
Как я уже писал в очерке о Молино, лично мне вся эта история кажется довольно сомнительной. Нет, я не сомневаюсь в том, что Барклей спарринговал с Молино и тот сломал ему ребро. Кроме того, Молино своей несколько специфической манерой общения умел восстанавливать людей против себя. Я не верю только в то, что мотив мести здесь был главным для Барклея, хотя он, конечно, мог присутствовать. Барклей был "деловым игроком", то есть игра являлась для него достаточно серьезным источником дохода, даже очень серьезным, и он не собирался пускать такое дело на самотек. К тому же он, похоже, был не слишком доволен теми, кто тренировал Крибба раньше, и у него были для этого основания: в конце концов, если бы не вторжение в ринг зрителей и не жульничество секунданта, Крибб проиграл бы бой, а он сам очень большие деньги. На этот раз Барклей решил не доверять никому. Он проверил Молино в деле, убедился в том, что тот очень хорош, после чего отвез Крибба в свое поместье Юри в шотландских горах Хайлендз.
Так Крибб на одиннадцать недель попал в ад.
(Продолжение следует)
Александр БЕЛЕНЬКИЙ
Комсорг Крибб
RSS