Заставлял убегать от овчарки и бил черенком от лопаты. История, возможно, самого сурового тренера СССР
Василий Жиров. Родился 4 апреля 1974 года в Балхаше (Казахская ССР).
Рекорд в любителях: 207 побед, 10 поражений. Олимпийский чемпион (1996 — до 81 кг), бронзовый призер чемпионата мира (1993 — до 75 кг, 1995 — до 81 кг), чемпион Азии (1995 — до 81 кг).
Рекорд в профессионалах (1997-2009): 38 побед (32 КО), 3 поражения, 1 ничья. Чемпион мира по версии IBF в первом тяжелом весе (1999-2003).
На Олимпиаде 1996 года участвовали многие боксеры, впоследствии ставшие большими звездами, — например, Флойд Мейвезер, Владимир Кличко, Антонио Тарвер, Олег Саитов. Однако приз самому техничному боксеру турнира — Кубок Вэла Баркера — получил Василий Жиров из Казахстана, ставший чемпионом в весовой категории до 81 кг. В полуфинале он, кстати, красиво победил Тарвера.
Жиров родом из города Балхаш. У него трое братьев и две сестры. Мать воспитывала их в одиночку. В школе Василий решил записаться в секцию бокса — к тренеру Александру Апачинскому, что определило его дальнейшую жизнь. Апачинский, впоследствии много лет входивший в тренерский штаб сборной Казахстана (прошел четыре Олимпиады и восемь чемпионатов мира), использовал в тренировках необычайно жесткие методы. О том, что это были за методы, Жиров рассказал в большом интервью «СЭ». Василий со второй половины 1990-х живет в США, где после завершения боксерской карьеры стал работать тренером по боксу.
— Какие-то методы Апачинского в тренировочном процессе используете?
— Использую, только мягче и плавнее. Люди, которых я тренирую, — американцы, они слабенькие бывают. Но некоторых пускаю чуть дальше, чем большинство. В зависимости от состояния человека. Я начинаю поднимать нагрузку, ставить такие упражнения, которые они ни разу не делали, и смотрю на реакцию. Если реакция нормальная — продолжаю дальше. Если нет — торможу и больше не подхожу к этому. Оставляю только простые тренировки — как, грубо говоря, у маленьких мальчиков, — чтобы человек не перебрал.
— Там и в суд могут подать, если что.
— В суд не подадут. Все, кто ко мне приходит, подписывают со мной контракт, в котором сказано, что я могу здесь сделать все что угодно, даже могу прибить. Конечно, я никого не прибиваю, но... (Улыбается.)
Как мы тренировались в зале у Апачинского — такое даже в голову никому не придет. Мужики, которые туда приходили, говорили: «Апачинский и Жиров — два сумасшедших! Один гоняет как сумасшедший, а другой тренируется как сумасшедший». Апачинский ставил меня в положения, в которых мне приходилось выживать.
— Вы ведь пришли к нему в 11 лет?
— Да, в 11-12.
— Но он же не сразу стал вас жестко гонять?
— Нет, вначале, конечно, не так, но тренировки пошли жесткие сразу. У Апачинского такая методика была: кто выживет — тот пройдет дальше. У нас, допустим, начиналось лето — приходило до 100 человек в зал. Первая тренировка — после нее половина не приходила. Еще одна тренировка — опять половина отсеялась. И так оставалось один-два человека, а может, и никого не оставалось в течение месяца. Так Апачинский проверял людей на прочность, проверял, насколько они желали быть лидерами.
— Помните свою первую тренировку?
— Да, конечно. Апачинский сразу поставил меня на ринг с пацаном, который занимался уже два-три месяца. Он поставил меня и сказал: «Вперед, давай».
— То есть сразу спарринг?
— Да, он сразу проверял, насколько человек хочет тренироваться, насколько много у него амбиций.
— Хотя бы раз была мысль бросить эту секцию из-за того, что там тяжело? Многие ведь ломались, как вы говорите.
— Я после тренировки заходил в душ, сидел там уставший, мокрый и думал: «Зачем меня мама родила?» Именно такая мысль, а не мысль уйти из зала. Я понимал, что тренер старается сделать все возможное, чтобы мы развивались. Он делал все, чтобы нас усовершенствовать. Цицикаясь с нами, он бы ничего не добился. Больно, плакать хочется, но надо держаться и двигаться вперед.
Был такой момент — один пацан сказал: «Хочу тренироваться как Жиров». Мой ровесник — нам по 14-15 лет было. Апачинский бросил нас в озеро Балхаш — плавать. Там есть такое место, называется Зуб. Мы от бухты до него доплыли, развернулись и поплыли обратно. Это достаточно долгий путь.
Плывем уже несколько часов. Этот парень говорит: «Я тону, я устал». Апачинский плывет на лодке. Говорит ему: «Ну и тони!» И поплыл дальше. Этот парень кричит: «Я не могу!» А Апачинский: «Не можешь — не надо». Короче, мы кое-как доплыли до берега, я помог ему, настраивал его: «Давай, тут осталось еще немного, хочешь быть чемпионом — надо быть чемпионом». В общем, доплыли. Этот парень высказал Апачинскому все, что думал, и дал деру. Больше я его не видел.
— А вода была холодная?
— Скажем так, не теплая. В озере есть свое течение. Где-то плывешь — тепло, а где-то — холодно.
— Случалось, что ногу сводило во время таких заплывов?
— Я постоянно держал булавку в трусах, так что это не было проблемой.
— «Собака Апачинского» — это как выглядело?
— С моей точки зрения это был тренировочный процесс, а для тех, кто наблюдал со стороны, это был ужас. Люди были в ужасе, не знали, как реагировать на Апачинского, некоторые матерились на него, некоторые кричали: «Ты что делаешь с пацаном, как ты тут тренируешь ребят? Это возмутительно!» Но я, исходя из понимания того, что было у нас в то время, понял, что другого выхода не было. Апачинский старался делать все, что в его силах, — в его понимании. Он использовал те инструменты, которые у него были. А если у него чего-то не было — находил и использовал. Он много читал, был очень развитым и умным человеком, смотрел много видео. В одном из интервью он прочитал, что американский боксер-профессионал тренировался с леопардом. Слава богу, что в нашем городе не было леопардов или львов! Но была немецкая овчарка.
Все происходило в зале, где мы тренировались. Там есть холл. Я становился в конце холла. А собака — в метре сзади от меня. В конце холла — дверь. Там стояли пацаны. Если я пробегал через холл, а собака меня не догоняла, пацаны закрывали дверь — за мной. А если собака меня настигала, то я должен был от нее увернуться, накричать, что-то сделать, чтобы она отступила. В руке у меня была веревка — ей я контролировал ситуацию с собакой.
— Чтобы не укусила?
— Бывало, что кусала. Приходилось ехать в больницу и зашиваться.
— Какие-то шрамы от этого остались?
— Есть на правой руке, на спине, на ногах. Но это уже мелочи.
— Действительно были такие тренировки, когда Апачинский бил вас по животу черенком от лопаты — для укрепления пресса?
— Были и такие тренировки. А бывало и так: я вставал, поднимал руки, а мужики подходили и начинали меня бить, кто как мог. Или на перекладине я висел. И ногами били, и руками. Таким образом укреплял свое тело.
— Апачинский снимал много видео. Есть видео, где вы спаррингуете сразу с двумя парнями — то ли каратистами, то ли кикбоксерами. Они били ногами.
— Это были каратисты. Мы специально приходили в зал карате, тренировались там с ребятами. Они на меня нападали, а я от них уворачивался. Таким образом учился скорости и быстрому мышлению — как перейти с одного момента на другой и не пропустить удар.
— Вы рассказывали о ситуации, когда Апачинский чуть ли не с дракой отвоевывал для вас место, кажется, в сборной СССР.
— Я, честно говоря, всю историю рассказать не могу, потому что точно ее не знаю. Но мне несколько человек рассказывали, что на каком-то тренировочном сборе тренеры стали обсуждать, кто поедет на соревнования. Когда сказали, что на мое место поставили другого боксера, Апачинский сказал: «Почему? Жиров убьет этого парня». Я всех бил тогда. Меня даже ставили тренироваться с боксерами более высокой весовой категории, чтобы они меня разбили, а они ничего не могли сделать, боялись. Они говорили: «Жиров — сумасшедший, он нас здесь убивает!» Я действительно был готов к любому испытанию... Да, я слышал, что у него бывали драки с тренерами.
— Когда вы начали профессиональную карьеру, он полетел в Америку вместе с вами?
— Да, первый год двигались вместе, а потом уже пошли изменения.
— Что за изменения?
— Александр Иванович был тут один, без жены. Профессиональный бокс тут совсем другой, плюс по мировоззрению и многим другим вещам, с которыми он столкнулся здесь, он был не согласен. Английский язык он не хотел учить. Человек в возрасте уже был, у него это не особо шло. Я понимаю его как человека. Для него это было тяжко. Поговорив, мы решили, что ему лучше остаться дома.
— Как он сработался с американскими тренерами?
— Никак.
— Не хотел работать или не получалось?
— Не хотел. Это его право. Он считал, что я — его ученик, его чадо. Он хотел американцев учить своему пониманию.
— Вы с ним не ссорились на этой почве?
— И такое было, не только я ссорился. Я-то нормально к этому относился. Старался быть, так скажем... Английские слова вылезают... Старался быть middle ground, посередине. А менеджер и агент, которые были рядом... Там были проблемы. Они тянули свою политику, тренер — свою. Были неразберихи, и пошло-поехало.
— Когда в последний раз с ним виделись?
— Я с ним виделся где-то за несколько месяцев до перехода (так Жиров назвал уход из жизни, Апачинский скончался 24 декабря 2013 года. — Прим. «СЭ»). Он тогда уже болел, рак разошелся. Я к нему приехал домой, он стоял уже с трубкой.
Полная версия большого интервью с Василием Жировым — скоро на сайте «СЭ».
RSS