"Формула-1": спорт или шоу?

ЕСТЬ ТЕМА Оксана Косаченко: "Оценка труда - спортивный результат"

Ольга ЛИНДЕ

Как сказали бы знаменитые наши сатирики Роман Казаков и Илья Олейников, "вопрос, конечно, интересный".

Причем есть смысл поставить его шире: что такое спорт вообще и почему, по моему скромному мнению, "Формула-1" в частности и автогонки имеют к нему весьма приблизительное отношение? Думаю, наиболее справедливое определение спорта дано Брокгаузом и Ефроном – "первоначально этим словом обозначалось стремление к достижению чего-либо особенно выдающегося в сфере телесных упражнений". Как в олимпийском девизе citius, altius, fortius в его прикладном значении.

В этом смысле "Формула-1" на первый взгляд спортом не является, поскольку результаты и победы в ней достигаются при помощи самой совершенной четырехколесной, оснащенной мощнейшими моторами техники.

Никому же не надо объяснять, какую роль в итоговом результате любой гонки и любого чемпионата играет техника? Еще на заре "Формулы-1" великий аргентинец, пятикратный чемпион мира Хуан Мануэль Фанхио сказал, что в "Больших призах" 75 процентов успеха принадлежит автомобилю и только 25 приходится на долю пилота. Думаю, за те 60 лет, которые отделяют эпоху Фанхио от нынешней, роль техники в победах не уменьшилась, а возросла. Мало кто станет спорить, что выиграть чемпионат за рулем "Ред Булла", скажем, RB7 или любого другого чемпионского детища великого гения гоночной инженерии Эдриана Ньюи, на чьих болидах трех разных команд – "Уильямс", "Макларен" и "Ред Булл" – выиграно 9 Кубков конструкторов и столько же титулов чемпиона мира (шестью пилотами), гораздо проще, чем, к примеру, на "Форс Индии", не говоря уж о "Марусе" или "Катерхэме". Вряд ли процент успеха в соотношении "человек/машина" рассчитать достоверно вообще возможно, однако с фактом, что машина тут превалирует, спорить не станет, полагаю, никто.

Хотя и от человека здесь тоже зависит многое. И это зачастую бывает определяющим, однако числовому выражению не поддается вообще. Процент успеха, принадлежащий в гонках человеку, это скорее какая-то виртуальная величина, зачастую отдающая элементарной чертовщиной. Потому что – и попробуйте сказать, что я не права, – бывают машины, которые с точки зрения спортивной, обывательской и автогоночной логики выигрывать не должны, но выигрывают. Потому что человек, управляющий этой техникой, каким-то невероятным образом оказывается сильнее ее. За примерами далеко ходить не надо – Айртон Сенна на "Макларене" 1993 года или Фернандо Алонсо на прошлогодней "Феррари".

Техника в "Формуле-1" решает почти все. И порой искажает реальную картину расстановки человеческих сил. Как сказал недавно Хайме Альгерсуари, на "Ред Булле" чемпионом мира может стать практически любой. Или, как однажды отозвался о своем волшебном "Уильямсе" FW14 с активной подвеской Найджел Мэнселл, такой машиной может управлять даже обезьяна.

Конечно, обезьянам в чемпионы не попасть, как и не любой сможет выигрывать на "Ред Булле", но некая крупица правды в этих метафорах присутствует. Качество доступной техники далеко не всегда позволяет объективно оценить возможности человека, а разве не это краеугольный камень спорта?

Не помню, кто из матерых журналистов это сказал, скорее всего, острый на язык комментатор Би-би-си Марри Уокер, но мысль приведу: если посадить весь пелотон за руль одинаковых "Минарди", болельщиков ждет немало громких сюрпризов. Сложно спорить с мистером Уокером, проработавшим в "Формуле-1" больше полувека, а мысль его я расшифрую применительно к теме разговора так: из всех имеющихся современных автогоночных серий спортом с некоторой натяжкой можно назвать лишь гонки младших "формул", где все пилоты соревнуются на одинаковых шасси с одинаковыми моторами и на одинаковой резине.

Кстати, в свое время идея введения такого грандиозного и мега-популярного зрелища, как "Формула-1", в программу Олимпиад встретила, мягко говоря, холодный прием именно потому, что определение сильнейшего здесь назвать объективным из-за вмешательства техники язык не поворачивается.

Однако же с абсолютной уверенностью заявить, что "Формула-1" – это не спорт, а масштабное коммерческое шоу с некоторой непредсказуемостью сценария и колоссальными затратами-прибылями, все же нельзя. Потому, что в этом, живущем на сумасшедших скоростях мире очень ярко, зримо и ощутимо присутствует то, что, собственно, делает спорт всемирным наркотиком. А именно – противостояние личностей, то самое, что в Большом Энциклопедическом словаре сухо названо "межличностными отношениями".

Кто-то смотрит автогонки из любви к автомобилям, кто-то – из адреналинозависимости и скрытого желания пощекотать себе нервы зрелищем, в котором случаются порой смертельно опасные аварии. Но большинство – почему-то я в этом уверена – потому, что за победы здесь сражаются уникальные, ни на кого не похожие люди, обладающие не только выдающимися физическими данными (выдержать боковую перегрузку с 4G способен даже не каждый космонавт) и невероятными нервно-мышечными и психологическими реакциями (в "Формуле-1" оценивать обстановку и принимать решения приходится в доли секунды на скорости под, а то и за 300 км/ч, а в том же Монако только на круге переключение скоростей происходит 40 раз, то есть каждые две секунды, а за гонку набегает таких переключений почти 5000; а теперь представьте, как это происходило лет 25 назад, во времена Проста и Сенны, когда скорости переключались рычагами, а не кнопками на руле!), но и сильнейшими персоналиями.

Бледные личности и тряпки тут не выживают, на авансцену не выходят. И поговорка "хорошие парни финишируют вторыми" подходит "Формуле-1" больше, чем любому другому виду человеческой деятельности. Столкновение характеров и самолюбий – вот что все-таки заставляет признавать за "Большими призами" статус спорта.

За шесть десятков лет существования официальной "Формулы-1" здесь случалось столько драм и трагедий, такие психологические катаклизмы, которые другим видам спорта и не снились. Самый, пожалуй, яркий пример – это 10-летняя эпопея противостояния трехкратного чемпиона мира бразильца Айртона Сенны и четырехкратного чемпиона мира француза Алена Проста, переплюнуть которую вряд ли кому-нибудь когда-нибудь удастся. И в этой эпопее был эпизод, благодаря которому "Формула-1" имела и имеет право называться спортом безо всяких "но" – два года, проведенных ими в одной команде, за рулем одной машины. Два года – два высших титула для "Макларена". Квинтэссенция автогонок – два величайших мастера, два непримиримых соперника, два пилота, равных которым в те годы не было (да и сейчас, скорее всего, нет), имевшие возможность – уникальную возможность! – выяснять, кто сильнее, быстрее, упрямее, бесстрашнее, на одинаковой технике.

С тех пор в "Формуле-1" слишком много воды утекло. В моду вошло где-то гласное, а где-то негласное деление на первого и второго пилота (еще один кирпичик в стену, отделяющую "Формулу-1" от спорта в чистом виде), которое страстей не остудило, но поставило крест на равенстве возможностей – основном, по моему мнению, постулате честной спортивной борьбы. Fair play в глобальном философском смысле слова – вот то, чего не хватает современной "Формуле-1". То, что мешает называть королеву автогонок спортом в первоначальном смысле этого слова.

А вообще-то, сколько ни спорь, сколько ни рассуждай на эту тему, вопрос останется спорным. И – всегда интересным!