Олимпийский человек

19 сентября 1936 года родился выдающийся американский легкоатлет Эл Ортер - четырехкратный олимпийский чемпион в метании диска. 4 года назад "СЭ" опубликовал интервью, которое взял у легендарного спортсмена наш специальный корреспондент в Северной Америке Слава Маламуд. Сегодня мы повторяем этот материал.

Слава МАЛАМУД
из Бока-Ратона

Человек, о котором я хочу рассказать, был знаменит тем, что метал диск. Не самое популярное в мире спорта занятие. А потому, боюсь, тем читателям, кто помоложе, его имя, вполне вероятно, ничего не скажет. Или почти ничего.

Между тем американец Эл Ортер - личность уникальная. Явление. Потому как выиграл четыре Олимпиады - в Мельбурне-56, Риме-60, Токио-64 и Мехико-68. Причем каждый раз устанавливал олимпийский рекорд.

Ортер - Победитель. Именно так, с большой буквы. Ему всегда что-то противостояло. Рекордсмены мира, травмы, возраст, долговременные простои, вызванные работой (Эл стоял у истоков компьютерных технологий и был первоклассным программистом в те дикие времена, когда компьютеры назывались ЭВМ и занимали целые этажи зданий научных центров). Он никогда не был фаворитом Игр и только в течение короткого отрезка своей феноменальной карьеры владел мировым рекордом. Но всякий раз, когда Ортер выходил в олимпийский сектор для метания диска, кто бы там еще ни был и в какой бы форме и в каком возрасте ни находился сам Эл, - можно было смело "тушить свет". Никто другой выиграть не мог по определению. Умение побеждать, продемонстрированное Ортером, - феномен, тайна на века. Этот человек возвел американский инстинкт победителя в абсолют. Сейчас 69-летний Ортер живет во Флориде со своей второй женой Кэти, участницей легкоатлетического матча США - СССР 1976 года. Дает интервью и пишет абстрактные картины. Мы встретились в небольшом городке Бока-Ратон на берегу Атлантического океана, где Ортеры гостили у своего друга. Эл привез несколько картин для выставки и развешивал их в здании спортзала, принадлежащего этому самому другу, когда его оторвал от этого занятия корреспондент "СЭ". Мы вынесли на улицу два стула, и в течение полутора часов великий чемпион раскрывал секреты своих триумфов.

УЖАСНЫЙ ТЕХНАРЬ

- С какого возраста вы начали заниматься метанием диска?

- Лет с 15.

- Не поздновато?

- Поначалу меня увлекали другие виды спорта. Американский футбол, например. Я долгое время играл в школьной команде центровым линейным. Линейные - это такие здоровяки, которые отталкивают защитников от игрока с мячом. Потом сломали ключицу нашему квотербеку (ключевой игрок команды, распасовщик. - Прим. С.М.), и меня поставили вместо него.

- Квотербек - амплуа для наиболее умных игроков.

- Думаю, скорее меня сделали квотербеком потому, что я знал все атакующие комбинации, как и полагается центровому. Ну и бросить мяч мог далеко. Не сказать, чтобы метко, но далеко. Так вот, в футбол я играл осенью и зимой, а весной занимался легкой атлетикой, но не метаниями, а спринтом. А как стал расти - и ввысь, и вширь, - "выстреливать" из стартовых колодок уже не получалось, так что переключился на длинные дистанции, недаром же в младших классах бегал из дома в школу по нью-йоркским улицам по две мили в один конец.

Но стайер из меня как-то не получался. И вот в один прекрасный день, когда я занимался на стадионе, на беговую дорожку закатился диск. Я поднял его и швырнул обратно метателям. Не вставая в стойку, не имея понятия о правильной технике, бросил его дальше, чем любой из них. После чего ко мне подошел тренер и сказал: "Знаешь что, парень, я думаю, тебе надо метать".

Почему-то метание диска подошло мне идеально. Видно, это что-то природное. Конечно же, в первый свой сезон я в небеса его не зашвыривал, но кое-какие призы взял. Когда закончил школу, был уже двукратным чемпионом штата, и многие вузы предлагали мне спортивную стипендию. Правда, я в ней не нуждался - учился хорошо. Университет Канзаса дал мне академическую.

- На какой факультет поступили?

- С детства мечтал строить мосты, поэтому сначала пошел учиться гражданской инженерии. К середине второго курса мосты надоели - перешел на педагогический. Очень быстро понял, что из меня получится худший учитель в мире или еще худший тренер, и снова перешел - на гуманитарный. Но и американская литература не привлекла... В общем, эпопея закончилась на экономическом. За четыре года сменил четыре факультета.

- А почему вы решили, что не сможете быть тренером?

- Я ужасно нетерпелив. Даже и сейчас для меня худшая пытка - вести легкоатлетические клиники для молодежи. Ну просто не могу спокойно, постепенно, в деталях что-то объяснять. Я показал, ты должен мгновенно повторить - и все. А какой толк от такого наставника?

- Вы как-то назвали свою технику броска ужасной. Почему?

- В молодые годы со мной никто специально не работал. В школе я учил технику по буклетику. Знаете, такая книжка с рисунками на каждой странице. Согнешь ее, быстро-быстро пролистаешь от начала до конца - и рисунки сложатся в своего рода "мультик": нарисованный метатель станет крутиться. Можно остановить на любом месте и почитать текст напротив картинки - что и зачем спортсмен в этот момент делает. Хорошее пособие. Я постоянно листал эту книжку на переменах. Но теория - одно дело, а практика - другое. На практике же мне приходилось действовать интуитивно. Метал так, как мне диктовало собственное тело.

- То есть, если бы я попросил вас разложить по косточкам ваш стиль...

- Я бы не смог вам ничем помочь. Облечь свою технику в теорию не могу. Я приходил на стадион с белыми полотенцами, которыми отмечал особенно дальние броски. И если полотенца приходилось все время двигать дальше, знал, что бросаю правильно. Вот и весь инструктаж, который я получал. Естественно, тем, кто изучал метание диска в деталях и серьезно подходил к техническому аспекту, смотреть на меня было больно.

НЕЖДАННОЕ ЗОЛОТО МЕЛЬБУРНА

- Первую из своих четырех золотых медалей, ту, что была добыта в Мельбурне-56, вы назвали "самой неожиданной".

- Конечно, я ведь был еще пацаном: только перед самой Олимпиадой мне исполнилось 20. А США кроме меня представлял еще и рекордсмен мира Форчун Гордьен. Приехал и чемпион Лондона-48 Адольфо Консолини, который выступал уже на третьей своей Олимпиаде. К тому же были советские метатели, которых никто не знал, но все боялись. На самом-то деле я был удивлен уже тем, что попал в сборную США.

- Рекордсменов вы побеждали на каждой Олимпиаде. Но в Мельбурне именно вам удались три лучшие попытки финала.

- Ну, рекордсмены сами виноваты: не надо было рекорды устанавливать (смеется). Это ж какая ответственность - защищать репутацию рекордсмена мира! В Мельбурне я одновременно страшно трусил - и был безумно счастлив. Но всегда - и пареньком в Мельбурне, и ветераном в Мехико - чувствовал себя в круге для метателей в своей тарелке. Причем имею в виду именно Олимпиады. Почему-то соревнования такого вот, самого высокого, уровня подходили для моей психики больше всего.

- Между Олимпиадами в метании диска действительно господствовали другие спортсмены, но раз в четыре года вы выходили в олимпийский сектор - и турнир можно было закрывать.

- Я никогда не ставил себе целью выигрывать чемпионаты США, а чемпионатов мира и других крупных международных соревнований тогда не было. Так что целиком концентрировал свои усилия на Олимпиадах. Это, наверное, из-за того, что очень рано вошел во вкус, выиграв золото в Мельбурне еще тинейджером. Вряд ли кто-либо еще в мире так усердно готовился к Играм, как я. На каждой тренировке делал по 70 - 80 бросков. Никто не работал со штангой, как я, никто не бегал больше меня, никто не уделял такого же внимания психологическому аспекту.

- Кстати, этот самый аспект, а именно хладнокровие и уверенность в себе, многие считали ключом к вашим успехам.

- Так и было. Я часто видел спортсменов, которые отрабатывали технику непосредственно перед соревнованием. Как будто им за четыре предшествующих года тренировок не хватило. Это от неуверенности: атлету хочется побороть последние сомнения. В итоге же они попусту тратили физический и психологический потенциал, который необходим в самом соревновании. Я же знал, что готов на сто процентов и ничего улучшить уже не смогу. Так зачем портить себе нервы?

В последние два дня перед стартом меня можно было найти лежащим на диване с книжкой. Причем с какой-нибудь дешевой, не заумной, чтобы легко было отвлечься или поспать. Мозги отдыхали, а нервная энергия накапливалась, чтобы потом выплеснуться в олимпийском финале.

ТРУДОВОЕ ЗОЛОТО РИМА

- Второе золото, в Риме-60, вы назвали "самым трудным".

- Я выиграл тот турнир предпоследним броском. Главным моим оппонентом был партнер по команде Ринк Бабка, в тот момент рекордсмен мира. Ринк, здоровенный мужик, был явным фаворитом. А я в тот день почему-то мало внимания уделял технике и бросал отвратительно. Так Ринк подошел ко мне и объяснил, что я делаю не так. Представляете? А ведь он был лидер, в шаге от золота.

- Что же вы делали не так?

- У хорошего дискобола ноги вращаются быстрее туловища. Ноги как бы закручивают тело в спираль, а в момент броска туловище его раскручивает. У меня же все было наоборот - видимо, от нетерпения. Туловище вращалось быстрее, и вся потенциальная энергия тратилась попусту. Амплитуда движения руки в момент броска была гораздо короче, чем надо.

- И вы последовали совету Бабки?

- Конечно. Следующим же броском перекрыл лучший его результат, а он в последних двух попытках не сумел ответить мне тем же.

- То есть Бабка, по существу, сам отдал вам золотую медаль?

- Да. Знаете, я долгое время подрабатывал профессиональным оратором - выступал перед публикой, делился опытом. Таких выступлений за всю мою жизнь было, наверное, несколько тысяч. И каждый раз я отмечал, что вторую медаль мне подарил Ринк.

- Для него самого это наверняка стало страшным ударом.

- Знаете, пару недель назад я навестил Ринка в Калифорнии. Так вот у него до сих пор ко всему, что случилось, то же отношение, что и тогда. Мы ведь всегда были друзьями. Даже дни рождения вместе праздновали - они у нас приходятся на один месяц. И сейчас, 45 лет спустя, ничего не изменилось. Ни сам Ринк, ни один из близких ему людей ни разу не пожалели о том, что произошло в Риме.

- В американских командах, особенно в то время, такие примеры товарищества не были редкостью. Например, великому прыгуну в длину Бобу Бимону помогал партнер по команде Ральф Бостон.

- Без Ральфа Боб, наверное, и на Олимпиаду не попал бы. В 50-е и 60-е годы американские спортсмены действительно были уникальны в этом плане. Пусть мы и соперничали друг с другом, но оставались командой. Сейчас такое уже не встретишь.

- Почему?

- Слишком много денег, слишком много славы. И каждый теперь за себя.

БОЛЕЗНЕННОЕ ЗОЛОТО ТОКИО

- Третье золото вы назвали "самым болезненным". Расскажите подробнее о том, что пришлось преодолеть в 1964-м.

- За шесть дней до олимпийского финала я тренировался в отвратительную погоду: моросил дождь, в воздухе висел противный, холодный туман, сектор был мокрым, грязным. А метал я в полную силу, от души. В общем, поскользнулся во время одной из попыток и оторвал себе от ребер хорошую порцию мышц. Это, скажу я вам, ой какая болезненная травма. Бррр, даже вспомнить больно! Спать невозможно, потому что от глубоких вдохов и выдохов боль адская, поворачиваться, сидеть, ходить, нагибаться - от всего боль такая, что умереть хочется.

- А что, использовать обезболивающие было нельзя?

- Перед стартом мне дали немного новокаина, но это мало помогло. К тому же я не слишком был рад анестезии. Небезопасное это дело: можно совсем калекой остаться. Но мне сказали, что порваны все связки, так что усугублять травму было уже некуда.

- И тем не менее врачи дали вам добро?

- Ни в коем случае. Запретили заниматься спортом в течение четырех месяцев. Между прочим, они оказались правы: боли ослабли только через четыре месяца после Олимпиады. Но что такое запреты врачей, когда за плечами четыре года тренировок? Каждый день в течение четырех лет ты готовишь себя, ваяешь из себя олимпийца... Разве можно за шесть дней до цели вдруг взять и сказать себе: "Нет, тебе это не под силу". Это нонсенс! Уж попытаться-то я был обязан.

- Вы сказали, что не могли нормально ходить и спать. Что же тогда испытывали при метании диска?

- Ад испытывал. У меня есть фотографии с токийской Олимпиады. Ну и "красивое" же у меня там лицо... Ведь чувство такое, будто вам щупают ребра электропилой. Как болело, боже мой! Но виду подавать было нельзя, чтобы соперники слабость не почувствовали. Метнул диск, скорчил рожу, крикнул что-то неразборчивое - и тихонечко-тихонечко иди себе на скамейку, согнись и притворись, что глубоко о чем-то думаешь. Уже потом, в течение всей моей карьеры, всякий раз, когда я метал диск, вспоминал Токио и был чуть-чуть осторожнее, чем раньше. Кому же еще раз через такое пройти захочется.

- И все-таки в Токио вы опять победили. Как?

- Перед пятым броском почувствовал, что - все. Больше уже не могу. Внутри все горело, нижнюю часть туловища будто на части рвало. "Живыми" оставались только руки и плечи. Все, что я мог сделать, - замедлить вращение, чтобы облегчить нагрузку на ребра, и всю силу вложить в завершающее движение рукой. Вложил... Согнулся от боли в три погибели, а диск улетел на 61 метр. Для американцев этот результат имел особенное значение, потому что я впервые в олимпийской истории преодолел рубеж 200 футов. У рекордсмена мира Людвика Данека была еще одна попытка, и, если бы он улучшил мой результат, я бы сдался, не сходя с места: порог боли остался на тот момент уже далеко позади.

ПРИЯТНОЕ ЗОЛОТО МЕХИКО

- Свое последнее золото, в Мехико, вы назвали "самым приятным".

- В 1968 году у нас была великолепная легкоатлетическая команда. Боб Бимон, Дик Фосбери... Множество прекрасных людей. А еще в том году сборы у нас были в северной Калифорнии, около горного озера Тахо. Мы пытались насколько возможно продублировать мексиканские условия. Тренировались в хвойном лесу - красота неимоверная. В общем, еще перед Играми у меня накопилось много положительных эмоций. Да и давления никакого не было: 32 года - по меркам американских дискоболов, возраст пенсионный.

- В Мельбурне был фактор неожиданности, в Риме помог партнер, в Токио вы победили через не могу. Что оказалось ключевым фактором на этот раз?

- Я очень интенсивно готовился к Играм, уделяя большое внимание психологическому аспекту. Пытался быть готовым к любой неожиданности. Например, нарочно выходил на стадион в плохую погоду. Тренировался зимой, специально сгребая снег в сектор. В Мехико все это очень помогло, потому что в день финала пошел дождь. Остальные побежали прятаться под зонтики, но я был привычен к непогоде и мокрым покрытиям. Как только дождик закапал, сразу понял, что это золото - мое.

- Однако же из всех ваших Олимпиад в Мехико вашей победы ожидали меньше всего.

- Несомненно.

- В сборной США был Джей Сильвестр, чьи броски намного превышали ваш персональный рекорд.

- И Джей не упускал случая мне об этом напомнить.

- Как вы реагировали?

- Кивал. Мол, тоже мне новость. Да, Джей, я умею считать: у тебя диск летит на 20 футов дальше, чем у меня. Да, ты лучше. Молодец, Джей. А теперь иди отсюда.

- Позже Сильвестр сказал так: "В споре с Ортером нельзя бороться за победу. На нее можно только молиться".

- Джея всегда чересчур волновали результаты. Не думаю, что он когда-либо, хоть раз в жизни, получил удовольствие от соревнования. Всегда безумно волновался, а это значит, что в какой-то степени был готов к поражению. А если ты не получаешь удовольствия от своего вида спорта, если так его боишься, то зачем им вообще заниматься? Люди должны делать то, что им нравится. Джей был отличным метателем, но, к сожалению, его нервы были сильнее его таланта.

- В Мехико вы выступали со специальным фиксатором на шее. Опять травма?

- Я заработал себе проблему с шейным позвонком, когда в холодную погоду тренировался в Нью-Йорке. В мою технику броска входило резкое движение головой вверх в последней стадии вращения: при низких температурах это чревато травмами межпозвоночных дисков. Защемил нерв, да так сильно, что левая рука напрочь отнялась. Тогда врач порекомендовал сделать фиксатор из полотенца, перетянутого ремнем. В нем я мог продолжать тренироваться без боли в шее.

- Но на Олимпиаде вы его после первой попытки сняли. Позже объяснили: мол, сделали это, чтобы соперники сильнее волновались.

- На самом деле меня подтолкнули к этому люди из делегации ГДР. Уже в ходе соревнования мне сообщили: если выиграю в "воротнике", восточные немцы подадут протест. Якобы фиксатор не является частью формы спортсмена-олимпийца. Вряд ли эти претензии были обоснованны, но я решил, что лучше об этом вообще не думать. Подумаешь, ну и сниму "воротник". Голова не отвалится. Так что, нет, это не было психологическим ходом. Я вообще не любил действовать на нервы соперникам. А то так можно дойти до того, что начнешь выходить в сектор в плаще Супермена.

- Но без "воротника" бросать было тяжелее, разве нет?

- Нет, травма к тому времени уже зажила. Фиксатор был всего лишь предохранительным средством. На самом деле без него оказалось даже легче: мог выше поднимать голову, что улучшало траекторию полета.

В ГУМ ЗА БАЛАЛАЙКОЙ

- В итоге вы установили четыре олимпийских рекорда, каждый раз выигрывая у рекордсмена мира. Но сами обладали этим титулом лишь несколько раз, в промежутке между 1962 и 1964 годами.

- Это было своего рода "перетягивание рекорда" с советским дискоболом Владимиром Трусеневым. Я побил его рекорд в Стэнфорде во время легкоатлетического матча США - СССР. Впрочем, Владимир был тогда явно не в форме - видимо, устал после перелета.

- Можете рассказать подробнее о тех матчах?

- Это было уникальное событие в истории легкой атлетики. Я, кстати, был членом сборной США, поехавшей в СССР на самый первый матч, в 1957-м. Помню, как с нами проводили инструктаж в Госдепартаменте: куда не ходить, с кем не говорить. Команду сопровождали охранники из спецслужб. Господи, да это же всего лишь соревнование по легкой атлетике! Люди едут бегать, прыгать и метать снаряды на дальность. Что, если я пошлю диск дальше кого-то, изменю политический баланс в мире? Мне матч очень понравился, хотя в метании диска выиграл Ринк Бабка. Женщин наших "убили", но мужчины выступили неплохо.

- И как вам показался Советский Союз того времени?

- Что касается Москвы... интересный город. Нас, правда, водили по определенным местам. Например, в большой универсальный магазин, по-моему, называется ГУМ. Мы все приехали домой с балалайками, как полагается туристам. Советские спортсмены показались исключительно хорошо подготовленными. Насколько я понимаю, они находились под страшным давлением, ведь их жизнь напрямую зависела от спортивных результатов. Не знаю, в какой мере они были профессионалами, но нам говорили, что ничем другим, кроме спорта, они не занимаются. Это, кстати, правда, что у вас существовали звания для атлетов? Что-то вроде "международного олимпийского мастера спорта"?

- Правда, и до сих пор существуют. "Мастер спорта", "Мастер спорта международного класса" и "Заслуженный мастер спорта".

- Но ведь это огромная ответственность для спортсмена, правда? Достичь следующего звания, добиться для себя лучшего уровня жизни... Над нами все это не довлело. Я выигрывал золотые медали - и возвращался к себе на работу.

- А где вы работали, кстати?

- Начинал в авиатехнической компании в Нью-Йорке, но довольно быстро перешел в область компьютерных технологий. В 1959 году, когда эта отрасль была еще очень молодой, я начал работать программистом в компании, которая выполняла заказы для военной авиации и космоса. То есть все новые изобретения и свежие программы первыми опробовались у нас. Для программистов это был рай. Наша компания построила модуль, приземлившийся на Луне, и мы же разрабатывали компьютерную симуляцию посадки.

- Не самая легкая, как мне кажется, работа. Как вам удавалось находить время для тренировок и соревнований?

- Работал я много, как минимум 60 часов в неделю: часто приходилось перепроверять тысячи и тысячи строк программного кода, чтобы найти одну-единственную ошибку. Бывало, засиживался до двух часов ночи. Так что сходить потом в спортзал потаскать штангу или в сектор, чтобы метнуть диск, было чем-то вроде отдыха. Снимал таким образом стресс. Когда срываешь на диске и штанге раздражение, накопившееся на работе, результаты улучшаются. А поработав до изнеможения в зале или на стадионе, я приходил домой к своим двум дочерям успокоившимся и годным для семейной жизни. Получается, что работа, спорт и семья идеально дополняли друг друга.

- Знаете, это ваше высказывание наверняка отправило бы в обморок многих советских тренеров тех лет. Для наших олимпийцев такой режим был невообразим.

- Собственно, поэтому я так мало и выступал между Олимпиадами. По-моему, в одном межолимпийском цикле принял участие только в пяти или шести турнирах. Причем некоторые из них были далеко не высшего уровня.

"В МОСКВУ ЕХАТЬ НЕЛЬЗЯ"

- Лучший бросок в вашей жизни пришелся на 1980 год, когда вам было уже 43 года.

- Да, хотя после Мехико я прекратил выступления. Но в 40-летнем возрасте, слегка освободившись от семейных обязанностей (дочки подросли и уехали учиться в колледж), стал скучать по диску. А когда смотрел Игры 1976 года в Монреале, решил: "Черт побери, а ведь это здорово было. Пометаю-ка еще". Легко сказать, конечно. Поначалу, в первые шесть месяцев, каждый выход в сектор заканчивался травмой. Дважды сломал голеностоп, несколько десятков раз что-то тянул... Помню, выходил тренироваться и думал: "Так, что сегодня не болит? Дельтовидная мышца порвана, бедро растянуто, сломанная нога еще не зажила... Ага, можно поработать с бицепсами! Этим и займемся".

- Олимпийский отбор в 1980-м вы завершили на четвертом месте.

- То есть был бы первым запасным на случай травмы кого-то перед отъездом в Москву.

- Да, но отборочные соревнования проходили уже после того, как Джимми Картер объявил о бойкоте Олимпиады. Значит, по сути, они ничего не значили?

- Так оно и было.

- С вашей историей выступлений в ключевые моменты карьеры трудно не поверить, что в ином случае место в команде вы бы завоевали.

- Если бы на отборе мы боролись за поездку в Москву, а не за символический титул? Да, уверен, что тогда в первую тройку я попал бы. Может быть, это самообман, но я ни секунды в этом не сомневался. Кроме всего прочего, после объявления бойкота я практически не тренировался.

- Каким было ваше отношение к бойкоту?

- Когда мне об этом рассказали, первая реакция была: "Чушь какая-то. Люди четыре года как проклятые трудились, а теперь из-за какой-то политики дома останутся? Да ни за что!" Тогда меня пригласили на теледебаты на эту тему. Оппонентом был великий американский спортивный журналист Ред Смит. Я говорил о том, что политику со спортом мешать нельзя, а Ред привел пример Олимпиады-36, когда участие сборной США могло косвенно помочь нацистской пропаганде, кабы у нас не было Джесси Оуэнса. И где-то к середине программы, после обмена мнениями, он меня убедил. Этот человек прав, говорю, в Москву нам ехать нельзя. И с тех пор я превратился в сторонника бойкота. Вплоть до того, что меня шесть раз приглашали давать показания перед конгрессом, где обсуждалась целесообразность решения Картера.

- А как именно вы обосновывали эту точку зрения?

- Говорил, что в Москву ехать нельзя не потому, что так сказал президент, а потому что это вопрос совести. Как можно наносить визит в столицу страны, которая нагло потрошит беззащитного соседа? Во всяком случае, тогда Афганистан казался беззащитным.

- А как вы сейчас считаете: есть ли смысл в бойкотах Олимпиад?

- Никакого смысла в этом нет. В мире всегда будут конфликтные ситуации. Любая страна в любой момент может найти какую-то причину не ехать на Игры. Вспомните: африканцы бойкотировали Монреаль-76 из-за того, что МОК не дисквалифицировал Новую Зеландию, которая играла в регби против ЮАР. Так можно Игры и вовсе не проводить. В то же время бойкоты показали, насколько сильно олимпийское движение. Если Игры возродились после фиаско в Москве и Лос-Анджелесе, то, значит, разрушить их не так-то просто. Разве что деньгами и коммерциализацией... Но это отдельная тема.

- Но без денег тоже непросто. Легкая атлетика в США, несмотря на все успехи, в неолимпийские годы большой популярностью не пользуется.

- Я как-то сказал: "Метание диска в Штатах станет популярным, только когда мы начнем метать его друг в друга". Но отсутствие популярности - главным образом вина нашей федерации. Слишком долго к легкой атлетике в США относились как к сугубо любительскому спорту, пропаганде здорового образа жизни и не более. В промежутках между Играми популяризацией никто заниматься и не думал.

- В 1984-м, в возрасте 49 лет, вы еще раз попытались попасть на Олимпиаду.

- На этот раз помешала травма: порвал ахиллово сухожилие. А шанс у меня был. Мой лучший результат 1983 года принес бы мне золото в Лос-Анджелесе. К тому времени я уже ушел из компьютерных технологий и больше времени уделял тренировкам. Наконец-то, впервые в жизни, у меня появилась возможность всерьез поработать над техникой. На "сырую" силу надеяться уже было нечего.

- Но зачем? После четырех олимпийских побед - что вам еще надо было?

- А просто удовольствия ради. Я ведь и в 1996-м заявил, что попробую попасть в Атланту.

- Это вы серьезно?

- Бог с вами, конечно же, нет! В 60 лет? Просто, меня спросили, а я ответил: "Конечно!"

МОМЕНТ УДАРА

- Расскажите о вашем нынешнем увлечении - живописи.

- О, это у меня с детства. Я всегда боготворил американских абстракционистов. Дедушка с бабушкой привили - оба увлекались живописью, но находили реализм неинтересным. На стенах у нас постоянно висели "странные" картины. А по-настоящему я занялся рисованием только в 1980-м. Когда мы еще собирались ехать в Москву, у олимпийской сборной США был спонсор - гигантская пивоваренная компания "Айнхойзер-Буш". Так вот, их отдел маркетинга придумал заказать нескольким спортсменам абстрактные картины, выполненные... спортивным инвентарем. Например, хоккеист Майк Эрузионе, который забил победный гол сборной СССР, рисовал клюшкой. Баскетболист Билл Рассел - мячом. Бегунья Вильма Рудольф - шиповками. Не повезло пловцу Джону Нэйберу - он рисовал плавками. Ну а я, конечно же, диском.

- Диском - это как, собственно?

- Нанес на него несколько слоев краски и изо всех сил запустил в холст. Момент удара прекрасно запечатлелся в разных оттенках. А лет 20 спустя, когда окончательно ушел на пенсию, решил заняться живописью всерьез. Пишу картины - и диском, и кистью. Первая выставка была в 2002-м, с тех пор состоялись еще три. Картины покупают с моего веб-сайта. Были заказы из ЮАР, Греции, Британии, Дании.

- Что именно вы пытаетесь выразить этой формой искусства?

- В живописи, как и в легкой атлетике, у меня никогда не было учителей. В каждой картине отражаю сиюминутный порыв, настроение, сильное чувство. Наверное, поэтому предпочитаю большие полотна, в которых много энергетики. Реалистическая живопись статична, а мне хочется писать яростную, живую энергию. Часто, правда, приходится себя притормаживать. А то, дай мне волю, так у людей мигрени будут. На некоторые из моих ранних работ невозможно долго смотреть: чересчур много цвета и агрессии. Хотя лично мне эта искренность нравится.

- Картины диском - это, наверное, апогей. Момент удара - что может быть ярче, энергичнее и агрессивнее?

- Совершенно верно. Вообще, абстрактная живопись говорит с людьми на языке чистых, ничем не замутненных эмоций. Это почти как спорт, почти как метание диска. Те же потоки энергии, которые передавались мне диском в момент броска, я чувствую в игре цветов на абстрактных картинах. И все это, до капли, мое восприятие, я сам, какой есть. Как и в спорте, я никого не копирую и ни за кем не иду.

P.S. Эл Ортер скончался 1 октября 2007 года - у себя дома во Флориде от сердечного приступа.